Не прикасайся! (СИ) - Веммер Анна

 - Извините, Анастасия, - врач печально качает головой, - я не могу вас выписать. Ни один врач не даст разрешение на аборт и трансплантацию в период острой инфекции. Вы больны. Я не слышу хрипов в легких, но вы должны остаться под наблюдением на случай, если понадобится серьезное лечение.

 На секунду мир замирает, и Настя – вместе с ним. А потом она вздрагивает, пряча лицо в ладонях, и я прижимаю ее к себе, закутываю в одеяло, потому что озноб становится сильнее, и растерянно глажу по голове, не до конца понимая, что происходит.

 А еще смотрю на Никольского-старшего и в этот момент окончательно уверяюсь в том, что дочь он все же любит: на его лице – застывшая маска из смеси шока, недоверия и обреченности.

- А ребенок? – наконец он справляется с голосом, хотя тот все равно звучит хрипло и тихо. – Ему это не повредит?

- Мы сделаем все, чтобы выздоровление наступило без последствий. Сейчас я сделаю назначение и приглашу медсестру, чтобы она сбила температуру. Пожалуйста, оставайтесь в палате, как можно больше пейте и отдыхайте. Я могу оформить круглосуточную сиделку, если будет нужно…

 - Не надо, - говорю я. – Посижу сам.

Когда врач уходит, мы умолкаем. Настя затихает у меня в руках. Мысли до ужаса странные: можно ли принять душ в ее ванной и есть ли здесь доставка какой-нибудь чистой одежды? Не Никольского же, в самом деле, отправлять. Или оставить ее с медсестрой и сбегать в гостиницу… понять бы только, в каком она состоянии, но это получится много позже, когда эмоциональный взрыв утихнет и в голове прояснится.

Ее отец поднимается, тяжелой поступью направляясь к нам. Испещренная морщинами рука ложится дочери на голову, ласково поглаживая. Он наклоняется к уже в голос воющей Настасье. Я отдал бы все, чтобы не слышать его слов, они слишком личные, слишком семейные. Но это теперь, наверное, и моя семья тоже.

- Я каждый день, - говорит он, - ни разу не забыв, благодарю Бога, что у меня есть ты. Если бы тогда из больницы не вышли ни мама, ни ты, меня бы не существовало.

 Настя прерывисто всхлипывает, сжимая мою руку крепче. Какая же она горячая.

- Ну вот, девочка моя. Значит, снова буду дедушкой. Мама бы тобой очень гордилась.

 - Ну что, два дебила, это сила? Нет мозгов, зато красиво? – ржет Серега через окно.

 Я молча показываю ему средний палец.

 - Что он там делает? – спрашивает Настя.

 - Стоит и лыбится, как дебил.

 - А почему не зайдет?

 - Заразиться боится. Это ж весь клуб поляжет, мамашки спасибо не скажут. А они, знаешь ли, одинаковые что в спортивной школе «Огонек», что в элитной кузнице чемпионов.

 Настя хмурится, пытаясь одновременно следить за мыслью диктора в наушниках и слушать меня. Я украдкой тянусь к сосудосуживающим каплям для носа, но у этой девчонки феноменальный слух.

 - Саша! Куда?! Нельзя!

 - Настька, ну дышать хочу, я в последний раз болел лет пять назад. Дай носу свободы!

 - Нельзя, а то станешь наркоманом.

 Серега за стеклом прекращает придуриваться и активно делает мне какие-то знаки, корча при этом жуткие рожи. Приходится отложить ноут и подняться.

 - Малыш, я схожу за кофейком и заодно напинаю Сереге. Купить тебе что-нибудь?

 - Возьми плюшку с манго, - рассеянно говорит она.

 - А не стошнит?

 - Тебе жалко, чтобы меня стошнило булочкой с манго?

 - Мне просто жалко. Тебя.

 - Тогда зачем спрашиваешь, что купить?!

 - Ладно-ладно, - фыркаю и целую Настасью в макушку, - не злись. Куплю.

 Наверное, было ожидаемо, что если сидеть и спать рядом с болеющей ангиной девицей, то можно заразиться, но мне сначала было плевать, а потом – весело. Оплата больничного счета – и мы переезжаем в двухместную палату, где и кукуем до выписки еще как минимум неделю. Неделю, потому что у меня-то легкий насморк, а вот Настасью лечат и обследуют основательно и осторожно.

 - Зырь, чего есть, - сую Сереге в руки снимок УЗИ. – Это Андрюха.

 - Врач?

 - Чего?

 Мы непонимающе друг на друга смотрим.

 - Узист Андрюха? Русский что ли?

 - Дурак ты, Серый. На фотке – Андрюха. Твой племянник.

 - Хм… а если это племянница?

 - Ну… тогда не Андрюха.

 - Вот сразу видно, что ты спортсмен. Не жалеешь, что тратишь отпуск на больничку?

 - Неа. Жрешь, спишь, смотришь сериальчики, занимаешься сексом – чем не санаторий?

 - О, господи, как тебя еще не выгнали…

 - Да ладно, мы осторожненько и под одеялом.

 - Жрете?

 - Иногда и жрем.

 - Я рад, что у вас все нормально. Но вообще я по делу.

 Он умолкает, когда мы подходим к кафетерию и терпеливо ждет, пока я расплачусь за кофе и ароматную сдобную булочку со сладким манговым пюре внутри. Судя по напряженному молчанию – повод серьезный, раз Серега даже хочет поговорить вдали от посторонних ушей, которые с высокой долей вероятности ничего не понимают по-русски.

 Поэтому мы отходим как можно дальше, и я готовлюсь слушать.

 - Игорь звонил, они нашли Калугина.

 - Та-а-ак. Интересно. Он еще живой?

 - Об этом я и хотел поговорить. Игорехе сейчас пиздец как не нужны лишние следы на репутации. Никольский готов разобраться с Калугиным сам, но ты же понимаешь, он вроде как тебе мстит. Игореха, конечно, оставил тебе на откуп и не станет ставить палки в колеса, но сам понимаешь…

 - Плевать, - отмахиваюсь я, и у Сереги самым натуральным образом отваливается челюсть.

 - Чего? Да я думал, ты ему шею свернешь!

 - Я хотел. И хочу. Но Настя просила не плодить ненависть и криминал. И меня, и Никольского, и даже брату позвонила со строгим напутствием. Ходила два дня канючила. Поэтому скажи Игорехе, что меня устроит, если Калугин просто сядет. И при этом нужные люди проследят, чтобы он там не как барин сидел, а по-нормальному, от души. Если мы предъявим Настьке, что Калугин ответил по закону, она успокоится, перестанет выносить всем мозг и тихо-мирно родит.

 - Она волнуется за вас. У нее никого больше нет.

 Да что ж мне все уже  неделю рассказывают сказки в стиле «Ну, ты конечно тот еще долбоеб, но девушка тебе досталась приличная, не тупи, чувак, не беси мать своего ребенка!».

 - Я понимаю. И поэтому даю карт-бланш на любой план по устранению Калугина, какой только устроит главу клана. Главное чтобы этот недоделанный мститель больше не приближался к моей семье, потому что тогда я его коньком на ленточки порежу.

 - Доходчиво, - хмыкает Серега. – Тогда я поехал, Крис ждет. Когда вы домой?

 - Через неделю, если все будет нормально. Пару деньков погуляем и посмотрим город.

 Черт, как странно использовать в отношении Настасьи слово «посмотрим», но при этом жутко интересно знакомить ее с миром, который она еще не видела. В свое время мы помотались по миру и сборам, но редко видели что-то кроме катка. Огромной удачей считалось выбраться хотя бы один-два раза за двухнедельный интенсив.

 А теперь все иначе. Можно часами бродить по улицам, есть всякую гадость, пить вино в номере, трахаться в ванной, просыпаться после обеда. И знать, что скоро на работу, скоро сезон. Дети там программы ставят и отчитываются мне по видеосвязи, а Азарова старательно тренирует триксель: Настька пообещала, что если исполнит его в первой половине сезона, то будет крестной ребенка. Я, если честно, против назначения крестных и мечтаний о светлом будущем до получения результатов всех скринингов, но, в конце концов, будут проблемы – будем их решать. Если ей так хочется дружить с Леной, хоть это и не очень хорошая идея, пускай.

 Когда я возвращаюсь, Настасья уже закончила с книгой и слушает музыку, притоптывая ножкой, кокетливо высунутой из-под одеяла. Я чувствую громадное облегчение от того, что Калугин больше ей не угрожает. И остается решить только насущные проблемы.

 Где нам жить.

 К какой клинике прикрепить ее для ведения беременности, ибо я хочу быть уверенным на миллион процентов, что ребенку ничто не повредило.