Несмеяна для босса (СИ) - Амурская Алёна

Пятиться начинаю, ещё не решив, что именно делаю. Спиной цепляю столик с вазой, и она опасно звякает. Стоящий неподалеку один из боссов “Сэвэн” - кажется, Царевичев, замолкающий на полуслове, - переводит взгляд с меня на Короленко, нахмурив брови. По левую руку от него оглядывается тщедушный аналитик с кипой папок и вопросом в глазах: “А это что за цирк?”

- Артур, ты чего? - недоумённо спрашивает Царевичев, но тот не отвечает и продолжает переть вперед, как танк, с каким-то… терминаторским выражением лица. Я прямо-таки вижу мигающую у него на лбу надпись: “Схватить и уничтожить”.

- Ого… - пугливо вырывается у аналитика, и он тут же прилипает спиной к стене, давая ему дорогу.

И тут что-то внутри меня, видимо, снова включает режим “беги, Яна, беги”.

Я разворачиваюсь и устремляюсь прямиком к лестничной клетке. Когда пролетаю мимо одного из отделов за стеклянной перегородкой и толкаю дверь на лестницу, сразу несколько сотрудников внутри синхронно поднимают головы и моргают, позабыв о работе.

Но мне уже как-то плевать на свою и без того испорченную репутацию с клеймом главного офисного косячника. Выскакиваю на лестницу и перебираю ногами ступени, слыша ускоряющиеся шаги за спиной.

Сердце колотится так, что звук шагов и пульс сливаются в один шум. Понимаю, что со стороны это выглядит нелепо: курьер и босс, бегающие по лестнице… но внутри меня паника и сладкое, горячее волнение. Я даже не понимаю, чего именно боюсь - разговора, разоблачения, или того, что он просто посмотрит слишком близко и обвинит в том, какая я дура.

Пропускаю слишком тихий восьмой этаж и на следующем пролёте налетаю на пару коллег. От столкновения из рук одного выскальзывает кипа каких-то пустых бланков, и белые листы, как крупные хлопья снега, летят на ступени. С жалобным выдохом: “Извините!” я перепрыгиваю через них. А потом уже на входе в двери седьмого этажа краем глаза вижу, как Короленко наступает на пару листов, даже не сбавив шага.

Седьмой этаж встречает меня шумом разговоров и запахом сладкого. Здесь яркие постеры, открытые двери в креативные, перегруженные столами кабинеты.

Какой-то мужик из отдела продаж, облокотившись о стойку, лениво пьёт чай. Увидев мой активный бег трусцой и выросшего в дверях лестничного пролета Короленко, он случайно делает слишком большой глоток и принимается отчаянно кашлять. Кто-то из окружающих спрашивает:

- Это что сейчас было? - но ответ теряется в шуме моих шагов.

Мой расчет затеряться среди коллег на этом многолюдном этаже с его вечной суетой и звонками терпит полный крах. Короленко явно не собирается оставлять меня в покое, и похоже, что ему плевать на зрителей. Он идёт с нарастающей скоростью, не реагируя на оклики с резонными вопросами, что за хрень мы тут устроили в разгар рабочего дня.

Шаги позади всё ближе и ближе.

Я окончательно бросаю попытки замаскировать бегство под очень быстрый спортивный шаг и проношусь мимо кулера на крейсерской скорости. Девушка, наполняющая там стаканчик, смотрит на меня с разинутым ртом, не замечая льющуюся мимо воду.

- Что за..? - слышу вслед, но не оборачиваюсь.

Вновь лестница. Лечу вниз, задевая перила, цепляя подошвами ступени, перепрыгивая через две-три сразу. Сердце грохочет в висках, лёгкие горят, но внутри сладко щемит и почему-то жарко, будто этот бег - не от него, а к чему-то, что я сама боюсь назвать.

Шестой… четвертый… Второй…

Печать тяжелых шагов позади нарастает вместе с моей скоростью. Но когда я наконец достигаю первого этажа, погоня прекращается моментально из-за… табуретки. Простой пластиковой табуретки охранника, на которой тот обычно коротает тут время, распахнув двери в общий зал. Которые, кстати, сейчас прикрыты.

Каким-то чудом не навернувшись, я притормаживаю и огибаю этот табурет, а затем слышу резкий грохот за спиной. Короленко одним движением отшвыривает его в сторону. Он ударяется о стену и валится на пол ножками вверх.

Я оборачиваюсь… и всё.

Короленко с горящими глазами наступает на меня до последнего, заставляя пятиться до тех пор, пока я не врезаюсь спиной в стену. Две мощные длинные руки упираются по обе стороны от меня, замыкая пространство. Наше горячее шумное дыхание смешивается лицом к лицу.

И, наклонившись так близко, что мне остаётся только смотреть в его тёмные глаза, он тяжело и обвиняюще произносит:

- Попалась…

Глава 60. Займусь твоим перевоспитанием

Он стоит вплотную, ладони упираются в стену с обеих сторон от меня, и кажется, что даже воздух стал слишком плотным, чтобы им дышать. Короленко смотрит так, будто видит меня насквозь, и это тяжелое, голодное внимание сжимает грудь сильнее любых слов.

Не говорит ничего - только смотрит в глаза. Тяжело и сосредоточенно.

Затем поднимает ладонь и касается кончиками пальцев моего подбородка - так легко, будто проверяет, действительно ли я здесь. А я стою, не в силах шевельнуться, и чувствую, как по коже бегут мурашки.

Пальцы медленно скользят выше к щеке и верхней губе. Он подцепляет край накладного усика, и волосяная полоска предательски тянется, отклеиваясь с тихим липким звуком. Затем та же участь настигает и второй усик - медленно, с той невыносимой аккуратностью, от которой в груди разрастается жар, - и прячет их в карман своего пиджака, как улики, которые не собирается терять.

Ну вот и всё.

- Я… - лепечу, сама не понимая, что хочу сказать, и мой голос срывается в нервное блеяние: - Я-я-я…

Он не дает мне договорить. Просто без предупреждения закрывает мой рот своим, и этот поцелуй мгновенно поглощает мою попытку начать оправдания. Его руки резко подхватывают меня за бёдра, и он прижимает меня к стене на весу.

Я машинально цепляюсь за его плечи. Пальцы проваливаются в ткань пиджака, под ней - мышцы… ох, какие же они… в них тугая, тёплая сила, и от осознания этой силы по позвоночнику мурашками бегает сладкая паника.

Он целует жадно, жёстко, без спроса. Мир сужается до точки там, где его ладонь поддерживает моё бедро, и до второй точки - там, где язык касается языка, и искры возбуждения вспыхивают во мне тут и там, как взбесившиеся светлячки в брачный период. В висках грохочет, слышу своё собственное мычание - бестолковое, счастливо-беспомощное. Оно придает нашему поцелую вкус медовой сладости.

В какой-то момент Короленко будто бы теряет ту стальную мерку, которой всегда отмерял все свои движения. Подсаживает меня повыше, плотнее прижимает к стене, держит так, словно боится, что я провалюсь сквозь бетон. Жар его ладоней на моих бедрах обжигает.

В нем нет нежности.

Его страсть - как поток, грубый, жадный и жгучий, который копился слишком долго. И я в нем - слабая былинка. Но я чувствую, как бурно и яростно он вымывает из меня всё: сомнения, ревность, боль и обиду. Остаётся только безумная радость, сладкая дрожь и желание кричать от счастья. После такого уже не важно, что он скажет дальше…

Потому что одним этим поцелуем он уже сказал всё, на что я так боялась надеяться.

Когда Короленко отрывается, я всё ещё держу его за плечи. Ноги совсем не держат. А он оглядывает меня сверху вниз снова и снова, словно проверяет: на месте ли я. Лоб его почти касается моего.

- Можешь не говорить, я знаю, почему ты сбежала, - его голос кажется низким и хриплым, в нем вибрирует сдерживаемая ярость и нежность поровну. - Мать сказала, а потом мы выяснили вашу с ней ошибку. Так что я всё равно зол. Потому что ты опять решила, что лучше бежать, чем поговорить со мной.

Сердце падает и подпрыгивает: “Мать сказала” - значит, знает всё. От стыда и вины не знаю куда смотреть.

- Прости… - бормочу куда-то в район его рубашки. - Больше так не буду. Честно. Я вообще-то на следующий день хотела поговорить… - торопливо добавляю, - но… я увидела тебя с… твоей девушкой… и мне показалось, что ты больше не хочешь со мной возиться…

- С какой девушкой? - хмуро перебивает он, и между его бровей появляется та самая складка, которая всегда так сильно меня притягивала.