Твои не родные. ДНК (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena"

– Вы мне лжете. Анализ ДНК, который вы проводили, должен был быть готов менее, чем за сутки. Я хочу знать правду. Что вы там увидели? Машу нельзя вылечить? Там что-то серьезное, страшное? Говорите! Я уже ничего не боюсь.

– Нет… не страшное. Аня, вы ведь понимаете, что я… я обыкновенный врач, и у меня есть семья, есть любимая работа. Я не хочу всего этого лишиться.

– Почему вы должны всего этого лишиться?

Я села на кровати, чувствуя легкое головокружение.

– Потому что …

И я догадалась сама.

– Он запретил вам говорить со мной, да? Запретил рассказывать мне правду? Хорошо. Я вас поняла. Спасибо вам и за это. Только у вас есть семья, а у меня кроме Маши никого нет, и вы были моей единственной надеждой. Я имею право знать все. Неужели в этом мире правит только страх, только проклятые деньги? Вы же врач! Вы клятву Гиппократа давали! Вы детей лечите.

У меня началась истерика, я сорвалась на ней, впервые сорвалась на ком-то за всю свою жизнь… и под конец нашего разговора услышала:

– Я приеду и расскажу… Я приеду к вам.

Она приехала вечером. После того как Егор и Маша ушли. Точнее, Маша. Я не впускала его в свою палату. Когда он входил, я отворачивалась к окну и молчала. Он молчал так же, как и я. Давил на меня своим присутствием, своими посещениями, давил тем, что постоянно держал Машу за руку. Вот так все просто. Пару дней, и он получил дочь, которую не желал знать пять лет.

А потом иная боль вытеснила из моей груди ту прежнюю, на меня обрушился шквал, торнадо, адские тучи, закрученные черными клубами, с ураганными вихрями понеслись прямо на меня, чтобы погрести под грязью и обломками стихии.

Антонина прикрыла за собой дверь, и, едва я ее увидела, мне стало страшно, что с Машей что-то не так. У меня от волнения пот градом по спине покатился.

– Вот ваши анализы. Даже не знаю, стоит ли вас волновать, когда вы только оправились после травмы.

Я взяла у нее бумаги и тихо спросила:

– Егор Александрович сдавал кровь на тест?

– Сдавал…

На секунду у меня захватило дыхание, и я глубоко втянула воздух, чувствуя, как покалывает болью виски.

– Тест отрицательный. Он не является отцом девочки.

Кровь отхлынула у меня от лица, я ощутила это физически, как бледнею.

– И вы тоже.

– Что?

– Вы тоже не являетесь ее матерью. Вы с Егором Александровичем не биологические родители Маши. Именно поэтому я не могу провести обследование до конца. Мне нужно найти ее родственников… хоть каких-то.

Я смотрела в одну точку, и меня начало колотить крупной дрожью, так, словно везде открыли окна, а на улице минус тридцать градусов мороза. Какие-то обрывочные мысли… тот день, когда я потеряла сознание в электричке, роддом, лица врачей.

– Я думаю, что ребенка подменили в роддоме. Там, где вы рожали. Вы помните тот день?

Нет, я его почти не помнила… Я пыталась вспомнить. Лихорадочно трясла свое подсознание. Даже потом, когда Антонина ушла, я смотрела перед собой остекленевшим взглядом и прокручивала тот день. Обрывки реальности были настолько неясными, настолько размытыми, что я не знала – верить им или нет.

«Не дышит… запиши время… давай я попробую еще раз… да она умерла еще в утробе… давай еще раз… нет, не выходит…. О, Господи».

Тогда я думала, что они говорят не обо мне… тогда я предпочла об этом забыть, ведь мне на руки дали мою девочку, мою Машеньку, и она затмила собой любой бред и любое воспоминание. Хотя… я помню, мне приснился сон. Приснилось, как из меня вытаскивают другого ребенка, и я рыдаю, что это неправда, что моя дочь жива. Я помню, рассказывала этот сон маме, и она меня успокоила, сказала, что это всего лишь мои страхи.

А это были не страхи… это были воспоминания.

Я позвала Егора сама. Набралась смелости и позвонила, чтобы он пришел. Мне уже было нечего бояться… в ту ночь я многое поняла. Я собрала свою жизнь по осколкам и склеила в изуродованную, прошитую ржавыми нитками, растрескавшуюся картину. Перед его приходом я встала с постели и долго смотрела на себя в зеркало… Едва отросшие волосы, худое лицо, глаза с огромными синяками под ними и бледные губы. Тело превратилось в кости, обтянутые кожей, спрятанные под больничной пижамой. Вот и хорошо. Сегодня мне нравится быть страшной, быть уродливой и наконец-то поставить все точки над и. Я не хочу больше бояться, прятаться, скрываться. Я хочу жить. БЕЗ НЕГО. Без его тени, преследующей меня по пятам.

Егор прикрыл за собой дверь палаты, он пришел с цветами. Я усмехнулась. Как вовремя. Цветы, извинения, давление на тех, кто знает правду. Как это похоже на его прошлые приемчики. Только я уже не та Аня. Не сработает, как когда-то, когда он открыл на меня сезон охоты и добивался так, что у меня не оставалось ни малейшего шанса.

– Завтра меня выписывают.

– Да, я знаю. Дома все готово к твоему приезду…., – выдержал паузу. – Здравствуй, Нюта.

– Я не поеду к тебе домой.

Подняла взгляд и посмотрела на него через зеркало. Больно смотреть. Особенно когда приняла решение, что готова на что угодно, только не оставаться рядом с ним.

– Почему?

Спросил так обыденно, будто мы все еще женаты, и я вдруг решила покапризничать.

– Как все просто у тебя. Почему? Потому что я больше не намерена выполнять условия твоей сделки. Да и смысла в ней больше никакого нет. Тебе больше нечем меня держать и пугать, Шумаков. Ни одного козыря. Теперь только связать и держать силой. Станешь?

Улыбка пропала с его губ, она исчезла мгновенно, и уголки опустились, взгляд стал болезненно тяжелым.

– Кто рассказал?

– Какая разница кто. Это теперь не имеет ни малейшего значения. Ты разве не это пытался мне доказать? Что Маша не твоя дочь? Так и есть. Ты был прав. ОНА ДЕЙСТВИТЕЛЬНО НЕ ТВОЯ! – сама не поняла, как сорвалась на крик, – и мне больше нечего делать в твоем доме. Я больше не желаю никакого лечения и никаких операций. Мы и так справимся. Жили без тебя раньше и сейчас проживем!

Сделал несколько шагов ко мне, и мне захотелось войти в зеркало, чтобы спрятаться от него там. Чтоб не приближался. Чем дальше он стоит, тем уверенней я себя чувствую.

– Для этого ты позвала меня сюда? Сказать, что больше не боишься? Я думал, мы поговорим о нас…

– Да, только для этого. Я хочу, чтобы ты оставил меня в покое, Егор. Меня и МОЮ дочь. Перестал играть с ней в отца и вернулся к своей прежней интересной жизни без нас. Нас уже давно нет. Нас ты убил еще пять лет назад. Сам. Собственноручно. И ты знаешь… ты оказался прав… твои проклятые тесты были настоящими. Только тебе даже в голову не пришло, что я не виновата… ты так сильно меня любил, что тебе было легче казнить меня, чем постараться поверить.

Сделал еще несколько шагов ко мне, швырнул цветы на тумбочку.

– Думаешь, моя жизнь без тебя была действительно интересной? Думаешь, мне было легко тебя казнить? Думаешь, я не горел живьем в аду все эти годы?

– Я не думаю. Я знаю. Ничего ты не горел. Ты жил счастливо со своей женой. Или ты предлагаешь мне пожалеть палача, который вырезал мне сердце без единого сожаления? И вообще, я больше не хочу о тебе думать, Егор. Теперь я имею на это полное право.

– Имеешь.

Ответил как-то обреченно, и даже не поверила своим ушам, что слышу его голос именно вот так. Как эхо того, былого, уверенного в себе, дерзкого.

– Только давай сначала поговорим. За все эти годы. За все пять лет давай хотя бы один раз с тобой поговорим, маленькая моя. Просто выслушай… просто дай мне сказать.

«Маленькая моя». Нет-нет-нет. Только не это. Не нужно снова меня затягивать в это болото, ловить на эти старые трюки. Я выросла из них, у меня больше нет на них сил.

– Если ты пообещаешь, что потом уйдешь, мы поговорим.

Снова посмотрела на него через зеркало и увидела, как он стиснул челюсти, отвернулся в сторону, кусая нижнюю губу. На лбу слева пульсирует вена, как бывало всегда, если он сильно нервничал. Ладонь непроизвольно защекотало от тактильных воспоминаний, как гладила его волосы в такие минуты.