Окно напротив (СИ) - Сокол Лена

***

Что мы вообще знаем об отношениях?

Это эмоции. Это нежность, секс, совместные цели, личные, и, наконец, быт. Но есть еще кое-что над всем этим. Оно называется – обычная жизнь. И она чертовски трудная, длинная, полная разных проблем и переживаний. И тогда приходит понимание, что одной любви недостаточно, и над отношениями надо работать. И над собой.

Но понимание этого приходит не ко всем.

У нас не было шикарной свадьбы, да мы в ней и не нуждались. Белое ситцевое платье до колена, простенькие зеленые туфельки и вместо букета невесты - веточки только распустившейся ароматной черемухи. Ее листочки были единственным, что гармонировало с цветом обуви, поэтому Мурзя даже не стала тревожно закатывать глаза при виде моего образа. Пожалуй, первый раз в жизни. Просто благословила.

А Серега?

Сереге всегда нравились мои эксперименты с красками и оттенками. Будь то странное фиолетовое пятно, которое я нарисовала на стене в нашей первой съемной квартире, или оранжевая клякса с красными разводами, которой я украсила его мотоцикл. Он долго смотрел, а потом, довольно кивая, добавлял от себя пару штрихов и деталей.

Мы гуляли до утра. Весело, с шампанским, с песнями и мордобоем.

Тех, кто подрался, мы не знали. От слова совсем. Так много народа собралось в арендованном кафе на набережной! Я думала, что это были Серегины сослуживцы, а он принял их за моих знакомых со скорой или из больницы. В общем, стенка на стенку, разбитая мебель, куча незнакомых побитых людей, которым тут же пришлось оказывать помощь. Матерящийся Смоляков с кучей бинтов, добытых из всех машин, включая взятый напрокат лимузин. Машка, нашедшая и в этой суматохе повод его приревновать. Разбитые стекла повсюду, музыка и свист.

Короче, бедлам. Не меньше.

Апофеозом этой абсурдной ситуации стал приезд машин скорой и милиции и дружный крик толпы:

- Ребята, у нас здесь все свои!

И следовавший за этим безумный хохот. Донских каким-то образом умудрился все быстренько разрулить, договориться с хозяином кафе и даже напоить прибывших на подмогу коллег с патрульно-постовой службы.

Рассказывали, что кто-то даже купался той ночью в ледяной Волге, но мы этот момент пропустили, потому что среди всей разношерстной толпы нашли вдруг странного сутулого парня, с головы и до ног покрытого татуировками. И сбежали с ним с собственной свадьбы. Вы ничего не подумайте, сбежали мы к нему в студию. Втроем. Там он сделал нам с Серегой одинаковые татуировки на щиколотках.

Кто это придумал, не помню. Честно. Вероятно, была не со всем трезва от любви и количества выпитого. Мы сидели с Серегой на столе и целовались, так было проще терпеть боль. А утром я проснулась и обнаружила на коже ноги рисунок в виде кардиограммы: длинная кривая с неровными пляшущими зубцами, в конце завивающимися в сердечко. Какая пошлость!

Но довольно милая. Тем более такая же татуировка теперь имелась и у моего мужа.

Мужа!

Я готова была повторять это слово постоянно. И первые полгода совместной жизни, пока мы доучивались и обустраивали наше гнездышко, были непрекращающимся весельем. Настоящей сказкой. Мы привыкали к новым нам и заново узнавали друг друга.

Да, Серега сильно изменился. То, что он пережил на войне… Он не любил об этом рассказывать, но я видела отпечаток тех событий в каждом его слове и действии. Донских стал жестче, циничнее, хладнокровнее. Пытался с пользой прожить каждую минуту, все чаще говорил о ценности семьи, мечтал о детях, но нельзя было не заметить, что в его отношении ко мне появились повелительный тон и нетерпимость.

Желание подчинить меня своей воле и мое сопротивление этому на втором году совместной жизни сделали его нервным и злым. У Сереги были совершенно четкие планы: подняться по карьерной лестнице, обзавестись домом и детьми. И в эту схему никак не вписывался наш новый жизненный ритм.

Адская оперативная работа высасывала из него все соки. Он приезжал домой с суток, падал рядом со мной лицом в подушку и засыпал. Во сне вскрикивал, стонал, ругался и размахивал руками. Мне приходилось полночи гладить его, успокаивать, уворачиваться от случайных ударов, а утром усталой и не выспавшейся топать на работу, где тоже нужно было завоевывать свое место под солнцем.

Серега просыпался и уходил на службу, а я возвращалась домой. Иногда нам удавалось сталкиваться в дверях. Но чаще мы могли не видеться по несколько дней. Бывали и случаи, когда запланированный семейный отдых вдруг нарушал звонок с работы, и он был вынужден уехать, подчиняясь приказу начальства. Почти замкнутый круг.

Это все на первых порах вызывало небольшие недопонимания и обиды, но позже переросло в настоящие конфликты. Мы отдалялись.

И никто не хотел жертвовать своей карьерой.

Мы со Смоляковым теперь оба претендовали на место Пасечника, никто не хотел уступать другому и из кожи лез вон, чтобы заявить о себе. А Донских все чаще стал требовать, чтобы я уменьшила количество рабочих часов вдвое, так мы могли бы проводить больше времени вместе. Приходилось разрываться между ним, работой и элементарным желанием выспаться.

Сам же мой супруг почти через день стал возвращаться со службы навеселе. После тяжелого дня они заваливались с коллегами в какой-нибудь кабак, напивались и затем садились за руль. Он приезжал далеко за полночь, бросал мотоцикл под окном и засыпал мертвецким сном. Только в такие дни его не мучали кошмары. А утром или позже, уже в обед, злой и опухший, снова ехал на работу.

После первой крупной ссоры я решила пойти ему на уступки. Брала отгулы, больше времени проводила дома. Одна. Потому что Серега продолжал работать на износ и выпивать для успокоения нервов. Так заветная должность в отделении реанимации и интенсивной терапии досталась Смолякову, а я заработала лишь очередной нервный срыв.

Теперь мы с супругом редко разговаривали, все больше просто орали друг на друга. Донских не признавал, что у него проблемы с алкоголем и самоконтролем, а я не оправдывала его ожиданий. Он хотел видеть меня покладистой домохозяйкой, я требовала от него поддержки в моих профессиональных начинаниях. Мы были слишком молоды, чтобы понять и услышать, слишком далеки, чтобы простить, уступить и пойти друг другу навстречу.

Когда череда ссор и выяснений отношений довела нас до грани, мы все-таки все обговорили и решили дать нашей любви последний шанс. Условия были такими: он больше не пьет ни капли и идет на консультацию к психологу (что для него было в высшей степени оскорбительным), а я соглашаюсь на перевод в поликлинику и более легкий труд.

Мы заводим ребенка.

Следующие десять месяцев прошли в честных попытках забеременеть. Моих. Я высчитывала благоприятные дни, делала тесты на овуляцию, бесчисленное количество раз консультировалась с врачом, сдавала анализы и после секса делала «рогатку» кверху ногами возле стены. Донских злился, что ничего не получается, обвинял в этом меня и возвращался домой с запахом перегара.