Прямой эфир (СИ) - Стасина Евгения

Встаю, снимая со спинки стула свой свитер, и устало бросаю взгляд на свое отражение в зеркале. Двойная жизнь измотает кого угодно, и мне бы стоило благодарить случай за избавление от необходимости выбирать, вот только где этот пресловутый покой? То чего я так жаждал, не принесло долгожданного облегчения. Напротив, удавкой обвилось вокруг шеи и грозится в любую секунду отправить меня на тот свет. Прямиком к чертям, туда где самое место таким как я и эта женщина, что ничуть не стесняясь своей наготы, подходит сзади.

— Мы могли бы жить вместе. Правда, — обходит, становясь передо мной, и льнет оголенной грудью к мягкому кашемиру моей кофты. — Знаю, что когда-то обидела тебя, но сейчас не сомневаюсь ни на минуту — нам хорошо вместе, Игорь. И этих редких встреч мне теперь мало. Я хочу просыпаться с тобой, хочу видеть, как ты собираешься на работу… Хочу проводить с тобой каждую минуту.

Я замираю. Не отвечаю на поцелуй, почему-то в эту секунду вспоминая, с каким пылом мой друг осуждал черноволосую искусительницу, сейчас вознамерившуюся проникнуть своими пальцами под пояс моих брюк.

Как долго я ждал этих слов? Как долго терзался, глядя на ее мимолетные интрижки? Мечтал, что когда смогу обладать не только ее телом, но и душой, а теперь не нахожу в себе должного отклика… Просто стою. Стою, словно со стороны наблюдая за нашей парой, в то время как мой мобильный заходится в нескончаемой трели.

— Это она? — нервно дернувшись в сторону телефона, оставленного мной в прихожей, Яна сверкает своими темными бусинами.

Порывается схватить смартфон первой, и недовольно поджимает нижнюю губу, когда я прячу аппарат в кармане брюк. Ревнует или просто умело разыгрывает вспышку ревности, прекрасно зная, что за эти три дня, моя супруга ни разу мне не позвонила.

— Ты ведь не думал, что я стану довольствоваться ролью любовницы?

— Кажется, четыре месяца тебя все устраивало, — усмехаюсь, хватая куртку с вешалки, и сажусь на пуфик, не без труда влезая в ботинки.

Зачем пришел? Стало лишь в сотни раз хуже.

— А теперь я хочу большего! По-моему, все сложилось вполне удачно — сам бы ты вряд ли решился, наконец, ей во всем признаться.

— Так, ты на эту должность рассчитывала? Думала, я потащу тебя в загс? — замираю, в неверии взирая на женщину, чье лицо пошло красными пятнами, и только сейчас понимаю, с чего она так легко сдалась, отказываясь от перспективы разносить мне кофе. Посчитала, что куда лучше справится с приготовлением завтраков…

— Издеваешься? — недоверчиво косится на меня, приваливший спиной к шершавой стене, но тут же отстраняется от опоры, недовольно морщась. Ей не мешало бы все же одеться.

— Я не понимаю тебя. Ладно раньше, когда ты не знал, как все рассказать Лизе, но сейчас?! Что мешает тебе остаться? Перевезти вещи, или предложить мне переехать к тебе? В чем смысл прятаться теперь, когда жены у тебя больше нет?

— Разве? — бросаю тоскливый взгляд на обручальное кольцо и уже проворачиваю ключ в замке, желая как можно скорее оказаться на воле. Вовсе не свободу и счастье несли мне Янины объятья…

— Ты не в себе? Какого черта разыгрываешь страдальца? — хватает меня за рукав куртки, с силой удерживая ткань в своих побелевших пальцах. — Я что, насильно тащила тебя в постель? Умоляла взять меня?

Дергает, вынуждая обернуться, и заводится еще больше, подмечая, что я смотрю на нее пустым взглядом.

— Тебе нужно лечиться, понял? Думаешь, тебе сейчас плохо? — подходит ближе, бросая свои претензии мне прямо в лицо: чувствую запах вина, геля для душа и клубники, которую она поедала с таким удовольствием. — Нет, Громов. Плохо было мне, когда провожая тебя до дверей, я всю ночь лежала без сна, прекрасно понимая, что в это время ты вовсе не хранишь мне верность. Понимала, что все, что ты проделывал накануне со мной, ты с таким же усердием делаешь с ней. Думаешь, это не больно?

— На страдалицу ты совсем непохожа, — разжимаю женские пальцы, с легкостью поборов слабое сопротивление, и, наконец, выхожу в подъезд, краем глаза замечая, с какой резвостью Яна влезает в халат, почти на бегу обвязывая пояс вокруг талии.

Не знает она о боли. Совсем ничего не знает. У боли волосы посветлее, слегка завиваются на концах, глаза так не сияют, уступив живой блеск смертельной тоске, руки не такие горячие, а почти ледяные, сжатые в кулаки, и голос звенит не обидой, а злостью… Ненавистью, которая неизбежно охватывает человека, которого незаслуженно предают. Как выглядит боль я теперь знаю не понаслышке.

— Когда ты придешь? — перевесившись через периллы, кричит мне вдогонку и сокрушается нецензурной бранью, когда ответом ей служит скрипнувшая подъездная дверь.

Воздух сегодня морозный. Обжигает легкие, мгновенно превращаясь в клубок густого пара, когда я выдыхаю, и размашистым шагом следую к машине. Не будь вокруг людей, пожалуй, бросился бы наутек, описав не один круг вокруг высотки, чтобы окончательно измотать свое тело. Рухнуть плашмя в холодный снег и ждать, когда голова моя прояснится.

Эти несколько дней стали для меня откровением — принесли с собой такую гамму эмоций, такой ворох мыслей и миллион вопросов, что неподготовленному человеку совладать со всем этим не так уж просто. А я явно не готовился — прожигал свою жизнь, изменял, что-то рушил, что-то отстраивал, но вот о последствиях явно не думал… Даже не подозревал, что уходя, Лиза заберет с собой все краски, превратив мой мир в серое унылое полотно…

ГЛАВА 27

— Каково это — узнать о беременности, едва расставшись с супругом? Еще толком и не успев пережить измену? Ведь ни для кого не секрет, что у некоторых уходят годы, чтобы восстановится после такого удара.

— Тяжело, — Лиза сглатывает, но продолжает стойко выдерживать пристальное внимание камер к своему монологу. — Но в то же время волнительно. Узнать о подобном — счастье, и неважно, что было с вами до этого момента. Сейчас мне кажется, что именно это меня спасло. Не наш с Игорем брак, — выписывает лишь ей понятные вензеля в воздухе, — а лично меня.

— Вы сразу же поделились с мужем известием, что скоро станете родителями? — Смирнов отвечает на Лизину улыбку демонстрацией своих идеальных зубов, и вновь складывает руки на груди, начиная кивать как болванчик, на каждое сказанной этой женщиной слово.

— Да. Скрывать не было никого смысла: я жила в его доме, я пользовалась его кредиткой, и рано или поздно он все равно бы заметил изменения.

— И какой была его реакция?

— Спокойной, — пожимает плечами, немного подумав, и опускает глаза, как и я, своими мыслями уносясь в прошлое.

Сегодня безветренно. Тихо. До того тихо, что я слышу поскуливание соседской собаки, наверняка выставленной хозяевами за дверь для прогулки. Кутаюсь в шубу, потираясь щекой о пушистый воротник, и не спешу заходить в дом, позволяя снегу осыпаться на мои плечи, оседать в не прикрытых платком волосах, и таять на теплых ладонях, от безделья подставленных для очередной порции невесомых снежинок.

Оглядываю территорию, обнесенную высоким кирпичным забором, и уже собираюсь идти в беседку, когда синяя иномарка въезжает в раскрывшиеся ворота. Ключ есть только у одного человека…

Я знала, что сегодня его увижу. Знала, что услышу его голос, бегло скользну взглядом по его фигуре, и даже обмолвлюсь с ним парой фраз… Не подозревала лишь одного — своей власти над моим глупым телом он так и не потерял, ведь сердце мое барабанит как сумасшедшее, грозясь выскочить из груди и утонуть в одном из этих белоснежных сугробов.

Три недели безумно маленький срок для того, чтобы чувства угасли, не оставив после обуглившихся угольков. Только дунь, и пожар вспыхнет вновь — возможно, языки пламени не поднимутся в небо, вознамерившись дотянуться до пушистых облаков, но чтобы согреться достаточно и небольшой искорки…

— Здравствуй, — шарф на нем молочного цвета, выгодно оттеняет смуглость кожи. На него и смотрю, не желая лишний раз испытывать собственную выдержку — я либо расплачусь, взглянув в его глаза, либо наброшусь на мужчину с кулаками, наказывая за свои разбитые мечты.