Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 108
— О чем вы сейчас подумали? Она зарделась и помотала головой:
— Это не имеет отношения к разговору… Извините… Я устала… Вот уж сколько суток недосыпаю…
— Я отвезу вас домой, и вы сможете немного отдохнуть.
Он подозвал официанта, чтобы расплатиться, и, ожидая его, смотрел на Тану, нежно улыбаясь, а ей, никогда не видевшей своего отца, ужасно захотелось, чтобы этот мужчина был Энди Робертсом, а не Артуром Дарнингом, который сквозил в жизни ее матери — то явится, то исчезнет, когда ему удобно. Гаррисон Уинслоу был совсем не такой эгоистичный, в чем хотел убедить ее (да и себя тоже) Гарри. Все эти годы он так ненавидел отца, а сейчас Тана инстинктивно чувствовала, что ее друг очень сильно ошибался, и еще она думала, неужели Гаррисон прав и уже действительно слишком поздно.
— Спасибо, Тана, что поговорили со мной. Гарри очень повезло, что вы с ним дружите.
— И мне тоже повезло с другом.
Он положил двадцатку на стол и снова взглянул на нее.
— Вы единственный ребенок в семье? — Он подозревал это, и она, улыбаясь, кивнула.
— Да. И я никогда не видела отца, он умер до моего рождения, погиб на войне.
Уже десять тысяч раз она произносила эти слова раньше, но сейчас они преисполнились нового смысла. Как и все остальное. Но ей непонятно было, что бы это значило и почему все изменилось. С ней происходило что-то странное, и, сидя рядом с ним, она недоумевала: неужели это из-за усталости? Она позволила ему проводить ее до машины и удивилась, когда он сел вместе с ней, а не просто сказал шоферу, куда ее отвезти.
— Я поеду с вами.
— Право же, в этом нет необходимости.
— Мне сейчас нечего делать. Я приехал сюда ради Гарри и думаю, что ему лучше несколько часов отдохнуть.
Тана согласилась. Проезжая через мост, они толковали о том о сем, он сказал, что никогда прежде не бывал в Сан-Франциско, что ему здесь понравилось, но казалось, что он где-то далеко. Тана предположила, что он думает о сыне, но на самом деле именно ею были заняты его мысли. Когда они приехали, Гаррисон протянул ей руку:
— Увидимся в больнице. Вы можете позвонить в гостиницу, я пришлю за вами машину, если хотите.
Она уже говорила, что мотается туда-сюда на автобусе, и это его очень беспокоило: она такая юная и хорошенькая, мало ли что может случиться.
— Спасибо за все, мистер Уинслоу.
— Гаррисон, — он улыбнулся ей и стал точно как Гарри, когда тот улыбался, не такой озорной, правда, но что-то похожее в нем было тоже. — До встречи. А сейчас отдохните немного.
Он помахал ей, и машина отъехала. Тана поднималась по ступенькам, размышляя обо всем, что было сказано. Как порой несправедлива жизнь! Она заснула, думая о Гаррисоне… о Гарри… о Вьетнаме… и о женщине, убившей себя, и в Танином сне у этой женщины не было лица, а когда она проснулась, в крошечной комнатке было темно, и она резко села и долго не могла успокоить дыхание. Тана взглянула на часы: девять — и подумала, как там Гарри. Она спустилась к телефону-автомату и позвонила. Оказалось, что жар спал, Гарри некоторое время бодрствовал, а теперь опять задремал, но не стал ложиться в постель. Ему еще не давали снотворного и, наверное, пока не будут давать. Вдруг, услышав доносящиеся с улицы колядки, Тана вспомнила, что сейчас Рождество, а Гарри один и нуждается в ней. Она быстро приняла душ и решила нарядиться для него. Надела красивое белое вязаное платье, туфли на высоких каблуках и красное пальто, повязала шарф, который не носила с прошлой зимы, когда была в Нью-Йорке, и думала, что здесь он ей не пригодится. Но почему-то все было таким рождественским, и она решила, что ему это будет важно. Она слегка надушилась, провела щеткой по волосам и поехала на автобусе в город, опять думая о его отце. К больнице, погруженной в праздничный сон, она подъехала в пол-одиннадцатого. На деревьях мигали лампочки, тут и там стояли пластиковые Санта-Клаусы. Но особенно праздничного настроения не чувствовалось, слишком много здесь было горя и безнадежности.
Подойдя к палате Гарри, она тихонько постучала и на цыпочках вошла, ожидая застать его спящим, но он лежал, уставившись в стену, в глазах его блестели слезы. Увидев ее, он вздрогнул и даже не улыбнулся.
— Я умираю, правда?
Она была потрясена его словами, тоном и этим безжизненным взором и, внезапно нахмурившись, подошла к кровати.
— Нет, если, конечно, ты этого не хочешь. — Приходилось быть с ним резкой. — Многое зависит от тебя.
Она стояла очень близко, глядя ему в глаза, а он не пытался взять ее за руку.
— Глупо так говорить. Не моя была идея получить пулю в задницу.
— Конечно, твоя.
Голос ее звучал бесстрастно, и на какой-то момент он почувствовал раздражение:
— И что, черт возьми, это, по-твоему, значит?
— Что ты мог бы пойти учиться. Но ты вместо этого решил поразвлечься. Так что тебе досталась короткая палочка. Ты рискнул и проиграл.
— Да-а. Только я потерял не десять долларов, а свои ноги. Совсем не ерундовая ставка.
— Мне кажется, что они все еще при тебе. — Тана глянула на беспомощные конечности, а он чуть не зарычал на нее:
— Не будь идиоткой! Какая сейчас от них польза?
— Но они есть, и ты жив, и у тебя масса возможностей. А если послушать медсестер, так у тебя еще встает. — Никогда еще она не говорила с ним так резко, да и для Рождества это был чертовски неподходящий тон, но Тана была уверена, что пришла пора подтолкнуть его, особенно если он решил, что умирает. — Взгляни же на все с хорошей стороны, черт побери, ты даже можешь опять и триппер подцепить.
— Меня тошнит от тебя. — Он отвернулся, но Тана не раздумывая схватила его за руку, и он вынужден был повернуться к ней.
— Послушай, ты, это меня от тебя тошнит. Из твоего взвода половину ребят поубивали, а ты жив, так что нечего валяться тут и скулить о том, чего ты лишен. Думай о том, что у тебя есть. Жизнь еще не кончена, если, конечно, ты сам не решишь иначе, а я не хочу тебя хоронить, — глаза щипало от слез, — я хочу, чтобы ты выбросил из головы всю эту чушь, даже если мне придется десять лет тащить тебя за волосы, чтобы заставить встать и снова жить. Ясно? — Слезы струились по ее щекам. — Я тебя в покое не оставлю. Никогда! Это ты понимаешь?
