Жена без срока годности (СИ) - Горышина Ольга

— Второй шанс.

— А я подумала, второй раз…

— Это тоже. Дашь?

— Не дам, возьму.

— Свое?

— Слово. С тебя. Что ты подписываешь бумаги на больную девочку. Даешь слово?

— Дорогой же у тебя секс.

— Ну… Я за свой первый очень дорого заплатила. Ты так не думаешь?

— Я не меньше заплатил, пусть и не за первый. Я хотел, чтобы он был последним. Честно. Мне не нужна была другая баба вообще. Мне и сейчас не нужна… Другая. Только ты. Может, я однолюб, не думала никогда?

— Или приспособленец? И тебе снова со мной удобно. Я вообще не понимаю, как через столько лет мы в одной постели оказались…

— Потому что нам было хорошо вдвоем, и тело это помнит. Это проклятый мозг пытается заблокировать память. Хочешь виски? Не в кофе, в постель…

— А как же паспорт. Завтра?

— Они пьяную бабу, что ли, никогда не видели? Я принесу? Шот. Один шот.

— Неси.

Снесет голову или как?

Теперь сказать, что виноват коньяк, никак не получится — будем во всех смертных грехах винить виски и заодно того, кто налил мне греховный шот и, пока я смаковала янтарную жидкость за щекой, не в силах выпить залпом, как пьют водку, находил на моей стопе заветные точки.

— Что ты еще помнишь? — спросила я бывшего мужа, прикрыв глаза. Ополовиненный стакан я держала у носа, но алкогольные пары не вызывали никакого отвращения. Этому массажу я научила его сама — взяла диск из библиотеки с обучающим видео про массаж для беременных.

— Ничего… Руки сами вспомнили. Если думаешь, что я кому-нибудь массирую ноги… Это твои я всю жизнь целовал…

Он коснулся языком пятки, поднялся по стопе вверх и поцеловал каждый палец — меня накрыло счастьем от сознания того, что рутина массажа нарушена, и Андрей не станет выкручивать мне пальцы. Засмеялась своим мыслям. Не без этого…

— Виски действует? — выглянул он из-за кровати, потому что встал коленями на пол, чтобы мне не пришлось держать ногу на весу.

— Нет, воспоминания приятные… Ты не сделал мне больно, а я уже приготовилась…

— Это был самый противный этап. Мне было еще больнее причинять тебе боль, но ты настаивала, что так надо… Но так не надо, верно?

Верно, верно… В массаже боль была полезной, а в нашем разводе — бесполезной.

— Допивай! — скомандовал Андрей и отпустил мои ноги на свободу, хотя о свободе его никто не просил.

Я допила виски залпом и потянулась, чтобы поставить пустой стакан на тумбочку, но Андрей перехватил его, и мне не пришлось переползать к краю. Внутри горело, ноги тоже согрелись. Ну и высохли. Так что можно смело оросить их тысячами тысяч нерожденных Андрюшек. Я снова рассмеялась. Шот помог, определенно помог…

— Иди ко мне.

Он позвал на самый край. Приползла. Он поднял меня за талию, и я повисла у него на шее и в воздухе. Пока висела, Андрей откинул одеяло и опустил меня на простыню — хлопковую. Наверное, египетскую… Блин, ну о чем я думаю? Не думаю, а получаю ответы на вопросы, о которых думала до этого. До чего до этого? До того самого момента, пока не словила его всего себе в объятия.

— Откусить тебе ухо? — спросила, секунд десять продержав губы сомкнутыми на его мочке, пока Андрей заботливо расправлял одеяло поверх наших обнаженных тел, чтобы те не остыли до момента Икс. А Икс он потому, что непонятно что считать за сам момент, что принять за словленный кайф? Что, где, когда и почему… Почему я снова позволила Лебедеву почти без спроса залезть ко мне в постель? Воспользовался моим недосыпом, раздраем чувств и чем-то еще. Явно ж была еще какая-то причина для вчерашнего вечера и сегодняшнего утра. Только ночь прошла незаметно в безмятежном сне. Нужно было вовремя процитировать Тургенева: друг мой Андрюша, об одном тебя прошу: не говори красиво… Об очень некрасивых вещах, которые ты сделал.

— Откусить? Древние индейцы майя сами отрезали себе уши, когда просили у богов что-то для них очень важное…

— Кусай, сожри меня всего, если такова твоя цена…

— Нет, я серьезно… — взяла я его щеки в ладони. — Готов ты ходить безухим, но со мной.

— Марина, сколько тебе лет?

— А когда паспорт меняют?

— Когда натрахаются вдоволь.

— Или наговорятся. Ты мне только мозг трахаешь со множественным оргазмом.

— Тебе не нужна сейчас прелюдия?

— Да сколько можно… На твоей прелюдии все и заканчивается.

Секунду он смотрел на меня молча. Неужели замолчал? Если сосчитаю до десяти, то это успех… Или успех, это на третьей секунде заманить его в себя. Я сомкнула ноги на его бедрах, точно крылья бабочки. Бабочка на кактусе — руки раскинула в стороны, согнула в локтях, собрала пальцами в кулак уголки наволочек. Теперь нужно мысленно послать весь огонь вниз живота: из глаз и губ, вытянуть жар из сосков, щекочущих Андрею ладони… Зажгла наполняющее меня море, качнулась на его волнах, забралась на гребень, поднырнула, затаила дыхание — раз, два, три… Не выплыла, буду ждать другую волну.

— Хочешь другую позу попробовать? — услышала я сквозь шум собственной крови голос Андрея.

— Не можешь кончить и слава богу, — прошептала, не открывая глаз.

Еще рано — открою, когда буду собирать себя по кусочкам, первым делом разомкнув пальцы…

— Так и ты не можешь.

— Не решай за меня. Работай, старайся…

— Марина, ты издеваешься? — прохрипел он громче.

Или просто склонился ниже. Не знаю, глаз не открываю.

— Медитирую. Пытаюсь мысленно послать тебя туда, куда мне надо…

— Ты меня посылаешь не мысленно, а словами…

— Андрюш, я пытаюсь расслабиться. Я год ждала этого момента. Не порть его…

— Своим присутствием? Я тут вообще нужен?

— Только попробуй уйти… Дверь закрою навсегда, понял?

— Догадался. Марина, ну е-мое, ты напоминаешь бревно…

— Труп, это поза трупа в йоге, скрещенная с бабочкой и кактусом.

— На какой странице в Камасутре она описана?

— Андрюш, это может стать первой, а может — последней страницей нашей с тобой совместной жизни. Не отвлекай меня разговорами. Вернее, не встревай в мой разговор с моим телом.

— Ты можешь хоть один звук издать… Для меня?

— Чтоб ты сразу кончил? Подумав, что все? Размечтался… Работай… Я тоже работала, над собой, над своим телом…

— Можно тебя хотя бы поцеловать? Ей, коряга старая?

— Если при этом ты не будешь ничего говорить…

Он схватил мои губы и потянул их в разные стороны, точно выгрызал из половинки маракуйи последние зернышки… Кривился от кислоты и все равно не мог оторваться. Вытаскивал мою голову из поглотивших ее подушек и снова кидал на самое дно. Волна шла за волной, я ныряла в очередную, затаив дыхание, и меня снова выбрасывало на берег, на голые камни… Я начала теребить подушки сильнее, хватаясь за брызги волн в надежде удержаться на гребне. Вдох-выдох, вдох…

Выдохнуть я уже не смогла, сердце замерло… Я бросила подушки, лапы кактуса сомкнулись на жертве. Наши волны разбились друг о друга — два моря под нами слились в единый океан…

— Слушай, с тобой никакой спортзал не нужен, огромная экономия, — пробормотал Андрей и потерся носом о выступающую ключицу, затем о мой нос. — Хрен тебя удовлетворишь с одного толчка…

— Ну так я повзрослела, вот и запросы выросли. Что ты хочешь? Конспектами откупиться… Слезь с меня, пожалуйста. У тебя кости тяжелые…

— Твои не легче, — в его голосе прозвучала обида.

Он лег рядом и водрузил руку мне на грудь. Собственнический знак?

— Даешь мне слово? — спросила, глядя в потолок, который перестал уже быть небом в алмазах.

— Забирай. Нахрен оно мне нужно… Ты до конца отдаешь себе отчет в том, что делаешь?

— Вру во спасение ребенка.

— Да не врешь ты… Ты — моя жена, у нас есть официальный документ, подтверждающий это.

— Вру, и все может обломиться. Мне типа нужно уведомить власти о втором гражданстве.

— Пока не уведомляй.

— А потом?

— А потом ты не собираешься больше в Россию, так какая твоя проблема? Думаешь, денег на штраф не будет, если вдруг вернешься?