Мне уже не больно (СИ) - "Dru M"

— Ты хочешь, чтобы я разобрался с Пашей? — спрашивает он наконец.

— Это же в твоих силах? — уточняю с надеждой.

— Конечно, — отзывается Алик небрежно. — Паша еще со школы задолжал мне за одну услугу.

Я почему-то совершенно этому не удивляюсь. Не зря репутация Алика в стенах лицея была таковой, что все его чуть ли не до дрожи боялись. Он просто умел оказываться с помощью в нужное время в нужном месте, и умел требовать за это свои премиальные.

— Тогда разберись с Минераловым, чтобы к следующей неделе у нас не было никаких проблем, — произношу это уверенно, потому что понимаю: я едва ли не единственный, кто может ставить Алику ультиматумы. Может, это и нечестно с моей стороны, но разве сам Милославский всегда играл честно?

Алик слабо невесело усмехается:

— И почему я должен выполнять твои прихоти?

— Ты же меня любишь, — отвечаю ровно, прибегая к удару ниже пояса. Алик вздрагивает едва заметно и поджимает губы, но тотчас берет себя в руки и возвращает на лицо невозмутимое выражение. Хотя в его глазах, на самой радужке, теплится толика растерянного отчаяния, от которого мне становится невыносимо гадко.

Но я не собираюсь его жалеть.

Даже несмотря на то, что все во мне яро протестует против той грязной игры, которую я веду.

— Хорошо, — Алик внимательно на меня смотрит. — Только у меня есть два условия.

— Какие? — я напрягаюсь.

— Первое: моих будет пять процентов от выручки, — заявляет Алик, переходя на сухой деловой тон.

— Это еще почему? — возмущаюсь. Официант приносит мне вино, а Алику — чашку мятного капучино. Когда он отходит, забрав нервно смятые мной в процессе разговора салфетки, я спрашиваю: — Неужели, у тебя такой острый недостаток средств? Или отец не вернул тебе место в компании?

— Вернул, — Алик довольно склабится и отпивает кофе. — Но я, знаешь ли, несколько заинтересован в том, чтобы нас с тобой связывало хоть что-то. Если мы не можем остаться друзьями, то пусть это будут деловые отношения.

Я чувствую, как снова заливаюсь краской, и опускаю взгляд.

— Ладно, на это я согласен, — бормочу негромко и тянусь к своему бокалу. — А второе условие?

— Поцелуй меня, — требует Алик, и мне стоит огромных усилий, чтобы не выплюнуть то вино, которое я уже отхлебнул, обратно.

— Прямо сейчас? — спрашиваю растерянно, поставив бокал на стол. Руки от волнения дрожат так, что ни секунды не сомневаюсь: любой физический контакт сделает то, что между нами происходит, в разы запутаннее.

— Можем отложить на потом, если хочешь, — мягко произносит Алик.

Я украдкой оглядываюсь. В ресторане только мы да пожилая пара в дальнем конце помещения, но они так увлечены беседой на быстром итальянском, что вряд ли заметят что-либо. Официанты тоже скрылись на время из зала.

Нет уж, либо я сделаю это сейчас, либо изведусь в нервном ожидании неминуемого потом.

Я тянусь к нему через стол, и Алик, во взгляде которого невольно мелькнувшее удивление тотчас сменяется чем-то обжигающе страждущим, резко подается мне навстречу.

Закрываю глаза, когда чувствую прикосновение его губ, мягких, со вкусом кофе и мяты. Алик ловит мой растерянный выдох, на мгновение просто легонько целомудренно прижимается своими губами к моим, словно пробуя их на ощупь. И мне кажется, будто я ни на секунду не забывал, какого это. Что мое сердце забилось чаще от одного лишь осознания, что я делаю это снова, как мечтал каждую ночь, проведенную порознь. Несмотря на все попытки запереть эти мысли на задворках сознания.

А потом Алик целует меня по-настоящему.

Грубо и жадно, властно проникая языком в мой рот. Я одной рукой опираюсь о столешницу, чтобы не потерять равновесие, а пальцами другой зарываюсь в волосы Алика. Чувствую, как соскальзывает резинка с его хвоста, как мягкие пряди текут под моей дрожащей ладонью.

Алик играется с моим языком, втягивает его себе в рот. Он обхватывает ладонями мое лицо, гладит пальцами скулы, нежно убирает волосы с моего лба. Больно прикусывает нижнюю губу, и я думаю отстраненно о том, что под ней наверняка назавтра созреет темно-лиловый засос.

Я позволяю себе пропасть в этом поцелуе, отвечаю с пылом и невольной яростью, даю Алику понять, как сильно ненавижу его за то, что он лишил нас друг друга.

Я позволяю себе не брать ответственность.

Позволяю себе ни о чем не думать и наслаждаться.

— Хороший мой, — шепчет Алик, отстраняясь и проводя носом по моей скуле. — Мне не нужны пять процентов, я и так сделаю для тебя все. Я уже выяснил то, что мучило меня всю неделю… Весь прошедший год, — он еще раз целует меня в удивленно приоткрытые губы и в бессилии опускается обратно на свое место. — Что ты мне соврал.

— Когда? — спрашиваю рассеянно, приглаживая растрепавшиеся волосы и облизывая зацелованные влажные от его слюны губы. Я проклинаю себя за то, что реакции моего тела говорят обо всем красноречивее любых слов.

Алик улыбается.

Распущенные длинные волосы падают ему на лицо.

— Когда сказал, что больше меня не любишь.

========== 8. Шаг в будущее ==========

На следующее утро во мне просыпается странное желание сварить нам обед на несколько дней вперед. Лешка уносится на работу, потрепав меня по волосам и попросив не громить сильно кухню. Василиса, подхватив сонную Ритку, отправляется на прогулку с подругами. А я достаю из холодильника овощи и рыбу, ставлю кастрюлю на газ и погружаюсь в процесс готовки. В каком-то смысле шинковка моркови и лука помогает отвлечься. Но с другой стороны я лишь больше погружаюсь в собственные мысли и понимаю, что любая попытка абстрагироваться от происходящего в жизни обречена на провал.

Супу остается только докипать на плите, и почти сразу же, как я заканчиваю убирать картофельные очистки, раздается звонок в дверь.

Я ни на секунду не удивляюсь, когда на пороге оказывается встрепанный чуть уставший Алик, принося с собой табачный дух и веяние дорогого парфюма.

— Привет.

Он вешает на крючок в прихожей куртку, разувается и по-свойски проходит на кухню. Садится за стол, кидая краткий взгляд на кастрюлю с супом, подбирает оказавшуюся лишней морковку и откусывает от нее.

— Хочешь уху? — спрашиваю учтиво, подкатывая коляску в другой стороны стола.

— Неа, спасибо.

— Разобрался с Пашей?

— Угу, — Алик затягивает хвост на затылке и смотрит на меня тем долгим внимательным взглядом, какой обычно предварял не самые легкие разговоры. — С тем условием, что я выиграю у него гонку. Паша жить не может без феерий и развлечений. Что же, пусть играется. Я в себе не сомневаюсь.

Я закатываю глаза.

Конечно, извечное самомнение Милославских.

— Не пойму, у вас все решается через машины? — бормочу со вздохом.

— Типа того, — Алик усмехается, а потом откладывает нетронутую сердцевину моркови на салфетку. Что-то в его взгляде подсказывает, что речь сейчас пойдет не о бизнесе. — Никит. Я понимаю, что то, что я сделал, фактически приговорило меня к существованию без тебя, — в его тоне что-то надламывается в сторону искреннего неприкрытого сожаления. — Эти полтора года были худшими в моей жизни, и в разлуке я осознал, что если бы ты поступил так со мной, это разбило бы мне сердце… Несмотря на любые хуевы благие намерения. Я просто понял, что есть вещи страшнее риска и шальных пуль. Это дни, в которых не было тебя.

Его слова отзываются во мне острой мукой, они резонируют с каждым моим прерывистым вдохом. И мне хочется верить, что Алик действительно понял и прочувствовал то, о чем он сейчас говорит.

Одно я знаю точно.

Алик мог о чем-то умалчивать, но он никогда мне не лгал.

— Но если мы любим друг друга, — продолжает он вкрадчиво. — Если ничего не исчезло и не было забыто… Разве не можем мы быть вместе?

Я опускаю взгляд на свои скрещенные пальцы.

— А что потом? — спрашиваю тускло. — Ты вновь исчезнешь с благими намерениями, когда случится нечто, что по твоему мнению будет мне угрожать?