Без взаимности (ЛП) - Сэффрон Кент А.

Взявшись за дверную ручку, я поворачиваюсь к Томасу.

— Ты ведь знаешь, что я хочу тебя. И что я, сумасшедшая, позволяю тебе трахать себя, как тебе только заблагорассудится. Помнишь, что ты сказал? «Тебя выдают глаза». Ты можешь играть со мной и моим телом, отлично понимая, как оно тебя жаждет. Я для тебя словно открытая книга, — сделав глубокий вдох, я открываю дверь. — Но я тоже так могу. На это мне потребовалось время — бессонные ночи, полные раздумий, и да, слежка за тобой, но в итоге я научилась тебя понимать. Ты душишь сам себя, надеясь вдохнуть жизнь в свои отношения и в свою любовь. Сдерживаешься изо всех сил, и, наверное, пришла пора сделать вдох. Потому что в противном случае ты можешь все просто… уничтожить.

Я закрываю дверь за собой и ухожу. Прочь от него и от единственного места, которое считала домом.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Бард

Прежде чем я вышел из ступора, прошло несколько минут.

Она ушла.

Лейла ушла одна посреди глубокой ночи. Я так и вижу, как она бежит по темным улицам, плачет, а ее локоны развеваются по ветру. Что, если она споткнется и упадет? У нее есть такой талант. Что, если столкнется с каким-нибудь пьяным парнем, который идти-то прямо не в состоянии, не то чтобы понять слово «Нет»?

А Лейла… она почти ребенок. Юная и хрупкая, при этом достаточно храбрая, чтобы быть со мной и принять меня таким, какой я есть. Ее смелость сбивает с ног. Подчеркивает мою трусость.

Я не могу позволить ей просто взять и уйти. Не могу. И отпустить ее я не в состоянии. Пока что.

Выбросив сигарету в окно, я застегиваю рубашку и замираю. Мне становится страшно. Но разве так не было всегда?

В течение всего этого времени Лейла всегда приходила ко мне одна. Шла ночными улицами, беззащитная и беззаботная — возможно, потому, что хотела поскорей увидеться со мной.

Я был столь же нетерпелив. Ни разу не поставил под сомнение свое желание ее увидеть. И ни разу не поинтересовался, как Лейла дошла сюда и не встретился ли ей кто-нибудь по дороге посреди ночи.

Я не спрашивал ее ни о чем. Просто брал — пользовался ею, как и привык. Настолько погрузился в собственные размышления, что больше не интересовался ничем — но разве я не говорил ей об этом? Разве не предупреждал с самого начала? Зачем же тогда Лейла все возвращалась и возвращалась? Зачем продолжала предлагать себя, словно жертву?

Как я уже говорил ей, Лейла пожалеет.

У меня начинает чудовищно болеть голова. Чувствую, что нужно все исправить, но я упорно не двигаюсь с места. Я не пойду за ней. Я ведь ей говорил. В том, что она ушла в слезах или считала наши отношения чем-то большим, нет моей вины.

Я стою посреди кабинета, как вдруг раздается щелчок открываемой двери. Решив, что это Лейла, на мгновение расслабляюсь, но на пороге стоит Сара.

В руке она держит стопку документов и, несмотря на поздний час, выглядит деловитой и собранной.

— Решила занести несколько копий документов, которые только что прислали, — объясняет она свой приход и показывает на стопку.

Завтра мы с Сарой едем в Нью-Йорк на конференцию. Вернемся в понедельник — возможно, с кучей заявок на следующий семестр, поскольку я выступаю в роли приманки как самый молодой поэт, выигравший премию Маклауда.

— Лейла Робинсон, — холодно продолжает Сара. — Я знаю, что у тебя с ней роман.

В животе становится горячо, а тело тут же напрягается. Пусть момент совсем не подходящий, но не реагировать на ее имя у меня не получается.

Обвинение Сары я не подтверждаю и не отрицаю. Словом «роман» мне бы и в голову не пришло назвать происходящее между нами с Лейлой. Наши отношения… более сложные, затрагивающие так много всего. Они постыдные. И чистые. Мне трудно описать их словами.

А сейчас она ушла — из-за меня.

Но я не виноват.

— Что, ответа не последует? Куда делся весь твой сарказм и остроумие? — ухмыляется Сара и качает головой.

— Давай ближе к делу, — сквозь зубы отвечаю я.

— Значит, ты не отрицаешь. И значит, на самом деле спишь со своей студенткой. Господи боже. Знаешь, поначалу я не поверила. Хотя и было что-то подозрительное во всех этих ваших встречах, после которых она ходила в дамскую комнату. Но представь мое удивление, когда глубокой ночью я встречаю ее в слезах выбегающей из здания, — глаза Сары словно две льдинки. — Что ж, поздравляю, профессор Абрамс. Ты не только некомпетентный преподаватель, но еще и как человек жалок.

Она бежала. Это все, о чем я могу думать. Лейла наверняка споткнется и упадет. Мне нужно догнать ее, прежде чем это случится.

Сделав шаг в сторону двери, я останавливаюсь, когда Сара продолжает:

— Какой же ты кусок дерьма, Томас! Ты ведь женат, у тебя маленький ребенок, и вот так ты относишься к своей жене? Тайком спишь со студенткой?

Она права, я кусок дерьма. Последняя сволочь, думающая только о себе. Я эгоист, некомпетентный и жалкий. Ее оскорбления созвучны голосу моей совести, которую я успешно похоронил под гневом на Хэдли и потребностью в Лейле. Сейчас же она ожила, и это сопровождается почти невыносимой тошнотой.

— Чего ты хочешь?

— Чего я хочу? Это все, что ты готов сказать в свое оправдание? Ты нарушил тысячу университетских правил, не говоря уже о том, что разрушил собственный брак. Хэдли тебе этого никогда не простит, неужели не понимаешь?

— Намерения Хэдли тебя не касаются, — говорю я. Она меня бросила. Чтобы хоть как-то сдержать свое нетерпение, я сжимаю руки в кулаки. — Я просто хочу знать, что ты планируешь делать с этой информацией.

— О, конечно, сейчас я тебе обрисую подробный план, — сдержанно улыбается Сара. — Во-первых, пойду к Джейку и обо всем ему расскажу. Уверена, что как твой друг он попытается тебя как-нибудь выгородить, но меня это не остановит. Я отправлюсь к ректору и скажу, что наш знаменитый поэт спит со своей студенткой.

Головная боль становится невыносимой.

— Я спросил, чего ты хочешь от меня?

Ее лицо покраснело от злости.

— Хочу, чтобы ты ушел. Эту работу я заслуживаю куда больше, чем ты.

— А если не уйду?

— Тогда в любом случае готовься к увольнению. Потому что я сделаю все, чтобы этого добиться. И выбор у тебя, Томас, примерно такой: вылетишь с треском и позором или уволишься по-тихому, — направившись к двери, Сара оборачивается и добавляет: — Возвращайся, откуда пришел. Тебе здесь не место.

Я зажмуриваюсь до белых точек в глазах и чувствую ослепляющую злость и боль.

Я не могу вернуться в Нью-Йорк. Мне нужна эта работа и необходимо оставаться в этом городе.

В голове безостановочно крутятся мысли, похожие на обрывки воспоминаний. Мелькают и вращаются, до тех пор пока слова не меняются и смысл не превращается в иной. Я не хочу возвращаться, потому что там нет Лейлы.

Шока от этого открытия оказалось достаточно, чтобы сорваться с места и побежать.

Я бегу — как и Лейла каждую ночь. Как и сегодня ночью. Остановившись у ее дома, я понимаю, что не знаю, на каком этаже она живет. Мне никогда и в голову не приходило поинтересоваться и уж тем более зайти. Обычно я подвозил ее к подъезду и тут же уезжал.

Тяжело дыша, я запрокидываю голову и оглядываю здание. Представить себе не могу, чтобы Лейла жила на каком-то другом этаже, кроме последнего. Она принадлежит небесам и звездам. Такая же яркая и сильная.

Но еще она меня пугает.

Я страшно боюсь Лейлу Робинсон и понятия не имею, как мне быть.

Прибежав сюда, я уже не понимаю, зачем. Какова была цель? Что я надеялся сделать? Подойти к двери ее квартиры и стучать, пока Лейла не откроет? Ну а потом? Извиниться? За что? Что сказал ей правду? Нет, лучше пусть будет как есть. Для нас нет будущего. Возможно, я наговорил ей всякого именно потому, что не хочу, чтобы она ко мне возвращалась.

Я трус, не знаю, как стать смелым, и уж тем более не знаю, какие слова подобрать для таких разговоров.