Бабушка на сносях - Нестерова Наталья Владимировна

Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 73

А Лида непостижимым образом переносила на меня свои мечты о жизни с Игорем и почти радовалась их воплощению. Я вспомнила, как Лика говорила, будто ее мама в глубине души очень любит Дениску, внебрачного сына Митрофана Порфирьевича. Мудрено! Но все-таки там речь идет о ребенке, невинном и святом существе. Здесь же — разлучница (я), ведьма, которая околдовала любимого и превратила жизнь в груду развалин.

Другая на месте Лиды плеснула бы мне в лицо кислотой. А Лида учила хитростям политики обращения с Игорем:

— Никогда у трезвого ничего не проси! Выпьет, расслабится, тогда и подкатывай. Кино про Штирлица помнишь? Вот и надо как Штирлиц с Мюллером: подкинуть идейку, пусть она в его мозгу варится, а потом он ее за свою выдаст. Ты хоть любишь, его? — спросила Лида жалостливо.

— Кого?

— Ну, даешь! «Кого»! Отца твоего ребенка!

Мне не хотелось врать Лиде, но и карт я открыть не могла. Разговор получился эксцентричным: я говорила правду, но Лида воспринимала ее по-своему, ошибочно.

— Я очень люблю отца моего ребенка. Хотела бы любить меньше, но не получается.

— Признайся, этой весной у вас первый раз случилось? Или раньше тоже было?

— Первый раз этой весной, — заверила я.

— Жалко, что ты не видела его лет десять назад!

— Мне тоже очень жаль.

— Почти орел, и лысина меньше была.

— Лысина? Ах да, лысина.

— Ведь ты замужем была и ребенок есть?

Лида выспрашивала меня с наивной провинциальной бесцеремонностью. Но меня не коробило.

— Моему сыну двадцать шесть лет. Он отличный парень. Моя гордость: высокий, умный, красивый. Недавно женился на замечательной девушке. Представляешь, ее зовут Гликерия Митрофановна!

— Как? Это что же за родители свое дитя так нарекли? Злыдни!

— Нет, они прекрасные люди. И с мужем, с первым мужем, — поправилась, — у нас замечательные отношения. Он редкого ума человек.

— А Игорь говорил: сволочь!

— Не верь, это от ревности. Знаешь, Лида, я по характеру совершенно не влюбчивая. Любила два раза в жизни. Но как! Точно полное обновление крови — старую слили, ввели новую. И хочешь от нее избавиться, но тогда не жить. Нужно десять лет! Не меньше, я точно знаю! Чтобы в этой новой крови появились твои клетки и разрушили чужие. Великая любовь длится десять лет.

Знаю это на собственном опыте и встречала цифру в литературе.

— Игоря я почти пятнадцать любила, — подтвердила мою статистику Лида. — Хотя в последнее время, конечно, уже не то.

— Как представлю, что мне еще десять лет засыпать и просыпаться с мыслями о нем! Господи, спаси! Послал ты мне благо или наказание?

— Но сейчас-то у тебя все в ажуре, — напомнила Лида. — Живи и радуйся! В сорок восемь забеременеть и родить от любимого. Не каждой так везет!

— От любимого — это точно. Две любви, два мужчины, и от каждого ребенок. Грех Бога упрекать.

— Хочешь честно? Я, конечно, сама была втюренной в Игорька под завязку. Но ты!.. Он сейчас…

Обмылок рядом с тобой!

— Не Мона Лиза, — улыбнулась я, вспомнив Лидины слова.

— Чего со злости не скажешь? Мне бы твою внешность! За мной бы мужики строем по четыре в ряд ходили, и конца колонне не видать!

— Лида! Мы с тобой пришли к известному, классическому выводу женской беседы: все мужики — сволочи, а все бабы — дуры.

— Так оно и есть! А у меня сейчас один кавалер наклевывается. Вдовец с двумя детьми, мальчик школу заканчивает, а девочка, такая хорошенькая, еще в детском саду. Жена от рака умерла.

— У вдовцов, как правило, серьезные намерения.

— Конечно, ему мать для ребенка нужна и хозяйка в дом. Но как мужчина он мне нравится. У нас еще ничего не было. Он мне шарфик подарил, — гордо произнесла Лида, — и духи! Представляешь? Подарки дарит, а под юбку не лезет!

— Это отлично его характеризует. Только и ты должна понимать, что тебя ждет.

— Ярмо на шею. А как бы ты на моем месте?

— Подождала и постаралась разобраться в своих чувствах — готова я ради этого человека ярмо на себя вешать или нет. И еще. Если уж ты придешь в его дом, он должен это ценить как проявление твоей большой души. А не то что облагодетельствовал, потому что все бабы замуж хотят.

— Кира! Ты такая умная!

— Правильнее сказать, я хорошо подкована теоретически.

С Лидой мы договорились не посвящать Игоря в факт нашего знакомства. Лида стояла в дверях, прощалась и напоследок сказала:, — Ты же в Алапаевске никого не знаешь? Если какая помощь нужна, не стесняйся, звони!

— Спасибо! — поблагодарила я с мыслью о том, что вряд ли удобно использовать любовницу Игоря в корыстных целях.

Но я очень скоро, находясь в совершенно паническом состоянии, позвонила Лиде.

ПРОВИНЦИЯ

Это был самый жуткий день из всех, проведенных мною в Алапаевске. Я едва удержалась, чтобы не броситься на вокзал, не уехать в Москву. Убежать, и будь что будет. Пусть меня презирают, пусть насмехаются, пусть я испорчу жизнь сыну, но только не воинственное;, фашистское презрение и унижение! Не меня! Моего ребенка!

Есть две категории специалистов, к которым люди бросаются за спасением, — священники и медики. Первые спасают душу, вторые — тело.

Спаситель, по нашей внутренней установке, не может быть злым, подлым или кощунственным. В противном случае теряется смысл обращения за спасением.

Я не религиозный человек, не знаю, встречаются ли священники — жестокосердные хамы. Но с докторшей, воспитанной в традициях врачей при фашистских крематориях, судьба свела.

В женскую консультацию мне давно следовало наведаться: пройти обследования, определить, правильно ли лежит ребенок, выполнить формальности, необходимые для получения дородового отпуска.

Неприятности начались уже в регистратуре. У меня не было местной прописки, мой полис обязательного медицинского страхования не годился и еще что-то из бюрократических правил я нарушала, поэтому только при наличии острой боли мне могли дать талончик к дежурному врачу. А к районному гинекологу запись на следующую неделю по субботам с семи утра. Но в семь талончиков уже нет, чтобы их получить, надо прийти в пять и два часа караулить свою очередь у закрытых дверей поликлиники.

Я отошла от окошка регистратуры в полной растерянности. Что делать? Увидела на стене расписание приема врачей. Именно сейчас начинала прием заведующая отделением Елена Семеновна Козлоумова. Обнадеживающая фамилия! Наверное, нужно обратиться к заведующей. Она — начальство, она (старший священник) не откажет мне.

Козлоумова вела прием в двух качествах: как завотделением и заменяя бюллетенившего врача. Коридор у кабинета был полон женщин. Постоянно вспыхивали ссоры двух групп — тех, кто с талончиками, по записи к заболевшему гинекологу и по живой очереди к Козлоумовой. И та и другая группа с ненавистью смотрела на пользующихся правом идти без очереди: ветеранов войны (что им демонстрировать гинекологу?), инвалидов (сидели бы дома и вызывали врача), молодых матерей, накануне выписавшихся из роддома (сами рожали, не удивишь).

В очереди я провела пять часов! Спину ломило от сидения на жесткой лавке, периодические проходы по коридорам не помогали. Мучила жажда, но попить можно было только из ржавого крана над раковиной в грязном туалете.

Мне казалось, что участвую в дурном кино и все, что происходит, — не со мной. Потому что нельзя беременную женщину столько часов держать в душном помещении, заставлять сражаться с себе подобными. Да, я не была исключением!

Тут и беременные присутствовали, и перенесшие операции по удалению женских придатков (они, не смущаясь, обо всем рассказывали), и с подозрением на злокачественную опухоль, и с эрозией, и с… Чего я только не наслушалась!

В московской очереди женщины сидят тихо, читают книжки. А здесь — оголенные нервы, препирательства и какое-то чудовищное хвастовство: чей диагноз страшнее. Лица у женщин возбужденные, красные, бойцовские. Точно всех их (нас) подвергли трепанации черепа и убрали женственное, милое и доброе. Осталось только животное стремление, растолкав всех, по головам, но пройти в заветный кабинет. Только зверски упрямые лица, только решимость на грани истерики. Будто кислород для дальнейшей жизни раздают.

Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 73