Спору нет! (СИ) - Волкова Светлана

«Кока! Кока! Кокаин!»– мысленно прокричал Цесаркин, пародируя попугая из старого фильма.

– Я присмотрю здесь, – подмигнув, прошептал Шарманов. – И Бате позвоню. Где там его люди застряли?

Денис кивнул и опрометью бросился наверх, краем глаза следя, чтобы Ломакин не отставал.

– Вторая дверь направо, – пробухтел тот, задыхаясь от забега, и попробовал обогнать Цесаркина. Они ввалились в комнату одновременно и чуть не споткнулись о тело, свернувшееся в позу эмбриона.

– Вы из полиции? – заплакал человек, приподнимая голову. – Спасите меня!

– Где женщина? – рыкнул Цесаркин, наклоняясь.

– Бомжиха? – фыркнул «эмбрион», на минуту перестав рыдать. – Она в гардеробной, наверное, по ящикам роется. Выведите меня отсюда! – И попытался вцепиться в руку Дениса, но тот немного сместил направление, и ладонь, протянутая для помощи, мгновенно превратилась в кулак, тотчас нашедший ухо. «Эмбрион» аж задохнулся от боли.

– Ну хоть развяжите, – принялся умолять он.– А то я жалобу напишу.

Цесаркин кинулся прочь, прекрасно понимая, что задержись он хоть на секунду, то непременно ударит еще раз. А отвлекаться на всяких уродов не хотелось. Нина ждет!

В гардеробной Ломакин уже отпирал бронированную дверь с тонким стальным ободом посередине.

Колесо влево, колесо вправо, потом нажать код на панели и снова повернуть колесо влево до упора.

– Вэлкам, – пробормотал глухо, пропуская Дениса вперед. Цесаркин тут же кинулся к Нине. Нащупал пульс, отметил прерывистое дыхание. Он попробовал растормошить любимую, но безрезультатно.

– Миша, вызывай скорую! – рыкнул он Ломакину и, склонившись над любимой женщиной, зашептал:

– Нина, Ниночка, Нинуля.

Он провел ладонью по холодной щеке, убрал с лица прилипшие пряди. А потом, завернув в одеяло, поспешил к выходу, краем глаза отмечая, как следом несется Ломакин, готовый набить морду каждому, кто посмеет сунуться.

Скулящий «эмбрион» так и валялся на полу. По всей видимости, ему досталось еще и от Мишки. Денису послышались сначала ругательства в адрес «бомжихи», а затем глухой звук, свидетельствующий об ударе. Но судя потому, что Ломакин прикрывал спину, а до этого к «эмбриону» не наклонялся, Цесаркин понял, что Михаил пнул несчастную жертву ногой и даже не подумал развязать.

«Жди ребят Афиногенова, придурок», – про себя рыкнул Денис, сбегая по лестнице, в конце которой уже стоял Шарманов и жевал бутерброд. А в углу кучей валялись ножи и пистолеты.

– Что с клиентами? – пробурчал на ходу Денис.

– Запер в гостиной. Все упились вусмерть. Видать хорошо пошло, половина закуски нетронуто. До утра не проснутся. Интересно, что за мертвое зелье они приняли на грудь?

Из-за спины хохотнул Ломакин.

– Если полезли в кладовку, хотя их туда никто не приглашал, там бутыль самогонки. Моя маманя гонит. Сразу с ног валит. Просто идеальное снотворное!

– Эта? – Шарманов кивнул на стол в кухне, где сиротливо стояла почти пустая огромная бутыль белого стекла.

– Она, – хмыкнул Ломакин. – Операция «Самоликвидация».

– Скорая где? – поморщился Денис. – Дорога каждая минута. Поеду сам. Он быстро спустился с крыльца и направился к Гелендвагену, когда сонный поселок разбудило многоголосье сирен.

Медики приехали одновременно со спецгруппой Афиногенова. Ребята в масках и бронежилетах бросились внутрь дома и принялись надевать наручники на любителей кокаина и киднеппинга. Следом подтянулась полиция, которую не поленился вызвать Ломакин.

Денис бережно уложил на носилки Нину, а потом коротко бросил доктору:

– Я– ее муж.

Тот кивнул, приподнимая веко пострадавшей, и распорядился зычно:

– Поехали!

В ранний час машин на улицах города почти не наблюдалось. И от сирены закладывало уши. Но Цесаркин мысленно умолял водителя:«Гони, брат, пожалуйста, гони!»

Нина словно спала, но Денис понимал, что, скорее всего, она впала в кому. Он чувствовал, как постепенно накатывает страх, сродни панике. Но Цесаркин отогнал трусливые мысли и попытался сосредоточиться на будущем. Представил Нину в свадебном платье, а себя в костюме. И хотя они собирались позвать на свадьбу уйму народа, но Денису виделась тихая церемония. Они с Ниной в пустом зале и регистратор, декламирующий прописные истины.

«Пусть так, – подумал Денис, вглядываясь в иголку капельницы, торчащую из тонкой синеватой вены. – Лишь бы осталась жива».

Он погладил прохладную руку и неожиданно для себя понял, что если потеряет Нину, то уже не женится никогда. Да и кто способен заменить Нинулю?

Цесаркин стиснул зубы, чтобы не расплакаться, как мальчишка, и когда Нину во дворе больницы снова переложили на носилки, упрямо пошел рядом, хотя кто-то из медперсонала попытался его оттеснить.

Он дошел до двери реанимации, куда его, естественно, не пустили, и, потоптавшись рядом с закрытой дверью, отправился в регистратуру оформлять документы.

«Хорошо, что Нинин паспорт прихватил!» – сам себя похвалил Цесаркин, вспомнив, как отстегнул поводок с ошейника Герды и на автомате вытащил документ из Нининой сумки, валявшейся в прихожей.

– Тарантуль? – удивилась смешливая девица с длинными черными стрелками, доходящими почти до ушей. – Точно Тарантуль?

– Что тут смешного? – рыкнул Цесаркин. – Вас мама не учила, что смеяться над чужими фамилиями некрасиво?

– Да вы не так поняли, – отмахнулась девица, даже не подумав извиниться. – У нас тут дама одна лежала. Суицидница. Все проклинала какую-то Тарантуль. Девчонки из реанимации думали, что это ведьма из сказки, а оказалось, живой человек. Ой, не могу! – регистратор захихикала снова.

– Вы угомонитесь, пожалуйста, – предупредил Денис. – А то вам уже недалеко до статьи об оскорблении чести и достоинства. Напридумывали чушь какую-то!

– Никакая это не чушь! – принялась доказывать девица. – Весь бред про злую Тарантуль наш психиатр на диктофон записал!

Денис, недовольно отмахнувшись, вернулся к дверям реанимации и, усевшись на колченогую лавку, задумался.

Он мысленно возвратился в Ломакинский дом, чтобы поквитаться с похитителями Нины.

«Твари! – Денис до боли сжал кулаки. – Что они ей вкололи? Или это аллергическая реакция? И что вообще хотели от моей жены?»

От тревожных мыслей его отвлек звонок сотового. Шарм.

– Прикинь, Цезарь, – пробубнил он в трубку. – Эти придурки – иностранцы. Граждане Испании.

– А от моей Нины что хотели?

– Я не понял, – заметил Шарманов. – Хотя вместе с Батей сидел по ту сторону зеркала. – Говорят, что у нее какая-то собственность семейства Риоха. Одна ветвь живет в России, а основная в Барселоне.

– И для этого нужно было доводить мою жену до полусмерти? – рыкнул Цесаркин. – Шарм, я скоро приеду. Только узнаю, что Нину спасли, и сразу к вам рвану. Ты там слушай все и запоминай.

– Ага, – фыркнул Шарманов. – Зовите меня диктофоном. Потом с Батей поговоришь. От меня толку мало!

Денис, пробормотав что-то нечленораздельное, сбросил вызов и нервно зашагал по небольшому коридору.

«Барселона… Барселона… чтоб тебе скиснуть! – поморщился Цесаркин. – Что Нина могла привезти оттуда? Кажется, мазню, выдаваемую за копию Пикассо».

Он в растерянности остановился посреди коридора и, немного подумав, позвонил будущему тестю. Но разговор не принес ясности.

– Я все ее покупки разбираю и тщательно реставрирую, – заверил Александр Петрович. – Если в картине был тайник, он бы обнаружился. Но я тебе, Денис, точно говорю -ничего там нет!

Цесаркин на минуту задумался. Ситуация казалась безвыходной.

«Нужно ехать к Афиногенову, а не играть с Шармом в испорченный телефон», – отругал он сам себя и, сделав шаг назад, налетел на смешливую регистраторшу.

– Осторожнее, – манерно бросила она и протянула вышедшей из отделения медсестре какие-то документы. Денис снова услышал легкий смех и громкий шепот:

– Тарантуль… представляешь! Тихо ты… мужик этот судом грозится!