Жестокая любовь мажора (СИ) - Демина Маша

На хуй.

Я рывком хватаю ублюдка за ворот куртки и несколько раз вбиваю кулак ему в нос, хищно скалясь от хруста хрящей под моими костяшками.

Кровь стремительно заливает его лицо, фонтанируя из носа, и я отшвыриваю уебка.

А когда он пытается подняться, вырубаю его с ноги.

— Алиса!

Нет, нет, нет…

Прямо на моих глазах она начинает уходить под воду.

Нет, блядь!

Я хватаю ее и переворачиваю, ощущая, как все внутри меня скручивается с немыслимой силой.

— Алиса… — судорожно убираю с дорогого лица прилипшие волосы, и ее голова безжизненно заваливается на бок. — Нет, нет, детка… Посмотри на меня.

Черт… черт…

Я выношу ее из воды, осторожно опускаю на землю.

Это будто другая Алиса, не моя, ее милое нежное лицо неестественно бледного цвета, кожа в чудовищных кровоподтеках. Мое сердце едва не вырывается из груди. Убью его на хуй. Ну же… Девочка моя… Дыши…

Меня опутывает страх: колошматит так, будто я вылез из Северного ледовитого океана, а не из летнего озера. Конечности буквально скованы, но каким-то чудом я заставляю себя действовать, когда понимаю, что она не дышит.

— Черта с два, Ведьма. Я больше не потеряю тебя, — пыхчу и кладу ладони ей на грудь. — Один, два, три, четыре… — начинаю ритмично надавливать, отсчитывая три раза по десять, после чего зажимаю ей нос и вдуваю в рот свое дыхание.

— Давай же, детка, — шепчу сдавленно и снова вдыхаю в нее воздух. — Открой глаза.

Я снова ритмично давлю на грудь и наконец замечаю, что ее веки начинают подрагивать. Мое сердце взрывается от облегчения: Алиса резко выгибается дугой — и вода начинает покидать ее легкие. Я тут же поворачиваю ее на бок, чтобы было проще откашляться.

Вода выходит толчками, пока Алиса пытается втянуть в себя воздух. Она содрогается, ерзая по песку.

— Алиса…

Она открывает свои голубые глаза, рассеянно бегает ими по моему лицу, а потом веки снова опускаются. Лицо искажается от боли, каждый вдох дается мучительно, и я кладу ладонь ей на щеку, поглаживая и успокаивая. И тогда я чувствую…. чувствую, как она откликается на мое прикосновение.

— Алиса… Алиса, посмотри на меня, — мягко прошу и склоняюсь над ее лицом. Мне и самому тяжело дышать. Меня накрывает ужасом, и я ненадолго зажмуриваюсь, боясь, что она вернется обратно в холод и темноту. — Не смей, черт возьми, слышишь, не смей оставлять меня, Ведьма.

Она снова с усилием разлепляет веки, а когда ее взгляд немного проясняется и становится осознанным, ее глаза тут же затапливает мутной влажной пеленой.

Я шумно выдыхаю и прижимаюсь к ее лбу своим, стискивая лицо в ладонях.

— Черт… ты так меня напугала…

С трудом сглатываю, и кадык болезненно дергается. Наши дыхания смешиваются. Мое — глубокое и Алисы — частое, поверхностное. Я глажу ее по голове, успокаиваю, а она пытается что-то мне сказать, открывает рот, но вместо слов из него вырываются надсадные рыдания.

Я тут же прижимаю ее к себе, но Алиса издает настолько болезненный звук, что я разделяю с ней эту боль, крепче стискивая в своих объятьях. Даю ей свое тепло. Она больше не одна. И больше никто и никогда не причинит ей боли.

— Тише, детка, все хорошо, — крепче обнимаю ее, прижимаясь губами к мокрой макушке. — Теперь все будет хорошо.

Она дрожит, всхлипывает и цепляется за меня, будто боится, что я исчезну, но у нее не хватает сил и руки падают вниз.

— Я тянула время…

Я вижу сломанные ногти, ссадины на ладонях и израненное лицо.

Она боролась.

Конечно, она боролась.

— Как могла тянула, Илай, — это последнее, что срывается с ее губ слабым шепотом, прежде чем она снова обмякает в моих руках.

Черт.

Я тут же поднимаюсь на ноги, перехватывая безвольное тело поудобней.

Она такая легкая и крошечная…

От мысли, что этот ублюдок причинил ей столько боли, я хочу вернуться и уничтожить его. Но я не делаю этого. И не сделаю. Потому что хочу нормальной жизни. С Алисой и сыном. Никакого насилия. Я не вернусь в прошлую версию себя. Хотя сегодня и был на грани, переступив которую, мог все испортить…

Я сделал все, чтобы спасти ее. Ради нее и сына. Но что, если я не успел, что, если время, потраченное на насилие, забрало минуты жизни моей Ведьмы? Иначе почему она потеряла сознание и оставила в моих руках бледную оболочку себя?

Паника по новой поднимает уродливую голову, перекрывает мне воздух. Я еще никогда не испытывал ничего подобного. И это пиздец как дезориентирует. Мысль о том, что я мог не успеть, разрывает мое сердце на части.

Я двигаюсь на автопилоте, перед глазами все размывается, но я не останавливаюсь, надеясь на то, что скорая уже рядом.

Я прикрываю Алису от веток, и они хлещут меня по лицу, время будто остановилось, будто нарочно пытается замедлить, а мне чертовски нужно успеть! Мышцы пульсируют и болят от каждого движения. Но к черту!

Я шумно выдыхаю, когда впереди за деревьями замечаю машину скорой помощи рядом с моим внедорожником.

Смайл встречается со мной взглядом, сын у него на руках уже успокоился. А потом Глеб опускает глаза на Алису и его лицо словно замерзает. Не знаю наверняка, что у него в башке, но какого хуя он мысленно уже как будто хоронит ее?!

— Ей нужно в больницу, — едва ли не рычу, иррационально разозлившись на друга. — И не смотри на нее как на мертвеца, блядь, ради бога!

— Окей, чувак, — Смайл хмурится, поворачиваясь так, чтобы Кирилл не мог увидеть свою бедную мать, и недоуменно выгибает бровь: — Вообще-то я ожидал услышать спасибо.

Но я лишь одариваю его взглядом, который, надеюсь, дает понять, что я на грани, прежде чем переключаю внимание на фельдшеров, которые вытаскивают носилки, чтобы я положил на них Алису.

Но я сам заношу ее на руках в машину и аккуратно кладу на кушетку. Провожу пальцами по холодной щеке и сжимаю их в кулак. С ней все будет в порядке.

— Нужно снять мокрую одежду, — женский голос врывается в мои мысли, и я поворачиваю голову. — Вот, потом укройте ее.

Она протягивает мне плед и простынь. Я, не теряя ни секунды, раздеваю мою Ведьму, а затем накрываю чистой простыней и поверх нее — одеялом.

— Дайте мне минуту, я поеду с ней, — грубовато произношу и, не дожидаясь ответа, выпрыгиваю из скорой и подхожу к Смайлу.

Облизываю пересохшие губы и провожу ладонью по лицу.

— Прости, не хотел срываться, — стискиваю челюсти, — он топил ее…

Прикрываю глаза и отхожу в сторону, давая себе еще немного времени, перед тем как повернуться и забрать сына у друга.

— Все нормально, Багира. Я просто сам в аху… — он высвистывает остаток слова, бросая взгляд на ребенка, а потом снова на меня: — Откуда мне знать… Ладно, проехали, — он не договаривает, видимо, прочитав на моем лице угрозу, которую я не контролирую. И, наверное, поэтому, мой сын начинает плакать у меня на руках и снова тянуться к Смайлу, который строит ему рожицу, выглядя полным идиотом. Зато Кирилл оценивает — и вот его плач сменяется смехом.

Стряхнув со своего лица маску клоуна, Смайл становится серьезным и бросает на меня предостерегающий взгляд.

— Чувак, тебе надо остыть. С твоим сыном все в порядке. Езжай с Алисой. Я дождусь полицаев. А где, кстати, этот долбоеб?

— На озере.

С этими сухими словами я оставляю ему ключи, чтобы он перегнал мою машину, как все закончит, а сам забираюсь в скорую помощь.

Кирилл опять начинает плакать, когда физиономия Смайла пропадает из вида и громко хлопает дверь — звук, от которого мелкий пугается и вздрагивает. Фельдшер бросает на меня взгляд и с пониманием улыбается, а я прижимаю сына к себе, поглаживаю по мягким волосам, а сам так сильно зажмуриваюсь, что белые искры перед глазами начинают кружить голову.

По дороге до больницы я нахожу контакт сумасшедшей подружки Алисы и пишу, чтобы она собрала кое-какие вещи, и для мелкого тоже. Прежде чем получаю ответ на свою просьбу, она заваливает меня тонной истеричных сообщений.