Правила Барби (СИ) - Аллен Селина

Оливера при жизни-то сложно было назвать приятным собеседником, а после смерти…

Фостер, прояви хоть каплю уважения к девушке, которую… Которая тебе небезразлична. Ее родственники были стервятниками, мне достаточно было получаса в одной комнате с ними, чтобы понять это. Она лишилась матери, а затем лишилась и отца, Барбара осталась одна.

Я был полнейшим идиотом, выстроил стену между нами и теперь из-за этой стены не знал, что находится в этой – самой дальней стороне ее души. Она ведь больше не говорила со мной, не говорила о своей маме, и об отце не вспоминала, потому что не доверяла мне. А я хотел знать эту часть, хотел понимать, что она чувствует, хотел помочь ей. Но так же я хотел, чтобы она сама рассказа мне об этом, а сейчас все выглядело так, будто я подглядываю, без спроса лезу в то, чем она пока и не захочет со мной делиться.

Первые крупные капли опустились на поляну. Дерево с широкими листьями закрыло меня от дождя и сможет выступать в качестве моего зонта еще несколько минут, чего не скажешь о Барбаре.

Я сделал несколько шагов назад, ожидая, что из-за подступающей стихии, она решит уйти, и хотел опередить ее и подождать у машины, но Барбара даже с места не сдвинулась.

– Я знаю, что ты любил меня, знаю, как сильно ты хотел счастья для меня. Я понимаю, что у нас с тобой было разное понятие счастья. – Мне показалось или ее голос понизился на несколько тонов? – Но я злюсь. Я так сильно зла на тебя. За то, как ты поступал с мамой, за твое предательство, за то, что ты хотел выдать меня за какого-то индюка, словно я была товаром! За то, что ты приказывал мне, как жить, и не принимал других вариантов, за то, что поставил Пейсли выше меня, за то, как ты поступал с людьми, с Дорис и с Джефри! – ее голос становился все громче и громче, пока не перешел в крик. Она судорожно всхлипнула, и это едва не раздавило меня, она плакала. Я дернулся, ведь моим нестерпимым желанием было подойти и увести ее, я не мог стоять и смотреть на то, как она терзает свое сердце, но и не мог подойти, ведь тогда в очередной раз могу стать тем, на ком она сорвет этот гнев. Ей не понравится то, что я проследил за ней.

Дождь усилился, серо-синее небо озарила вспышка молнии. Барбара даже не взглянула наверх, не попыталась уйти, почему она все еще сидит там? Дождь барабанил по ее макушке и плечам, бежевая ветровка с пышными рукавами стала мокрой, некогда уложенные волнистые волосы распрямились и облепили ее спину.

Черт возьми, Барбара, не сиди под дождем.

Очередная вспышка разрезала небо, последовал гром.

– Я злюсь на тебя, Оливер Эванс, за то, что ты составил это ужасное завещание, и я злюсь за то… за то, что ты умер! – Она вонзила пальцы в рыхлую землю, и еще не принявшийся покров газона, которым застелили могилу Эванса. – Да. Именно так. Ты умер, и мне некому высказать это, мне некого винить, потому что во всем этом виноват только ты, а тебя больше нет!

Мою грудную клетку разрывало от жалости. Я больше не мог смотреть на это, пусть она сорвет свой гнев на мне.

У нее не осталось близких людей, но она не одна, у нее есть я, и мне хотелось, чтобы она знала это.

Я направился к ней, на ходу скидывая с плеч джинсовую куртку.

– Но я прощаю тебя. И хочу, чтобы ты простил меня. Мне не следовало уезжать, я не знала, что ты нуждаешься во мне. Мне жаль, что я все разрушила, это я виновата в том, что ты умер, я виновата в твоей депрессии, только я. – Она вдруг принялась стучать руками по земле, словно обезумевшая. И тогда я опустился позади нее и прижал ее дрожащее тело к своей груди. Она начала вырываться, содрогаясь от судорожных рыданий. Ее одежда промокла насквозь, руки были испачканы землей.

– Перестань, Барбара. Хватит, малышка, – прошептал я, заворачивая ее в свою куртку и прижимаясь губами к ее уху, отчего ее рыдания лишь усилились. Ее грудь дрожала, Барбара хватала воздух, словно задыхалась.

Молния пересекла небо, оставляя после себя зловещее громыхание. Я осел на землю, прижимая Эванс к своей груди, в которой медленно разрасталась дыра. Я мог исправить многое, но мне не под силу было вернуть ее отца, и эта немощность заструилась болью под моей кожей.

Острые ногти впились в мои руки, Барбара вывернулась и взглянула на меня, лицо ее было искажено от истерики, слезы смешались с дождем, весь ее макияж размазался, но я не мог оторвать взгляда от ее лица. Я был готов к тому, что она ударит меня, ведь я как никто подходил на роль того, на ком она могла сорвать весь свой гнев. Но вместо того, чтобы выплеснуть на меня свое горе, она вдруг бросилась ко мне и прижалась к моей груди, хватаясь за мою вымокшую футболку с таким отчаянием, словно я был единственным, в ком она видела свое спасение.

– Это я виновата, я все испортила, из-за меня он умер, из-за меня он лежит в земле! – кричала она, всхлипывая и дрожа от холода и дождя. Я прижимал ее к себе так сильно, что чувствовал своей грудью ее бьющееся сердце и с ошеломлением осознавал, что мое сердце билось в так ее: так же быстро, так же отчаянно, так же купаясь в боли.

– Ты ни в чем не виновата. Твой отец был взрослым человеком, он сам нес ответственность за своим поступки, прекрати винить себя. Дети не виновны в грехах родителей.

– Я виновата, виновата, – она продолжала всхлипывать, и каждый истошный звук, вырывающийся из ее горла, заставлял меня покрываться колючими мурашками. – Виновата. Я виновата. – Барбара продолжала причитать, она повторяла одно и то же, совершенно не слушая меня, и когда небо озарила новая вспышка, я решил, что пора уводить ее отсюда. Я поднялся сам и взял ее на руки, стараясь как можно скорее добраться до машины, где я смогу согреть ее и отвезти домой.

Глава 28

Джефри

– Вся история нашего мира доказывает, что за деньги можно купить все, но ни за какие деньги нельзя заставить собаку вилять хвостом 22, – пробубнила Эванс, в очередной раз, повторяя реплику персонажа мультфильма, что проигрывался на большом экране домашнего кинотеатра Фостеров.

Вот уже пять минут я стоял в проходе, прислонившись к косяку двери, и наблюдал за ней.

– Я знал, что найду тебя здесь. – Барбара обернулась. В темноте я не мог разглядеть ее глаз, но был уверен, что они все такие же красные, как и несколько часов назад.

– А где еще, если каждый вечер я смотрю здесь мультфильмы? И ты тоже смотришь, между прочим.

– Нет, я не смотрю.

– Но ты всегда рядом.

– Но смотрю на тебя, Барбара, это же очевидно.

– Для меня нет.

Она похлопала рукой по дивану, приглашая меня присоединиться к ней. Я с большим удовольствием принял ее приглашение.

– Знаешь в чем отличие реальной жизни от иллюзорной, которую дарят книги и фильмы? – вдруг спросила она, своим вопросом поставив меня в тупик. Я отрицательно дернул головой. – В иллюзорной мистер и миссис Смит вместе, в реальной они полощут имена друг друга в прессе и судятся из-за детей. Именно поэтому я не верю в сказки с детства. Но иногда так хочется создать для себя иную реальность.

– Не все случаи, такие как у них.

– Я говорю не обо всех, но о большинстве.

Она сидела в полуметре от меня, подобрав под себя ноги, в огромном черном мужском свитшоте. Это был мой свитшот, который я оставил возле душевой. В скромном гардеробе Эванс из домашних вещей был только маленький шелковый халат, в котором она любила щеголять по дому, но который совершенно ее не согреет, а согреться в моих объятиях она наверняка не пожелает.

Ее зубы больше не стучали от холода, она приняла душ и высушила волосы. На ее щеках наконец-то проступил румянец, и в целом она выглядела неплохо для человека, у которого случилась истерика у надгробия покойного отца. Меня беспокоило то, что последние полчаса она озвучивала каждую реплику мультфильма «Леди и Бродяга», но это, пожалуй, было мелочью, к тому же мне нравилось слышать ее голос. Все, что угодно, только бы она не плакала.