Любовь по обмену (СИ) - Сокол Лена

— Нужно идти, — шепчу ему на ухо, смеясь.

— Мы быстренько, — уговаривает парень.

— Слишком опасно, — целую его еще раз и отстраняюсь.

Встаю, стыдливо прикрывая грудь, но руки тут же приходится опустить — нужно натянуть трусики и шорты. Мы изучили друг друга этой ночью достаточно хорошо, чтобы не стесняться, но я все равно чувствую смущение. На секунду задерживаюсь, чтобы обернуться и посмотреть на него. Всклокоченный, помятый, сонный, он по-прежнему выглядит ужасно милым.

— Неужели у меня не получится соблазнить тебя еще раз? — Шепчет Джастин, закидывая руку за голову и бесстыдно любуясь мной.

Еще и ухмыляется, наглец.

— Встретимся за завтраком, — говорю я, натягивая топик на голое тело.

— Хорошо, тогда я бегу делать сэндвичи. — Американец зевает и закрывает глаза.

Бросаю взгляд на его смартфон и жму на кнопку, проверить, который час.

Замираю. Пугает меня не то, что уже девятый час, а то, что под циферблатом вспыхивает несколько уведомлений: сообщения, подписанные Фло. Все они начинаются со слов «Джастин, где ты?… Джастин, почему не отвечаешь? Джастин!»

— Мне пора, — произношу на выдохе и на цыпочках устремляюсь к двери.

Быстро оглядываю коридор и, так и не взглянув еще раз на того, с кем провела ночь (потому что духу от злости не хватает), выхожу. Трусцой добегаю до своей комнаты. И только очутившись в ней, с горечью выдыхаю.

Не знаю почему, но мне обидно. Даже не так сильно, как когда он согласился пойти с Викой на вечеринку. Еще хуже. Меня теперь душит самая настоящая ревность. А что если он и с бывшей своей продолжает общаться? И со Старыгиной мутит? Что если все, что происходит между нами, я просто себе придумала?

Бросаюсь к ноутбуку.

Пока тот загружается, переодеваюсь и все губы себе изгрызаю. Когда, наконец, соединение с интернетом устанавливается, методично проверяю профили и фотографии Фло и Джастина во всех соцсетях. Будто их совместные снимки или их отсутствие хоть как-то смогут меня успокоить. Просматриваю, листаю, накручиваю себя еще больше. Через пять минут мне уже кажется, что американка красивее меня, стройнее, ухоженнее. Еще через десять в сознание прочно внедряется мысль, что таких, как она, не бросают ради таких, как я. И уж точно не забывают так быстро.

Из тревожных дум меня выводит видео-звонок. Вздрагиваю. Руки инстинктивно тянутся к крышке ноутбука, чтобы захлопнуть. Выдержать еще одну обвинительно-разоблачительную речь Славы мне будет не по силам. Но на экране высвечивается «Брат». Интересно.

«Не припоминаю, чтобы мы с тобой договаривались созвониться сегодня»

Нажимаю «принять вызов».

— Привет, заяц… — Выдыхает Степа.

Он сидит в ярко-освещенной солнцем светлой комнате. Его загар стал еще золотистее и темнее, волосы, наоборот, выгорели, став почти русыми, а плечи в новой широкой футболке по-мужски окрепли, придавая внушительности его виду.

— О, привет, — робко улыбаюсь, пытаясь пригладить пальцами разбушевавшиеся волосы.

Представляю, какой у меня видок… На всем теле до сих пор горят следы прикосновений Джастина, кожа хранит его запах, а губы пылают от бессчётного количества поцелуев, которыми мы обменялись за ночь.

— Хорошо выглядишь, — настороженно всматривается в меня братец.

Выпрямляюсь на стуле, поджимаю под себя ноги и поправляю ворот кофточки.

— Спасибо. — Для приличия пожимаю плечами: вроде как, не знаю, соглашаться или нет со словами родного брата, от которого я прежде комплиментов никогда и не слышала. — А… где ты, Стёп?

Он крутит головой по сторонам.

— В комнате Джастина. Единственное место в доме, где тихо и спокойно. — Усмехается. — Не уверен, правда, что мне можно сюда входить одному, без разрешения, но дома все равно, кроме прислуги, никого пока нет.

— Покажи мне ее, пожалуйста. — Оживляюсь я.

Степка встает и отворачивает от себя планшет.

— У него крутая стерео-система, мы с Челси приходим сюда послушать музыку. Иногда.

Но у меня дух захватывает не от того, что перед глазами мелькают аппаратура и мощные динамики, а от всего остального и комнаты в целом. Это настоящие хоромы. Там уместились бы три, а то и четыре Степкиных комнаты. Белые стены, темно-синий потолок с огромным белым вентилятором посередине. Широкая постель, застеленная темно-синим покрывалом с разноцветными разбросанными на нем подушками. Рядом кресло из красной кожи, за ним — гитара. Гитара? Надо же.

Камера вместе со Степой движется, и передо мной предстают по очереди то стеллажи с наградами, то снимки в стеклянных фоторамках, на которых запечатлен Джастин в форме и с битой, то винтажный плакат с наверняка известным в Штатах бейсболистом. Также на стенах развешаны какие-то прямоугольники — похоже, грамоты. В углу у окна стоит доска для серфинга, рядом с ней металлический, дорожный красный знак «STOP» на веревке, свисающей откуда-то с потолка. Дальше по направлению движения — стол, стул на колесиках, книги на тумбочке, телевизор на подставке.

Представляю, как он жил там. Как ходил из угла в угол. Как просыпался, засыпал, слушал музыку. Как скучает теперь по всей этой обстановке, как хочет домой…

— А это ванная, — показывает мне брат, когда я только начинаю задумываться о том, что нам с Джастином много еще предстоит друг о друге узнать.

— Вау… — Произношу на выдохе.

Вот это роскошь. Да уж, надо отдать должное американцу. Наши, почти спартанские условия, он терпит без каких-либо возражений и едких замечаний. И ведь не жалуется. Может, разве что, своим американским друзьям в сообщениях или письмах, но лично я ничего такого от него до сих пор не слышала.

— Зой. — Прерывает мои размышления Степа.

Сияющая керамика ванной комнаты сменяется его встревоженным лицом.

— Что? — Обхватываю себя руками, будто замерзла.

Мне действительно немного не по себе.

— Я чего хотел… это… — Он садится обратно на диван и хмурится, подбирая слова. — Поговорить с тобой.

— О чем? — Приподнимаю бровь.

Брат вздыхает.

— Ты как там, вообще?

Вот это новости.

— Я? — Переспрашиваю.

Вдруг парень ошибся. Вдруг хотел спросить о своей гитаре или пепельнице на крыше.

Он смотрит на меня таким взглядом, будто хочет просверлить дырку в моем лбу. Не могу понять, что такого в его взгляде, что примешивается к явному беспокойству. Нежность? Тепло? Ах, нет, кажется, это жалость — судя по тому, как виновато он поджимает губы.

— Ну, да. — Кивает Степа. — Как ты после всего… этого… держишься?

Непонимающе смотрю на него.

— Чего всего?

— Ну… я про Славу. — Морщится он.

Сглатываю и шумно выдыхаю.

Опускаю глаза на клавиатуру. Мне жутко стыдно. Не прошло и суток, как мой бывший нажаловался моему брату, что я веду себя как потаскуха. Как теперь себя вести? Чем оправдываться? Да и надо ли? Раз уж Степан не стал читать нотаций с первой минуты, то теперь вряд ли будет. Может, сказать ему все, как есть?

Поднимаю голову, и мы встречаемся взглядами. Осуждения в лице Стёпы не замечаю, поэтому с трудом выдавливаю:

— Слава… — Моргаю часто-часто, чтобы не позволить слезам пробраться на свое лицо. — Я так виновата… Он все рассказал тебе, да?

— Что «всё»? — Брат вытягивает шею и уставляется на меня, точно как мама. Та тоже постоянно так делает.

Похоже, мы играем в глухие телефончики.

— Мы говорили с ним вчера. — Всхлипываю. — Он так орал… оскорблял … Кто-то сказал ему про меня ужасные вещи, хотя я, кажется, знаю, кто, но это сейчас не важно. Ему наврали, будто я… — У меня ком в горле встает.

Не получается произнести того, что вчера было таким обидным, а сегодня, по сути, уже стало правдой, но при других обстоятельствах.

— Заяц, ты о чем? — Лицо Степы напрягается. — Я что-то не понял, этот урод сознался тебе во всем или нет?

— Что? — Я больше не отвожу глаз. — В чем сознался?

Сначала брат матерится, а потом начинает в недоумении качать головой.

— Славик сказал тебе, кто ему начистил рыло?