Дикие птицы - Эдвардс Миранда

– Конечно, я был прав, – ухмылка Эктора становится шире. – Он привык, что женщины стелются перед ним. Ты этого не сделала.

Эктор подзывает официанта и заказывает мне ланч. Прикусив губу, наблюдаю за ним. Эктор очень спокоен, словно он смирился с игрой с чужими чувствами. Я – нет. Николас Кинг не ангел, но никто не заслуживает такого. Никто.

– И что я должна делать теперь? – тихо, едва слышно на фоне уличного шума, спрашиваю я. – Продолжать игнорировать его?

Николас нашел мой номер и с тех пор писал мне. Не скажу, что он засыпал меня СМС, но было два приглашения на ужин и одно на ланч. Я ничего не ответила, потому что так было приказано. Будь я в другой ситуации, я бы даже позабавилась настойчивости мистера Кинга.

Официант ставит передо мной салат и холодный чай, но мне и кусок в горло не лезет, когда я думаю о своем задании. Из-за М я еще и на диету села? Что эта сволочь потребует у меня еще?

Не удерживаюсь от презрительного фырканья. Эктор кидает на меня понимающе-сочувственный взгляд, и это, пожалуй, единственный проблеск его настоящих эмоций.

– Да, до благотворительного вечера, – кивает Эктор. После небольшой паузы он указывает на принесенную еду и добавляет: – Поешь. Ты какая-то бледная.

Его комментарий злит меня. Да как он смеет?! Хватаю столовый нож и вонзаю его в стол возле руки Эктора. Парень вздрагивает, уставляется на меня и удивленно вскидывает брови. Несколько людей, проходящих мимо, уставляются на нас, но остановится не рискуют.

– Прости, если мне плохо от вранья человеку, который не сделал мне ничего плохого, – рычу я.

Да, Николас – олицетворение многих качеств, которых я сторонюсь. Во-первых, он принимал наркотики, а его семья занимается их продажей, что для меня равносильно убийству. Во-вторых, Николас бабник, считающий, что его деньги дают ему безграничную власть, а его самооценка чрезмерно завышена. Он красив, обольстителен и пользуется этим.

Но он человек, который не причинил мне вреда.

Еще стоит упомянуть очевидный факт. Если мы с ним сблизимся, как того хочет М, каковы шансы, что Николас поверит, что я храню себя до брака? Потому что я не знаю, как иначе мне удастся избежать секса с ним. М не просто хочет, чтобы я влюбила его в себя. М заставляет меня лечь под него, черт возьми.

Кажется, меня сейчас стошнит. Я чертова проститутка. И обманщица.

– Лили, – Эктор выдирает нож из стола, берет меня за руку и успокаивающе поглаживает тыльную сторону ладони, – я знаю, что сейчас тебе тяжело. М будет достаточно только его согласия на продажу товара на его земле. Без его одобрения Калифорния нам не светит. Пока мы довольствуемся лишь теми крохами, которые берем с боем, и продаем оружие. Но ты же прекрасно понимаешь, что это разные вещи. После выполнения всех условий ты просто исчезнешь, твоей бабушке сделают операцию, и вы сможете жить так, как и хотели. Ты сможешь пойти в Джулиард и заняться тем, что ты любишь.

В моей голове сразу же заиграла любимая песня. Вспоминаю, как стояла на сцене. Чувствую покалывание от наслаждения, которое охватывает меня, когда я пою. Если мне вновь удастся получить стипендию в Джулиарде, то я смогу всю жизнь заниматься пением. Оно будет делом моей жизни. Мне не придется всю жизнь работать у таких людей, как Берди, или ходить полуголой в барах, чтобы выживать.

Поджав губы, осознаю ужасную вещь. Я готова растоптать человека ради исполнения своей мечты. Наверное, мы с М не такие уж и разные. Но я хочу поступить эгоистично ради самой себя. Я слишком устала от борьбы и постоянного бегства.

– Хорошо, – неуверенным тоном бормочу я и осушаю стакан чая, желая, чтобы в нем оказалось что-нибудь покрепче. – Но ты мне так и не рассказал, что будет после бала. Что это за третья встреча?

Эктор изучает мое лицо некоторое время, словно пытается прочитать мои мысли. Потом тяжело вздыхает и говорит:

– Ты пойдешь на прослушивание в его звукозаписывающую студию.

Поперхнувшись воздухом, закашливаюсь и с широко распахнутыми глазами уставляюсь на Эктора.

– Ты же шутишь, верно? – неуверенно спрашиваю я. Когда взгляд Эктора становится серьезным, понимаю, что он говорит серьезно. – Я не могу! Я давно не практиковалась, у меня нет демо, я никто…

Я не могу сказать ему, что музыка слишком личное, чтобы впутывать ее в паутину нашей лжи. Пение для меня словно божество, которое я не могу и не хочу осквернять.

Кажется, меня трясет. Спину и лоб покрываются холодным потом ужаса. Желудок скручивается в узел, и аппетит окончательно исчезает.

– Тебе надо взять себя в руки, hermana, – даже не сопротивляюсь, когда Эктор называет меня сестрой. – Если ты не выполнишь приказ М, я тебе уже помочь не смогу. М натравит на тебе всех своих собак, в том числе и меня. И все твои усилия ради спасения Антонии окажутся напрасны.

Представляю лицо бабушки и загоняю весь свой ужас вглубь души. Бабушка. Все ради нее.

Даже несмотря на раннее время, в Гриффит парке полно людей. Шагая по мостику возле озера, замечаю вдали декорации к фильму. Иногда мне кажется, что все жители Эл-Эй либо снимались в кино, либо писали к ним сценарии. Сумасшедший город.

Впервые за последние недели бабушка чувствует себя достаточно хорошо, чтобы выйти со мной на прогулку. Я решила не мелочиться и отвезти ее в Гриффит парк. Это было первое место, куда мы пришли после переезда в Лос-Анджелес. Раньше, живя в Бруклине, мы каждые выходные ездили в Центральный парк. В городах очень не хватает зелени. Эта нехватка особенно остро ощущается, когда я вспоминаю детство. Сады, где я бегала, играя с родителями. Кроме цветов и деревьев там были даже фруктовые плантации.

Наверное, это единственное воспоминание из детства, которое не причиняет боль.

– Ты какая-то задумчивая, nieta (прим. перевод «внучка»), – бабушка мягко гладит меня по плечу, привлекая к себе внимание. – Дикий цветочек, расскажи, что тебя волнует.

Перевожу взгляд с водной глади на бабушку и не могу ощутить укол боли, пронзивший сердце. Она прекрасна. Ее черные, как смоль, волосы с серебристыми прожилками завязаны в тугой узел на затылке и показывают ее утонченные черты лица. Бабушка стройная и даже вопреки болезни выглядит моложе своих лет.

– Я просто устала, бабушка, – натягиваю самую искреннюю улыбку, на которую способна, но у меня никогда не получалось обмануть ее. – Лучше скажи мне, как ты себя чувствуешь.

Бабушка прикладывает руку к груди и тепло улыбается.

– Сердце – не предатель, – повторяет она мексиканскую мудрость. – Оно знает, что я еще нужна тебе.

Чувствую небольшую злость на готовность бабушки отойти от жизни. Я не отпущу ее просто так, я выверну свою душу, но дам ей шанс на жизнь. Такую долгую, какую она заслужила.

– Ты как-то изменилась, дикий цветочек, – бабушка будто ощущает волну негодования во мне и меняет тему. Она протягивает руку и проводит пальцами по моим волосам. – Сменила прическу, принарядилась. Неужели у тебя появился молодой человек?

Ее голос звучит не особо счастливым, будто она понимает, что весь мой марафет наведен не из-за влюбленности. Тошнота подступает к горлу, и я опускаю глаза к земле.

Черт побери ее проницательность.

– Нет, бабушка, – выдавливаю я. – Просто решила немного сменить имидж.

Бабушка не верит мне ни на секунду. Ее темные глаза не осуждают за очевидную ложь, и я благодарна ей. Я никогда не привыкну врать ей, но все же кое-чему у М я научилась. Залог успешного обмана – скормить человеку ложь легче, если добавить немного правды. Эктор говорит, что я могу обмануть самого Господа Бога. Возможно. Только бабушка – исключение, она не поддается моим чарам.

Натягиваю застенчивую улыбку, пытаюсь изобразить волнение и крепче сжимаю бабушкино плечо. Ладони потеют. Чувствую, как каждая мышца лица сопротивляется, но я не перестаю улыбаться.

– Эктор рассказал, что одна звукозаписывающая ищет новые таланты, – говорю часть правды. – Он пообещал мне помочь с демо.