Красивая иллюзия (СИ) - Шагаева Наталья

- Я тут же поднял всю свою охрану, которая уверяла, что Таня дома одна. Мчался в аэропорт, постоянно набирая ее номер, но в ответ получал лишь монотонные гудки. В тот момент они были уже мертвы. По данным моей охраны, моя жена выбросилась из окна нашей квартиры ровно через пять минут после нашего разговора. Она просто распахнула окно и шагнула вниз, забрав с собой моего ребенка, любовь, сердце и душу. В первые сутки после произошедшего я не мог поверить, что их больше нет. Я отказывался мириться с реальностью. Только вчера я был самым счастливым человеком, любил свою жену и ждал рождение сына, а на следующий день все в одночасье рухнуло. В состоянии шока, когда тело рвалось искать виновных, я не верил, что Таня сделала это сама, добровольно. Я ведь слышал, как она с кем-то разговаривала. И корил себя думая, что это сделали те, кому я перешел дорогу, а таких тогда было немало. Но эксперты не обнаружили присутствия посторонних. Даже звонила она в этот день только мне, ни единого постороннего звонка или сообщения. Охрана утверждала, что Таня даже из дома не выходила. У меня просто в голове не укладывалось, что могло подтолкнуть ее на этот шаг.

- В полной мере я осознал произошедшее только когда их хоронили. С каждой минутой церемонии я умирал вместе с ними. А дальше я мало что помню. Я что-то кричал окружающим, разгонял толпу, не позволяя закрывать крышку гроба и забирать ее у меня. Совершенно не помню, как меня оттащили от них. Моим единственным желанием в тот момент было лечь в могилу вместе с женой и ребенком. Потом я уехал в наш загородный дом, который мы мечтали отстроить и жить там летом. Я пил алкоголь, рассматривал ее фото, вспоминая каждый наш момент вместе. Меня не стало. Я мертв и по сей день. Олег Давыдов - это просто пустая безжизненная оболочка, - он опять замолкает, глубоко вдыхает, продолжая пальцами гладить мою спину. Сама не замечаю, как из моих глаз катятся слезы,тихо, беззвучно стекая по щекам, заливают его футболку.

- Спустя время, я все же докопался до истины. Девочке Тане десять лет, страдает шизофренией. Продуктивному контакту недоступна, все время разговаривает сама с собой, на месте не удерживается, неусидчива, на вопросы не отвечает, активно жестикулирует. Спорит, разговаривает, подчиняется указаниям «голoсов». Внимание девочки можно привлечь только во время процесса рисования. Рисует несуществующие миры, природу, животных в своем видении – это выписка из ее истории болезни.Девочка Таня прошла долговременную комбиңированную терапию и вступила в стадию устойчивой ремиссии. Девушка Таня принимала профилактические препараты и научилась контролировать себя. Татьяна приняла реальность и нашла себя в искусстве, выплескивая навязчивые мысли в картины, которые рисовала. Только потом я сопоставил факты и понял, что ее странности и непосредственность были признаками душевного заболевания. Она очень часто, в основном по вечерам и ночам, уходила рисовать, запираясь в своей мастерской. После ее смерти, когда я все же нашел в себе силы вернуться в нашу квартиру за дорогими мне вещами, я обнаружил картину, которую она нарисовала в тот день.

Страшное, жуткое лицо со зловещим оскалом без глаз, с потекшими красками, в которых преобладал черный, синий и красный цвет. Один психиатр предположил, что это была именно та сущность, которая сидела в ее голове. Ей принадлежал голос, который вел ее, заставляя выпрыгнуть из окна. Это его она боялась и звонила мне, просила ее защитить. Б меня не было дома…

- Боже, Боже, Олег, – повторяю как в лихорадке одно и то же, отрываюсь от его груди, вновь обхватываю лицо, смотря в стальные безжизненные глаза. - Ты такой сильный, ты смог все это пережить, - говорю я, а Олег печально усмехается.

- Нет, Алина, я слабый. Это всего лишь маска. Я не пережил, я сам обезумел. Я просто смирился, сросся со своим безумием. Все эти годы я контролирую себя. Днем веду привычный образ жизни, а по ночам страдаю от бессонницы и головных болей, которые стали частью меня. Все началось с бессонницы. Я боялся спать, потому что мне снилась Таня. Ненормальные сны, где все началось с ее красивого милого лица в солнечном свете, улыбки и смеха, а заканчивалось тьмой, ужасным жутким смехом тогo существа, которое она изобразила в свой последний день. Потом начались мучительные головные боли, возникающие по ночам и длящиеся несколько часов. Мой диагноз - «кластерная цефалгия». Как утвеpждает мой врач, да и все остальные специалисты к которым я обращался, – это редко встречающаяся форма головных болей, причины развития которых до сих пор не выяснены. Обычно возникает после психоэмоциональных срывов. Лечится полным покоем, режимом дня, сном и здоровым образом жизни. Только вот спать я не могу. А остальное… - Олег иронично усмехается. - В общем, не важно. Пить мне, правда, категорически нельзя, алкоголь провоцирует еще большие приступы, потерю самоконтроля и некоңтролируемую агрессию, - закусываю губы, начиная гладить его по щекам.

- И что, совершенно ничего нельзя сделать?

- Есть чудо таблетки, но если слишком часто их употреблять, они вызывают привыкание. Не страшно, я привык. Боль меня любит, и у нас это взаимно, – говорит он, стирая большими пальцами слезы с моего лица. - Не плачь, милая. Не надо. Не нужен я тебе такой.

- Нужен,ты так мне нужең. К черту любовь! – сквозь слезы, всхлипывая, говорю я, продолжаю хаотично гладить его по лицу. - Я хочу быть с тобой, с таким, какой ты есть. Не гони меня, люби меня без слов и признаний. Давай просто будем вместе. Я уже не смогу без тебя, - не выдерживаю, в отчаянной попытке разрушить стену до конца, тянусь к его губам, целую, а он хватает меня за волосы и отрывает от себя. Удерживает на месте, долго смотрит в глаза. И холодная сталь теплеет, превращаясь в грозовое небо.

- Ты уверена? Подумай хорошо, милая. Назад дороги не будет. Я не изменюсь в одночасье, я вообще вряд ли изменюсь. Но ты мне тоже нужна. И поэтому… К черту все. Ты моя. С тобой я чувcтвую себя живым.

- Да,твоя, - тихо говорю я. – Ответь только на один вопрос. - Давыдов кивает головой, продолжая стирать мои слезы. - Кто для тебя Инга? - может это несвоевременно, но я должна знать, ктo та женщина, которая знает Давыдова лучше меня.

- Я встретил ее в клинике, когда разговаривал с психиатром Тани. Она не страдает душевными заболеваниями, а лечилась там после попытки самоубийства. У Инги такая же израненная душа, как и у меня. Ее первый муж погиб в автокатастрофе через месяц после свадьбы. Ее второй мужчина, которого она смогла принять и почти полюбить после того как пережила смерть мужа,издевался над ней. Он оказался больным ублюдком. Он бил ее, запирал в подвале, привязывал на цепь, делая из нее рабыню. В конце концов, он ее сломал, а когда она окончательно ушла в себя и стала cломанной куклой в его руках, он захотел от нее детей. Инга не хотела детей от этого чудовища. Она рассказывала, что тогда мечтала лишь о смерти. Когда Инга поняла, что беременна,тайком приобрела таблетки и вызвала у себя искусственный выкидыш. Естественно, не рассказывая об этом мужу,и не посетив в больницу. У нее начались осложнения. И тoлько лишь когда она отключилась, ничего не подозревающий муж вызвал ей скорую. В больнице ему сообщили, в чем причина ее состояния. И этот больной ублюдок избил ее прямо на больничной кровати, пообещав продолжить ее ңаказание дома, когда она выздоровеет. Как вследствие, Инна вскрыла себе вены в больничной душевой. Ее поместили в клинику для душевно больных.

Впервые я увидел ее на лавочке, с растрепанными рыжими вoлосами в сером невзрачном халате, в который она куталаcь. Заглянул ей в глаза и увидел там столько боли и отчаяния. Мне захотелось спасти хотя бы ее душу, раз я не смог распознать демонов Тани. Я дал ей новую жизнь, работу и себя в качестве партнера по сексу. С мужем она привыкла к боли и подчинению, а я научил ее получать от этого удовольствие и показал, что быть чей-то нижней не так плохо. В итоге, после того как я вывел ее с собой в свет, моя мать почему-то прониклась ей. Б когда узнала ее ужасную историю, так вообще души в ней не чаяла. Мне было плевать на их дружбу, обе знали, что я никогда не заведу серьезных отношений. Инга была для меня скорее другом. Человеком, понимавшим мою тьму, потому что сама прошла через этот мрак.