Плохиш для хорошей девочки (СИ) - Селезнёва Алиса

От такого заявления Агата разинула рот.

– Мне и маме.

Аля засмеялась. Её смех показался Агате нервным.

– Нет. Женщине, которая разрушила мою жизнь.

– Твой муж тоже изменял тебе?

– Мой муж мне ни с кем не изменял.

Теперь Агата тоже встала. После двух лет разлуки ей хотелось быть к Але как можно ближе.

– Значит, это тот человек, который пишет тебе письма?

– Да…

– Расскажи мне о нём. Пожалуйста…

Спина у Али сгорбилась. Плечи опустились.

– Да нечего особо рассказывать. Это был конец семидесятых. Мы учились в одном классе. Сидели за одной партой, а потом я поступила в педагогический, а он – в военное училище в Краснодаре. Четыре года переписывались. Летние каникулы проводили вместе. Закончили и подали заявление в ЗАГС, а дальше, как в песни Анны Герман: «Красивая и смелая дорожку перешла». И не просто перешла, а ещё и забеременела. Не знаю уж теперь правда это была или нет, но я его к ней и отправила. Простить не смогла. Всех послушала. Мать, подружек. Всех, кроме него и себя. А через полгода вышла замуж за другого. Думала, так забыть легче будет.

– А твой любимый?

– А мой любимый уехал служить под Ригу. С молодой женой.

– С той самой?

– С той самой. Я его своими руками ей отдала. А следующие двадцать лет мучила и себя, и своего мужа. Пока Даня не погиб.

Агата вздрогнула и лишь спустя секунду поняла, о каком именно Дане шла речь. О сыне Али, который умер в две тысячи третьем в Чечне.

– Но, если вы пишите друг другу письма, значит, ты всё-таки его простила, и вы помирились?

– Мы встретились спустя тридцать пять лет. Случайно. Он приехал хоронить мать. С тех пор мы пишем друг другу письма.

– Но почему вы сейчас-то не вместе? Его дети уже, наверное, давно взрослые.

– Да у него и внуки уже взрослые.

– Тогда почему?

– Потому что жизнь прошла, Агата. И судьбы у нас разные. Он теперь большой человек. Генерал-майор. В Москве. А ещё его жена тяжело больна. Пять лет борется с раком. Я не могу его у неё забрать.

– Вот ты не можешь. А она его у тебя когда-то забрала и глазом не моргнула.

– Этим мы и отличаемся.

Агата обняла Алю и по старой памяти положила голову к ней на плечо.

– Почему они так делают, а?

– Кто? И что именно?

– Все они. Все эти женщины. Лера, вторая жена моего отца и это твоя красивая и смелая. Почему они забирают чужое? Почему разрушают семьи? Почему лезут в чужие отношения? Это ведь такое же воровство. Почему они отодвигают жён и невест, как мебель?

– Забрать чужое проще, чем своё построить.

– Ведь каждая из них знала. Каждая! У твоего генерала была невеста. У моего папы – законная жена и ребёнок. Мы с Даней встречались почти год. И никого из этих женщин это не остановило.

– И твой отец, и мой Саша, и Данил – они все были перспективные. А иногда человеку просто надо что-то получить и всё. И тогда он или она ни перед чем не останавливается.

– А я бы вот так не смогла. Даже если бы знала как. Мне бы совесть не позволила. Лежала бы и плакала в подушку, но делать, как Лера и остальные, я бы не стала.

Аля отошла от окна и снова опустилась на диван. Агата повернулась к ней лицом, но садиться уже не захотела.

– Выходит, ты могла бы быть генеральшей.

Аля засмеялась. Её смех прозвучал чисто и звонко, как журчание горного ручья.

– Могла бы… Но тогда бы мы с тобой не встретились.

Агата подошла ближе и снова прижала к груди мышонка.

– Можно я заберу его?

– Конечно. Он же твой. Только боюсь, мама твоя не обрадуется, если увидит эту игрушку у вас дома.

– Да мама его и не вспомнит. – Агата сделала глубокий вдох. – А можно иногда я буду приходить к тебе?

– Хоть каждый день. – В голосе Али сквозило радушие, но в глазах большого доверия не было, и Агата понимала почему и больше всего на свете хотела это исправить.

– Ты можешь звонить мне в любое время суток, если вдруг что-то понадобится. Я приеду и помогу. Правда-правда.

– Хорошо.

Аля похлопала её по руке, и Агата, вернувшись на диван, снова уткнулась ей в плечо.

– Как ты жила эти два года? Работала?

– Работала. Лежала в больнице под аппаратом ИВЛ, но, как видишь, жива-здорова. Устроилась в школу. Теперь у меня третий класс. Но вечерами я свободна.

– Я тоже…

– А вот это плохо. Мне шестьдесят два, а тебе даже восемнадцать ещё не исполнилось. Не надо тебе дома одной сидеть.

– Может быть, к сорока я буду такой же мудрой, как ты.

Аля прикрыла глаза и снова сгорбилась.

– Все мы мудрецы в чужой жизни, а если в своей копнёшь, такие Иванушки-дурачки, что и сказать стыдно. Ты, по крайней мере, Никиту через пять месяцев отпустила, а я своего мужа двадцать лет мучила. Поэтому не повторяй моих ошибок. Не жди, когда вы с Данилом случайно столкнётесь на улице седые и старые. Если ты его по-прежнему любишь, найди его сегодня же. Два года – это не тридцать пять. Сейчас вы ещё в состоянии всё исправить.

– Я не знаю, как его найти.

– Да ну?

– Нет, правда. Тот номер, который ты положила в учебник по биологии, я порвала на мелкие клочки.

– Нет телефона, найди его в социальных сетях. Сходи к нему домой. Делай что-нибудь, Агата, не сиди на месте.

– А если у него есть девушка? И если он больше меня не любит?

– А если нет? Ты не узнаешь, пока не поговоришь с ним. Дай шанс вам обоим, чтобы потом не жалеть всю жизнь, как я.

Что ответить, Агата не знала. В её голове творился сумбур. Одна мысль прерывала другую. Но ей хотелось… До чёртиков хотелось прислушаться к Але. Дорогой и любимой Але. Мудрой, глубокой и почему-то гораздо более родной, чем мама…

Неровным шагом Агата возвращалась домой. На улице было темно и пусто. Снег закончился, температура понизилась, и все люди попрятались по домам. Впереди маячило только двое или трое собачников. Агата смотрела на безлунное небо и изо всех сил старалась не поскользнуться. На кнопку домофона ей нажимать не пришлось. Кто-то вышел навстречу. Кто-то полный и улыбающийся. Она ответила ему такой же улыбкой и поднялась в квартиру по лестнице. В груди после разговора с Алей стало легко и спокойно. Словно долго мучившая её болезнь наконец отступила.

– Ну, и что у вас случилось с Никитой?

Анна Георгиевна открыла дверь прежде, чем пальцы Агаты дотронулись до звонка. Значит, ждала. Значит, выглядывала в окно.

– А он что, уже нажаловался?

– Никто мне не жаловался. У тебя телефон не отвечал, вот я и позвонила Никите. Думала, ты с ним, а он мне сказал, что вы расстались.

– Правильно сказал.

Сняв сапоги, Агата повесила пальто, положила шапку и побрела в сторону своей комнаты. Анна Георгиевна шла за ней по пятам.

– С ума сошла? Тебе такого, как Никита, днём с огнём не сыскать.

– Я такого, как Никита, больше искать и не собираюсь. Я его не люблю. И больше не хочу мучить ни себя, ни его.

Лицо у Анны Георгиевны вытянулось, губы стали бледными и тонкими. По шторму, бушующему в её глазах, Агата поняла, что мать просто так не сдастся.

– И что дальше?

– Дальше я хочу помириться с Данилом.

– То есть ты хочешь быть с кобелём?

– Я хочу быть с Данилом! Заводить собаку я пока не планировала.

Анна Георгиевна усмехнулась.

– В моём понимании твой Данил и кобель – это слова синонимы. Отца своего вспомни.

Агата сняла с головы резинку и расправила волосы.

– Почему ты думаешь, что нас ждёт то же самое, что вас с папой? Почему ты думаешь, что Даня всю жизнь будет мне изменять? Я не ты, а он не папа. Мы другие люди, у нас будет другая жизнь. – Агата в упор посмотрела на мать. Картинка в её голове вдруг сложилась целиком и полностью. – Измена – это твой незакрытый гештальт, мама. Ты так её и не прожила, поэтому и переносишь на меня. Как с танцами…

– Незакрытый гештальт? – На лице Анны Георгиевны выступили красные пятна, голос сорвался на крик. – Умных слов начиталась? Решила удивить знанием психологии? Не получится! Знаешь, почему? Когда твой кобель должен был из армии вернуться?