На экране появилось лёгкое мерцание, и ритм кадров начал меняться. Вместо домашних съёмок — уже телефонные видео. Картинка стала резче, цифровой. Слишком яркие фильтры, слишком громкий смех. Появились другие лица. Неведомые. Случайные.
Фоном зазвучала новая песня. Французский остался, но голос стал другим — хрипловатым, волнующим, мрачным.
C’est si facile de faire le bien, pourquoi le mal?
N’auras-tu donc aucun chemin,
Aucun idéal?
N’auras-tu jamais, un peu de morale?***
( Это так просто — делать добро, зачем зло? Значит у тебя не будет никакой дороги, Никакого идеала? У тебя никогда не будет немного морали?)
Зал ощутил это изменение на каком-то подсознательном уровне — даже те, кто не знал французского. В каждой ноте слышалось что-то густое, сладкое и опасное.
Белый Ярослав залпом выпил виски в стакане и жестом велел налить еще.
А на экране — первая вписка. Неясный свет. В комнате тесно, слишком много людей, бутылки на полу, телефонная съёмка в руках дрожащего оператора. Камера на секунду выхватывает Эльвиру — пятнадцатилетнюю, в коротких джинсах и топе. Она улыбается, держа в руках бокал, и делает глоток, смеясь, как будто ничего важного не происходит.
Следующий кадр — Эльвира уже обнимается с каким-то парнем на диване. Кто он — не видно. Только руки. И глаза, в которых — вызов. Это уже не та девочка с качелей. Это кто-то другой. Кто-то, кто научился использовать взгляд как оружие.
Кто-то в зале поёжился. Илона, судя по губам, крепко выматерилась.
Дальше — нарезка из коротких, бессвязных фрагментов. Вечеринки. Курящие подростки на кухне. Громкая музыка. Кто-то сходит по лестнице, шатаясь. Кто-то кричит. Кто-то целует кого-то в полутьме.
Снова Эльвира. Она танцует. Она на чьих-то плечах. Она смеётся, слишком громко. Слишком выученно.
Голос за кадром не звучит. Альбина молчит. Она позволяет всему говорить самому за себя.
Музыка продолжает давить — не громко, но плотно.
Les fleurs du mal не просто звучит — она просачивается сквозь ткань видео, как капли чернил в воду.
На экране — Эльвира в зеркале, снимающая селфи. Флеш. Короткое платье. Подпись на экране телефона:
“Ночь будет долгой… ”
Смех в зале затих.
Многие уже смотрели не на экран, а на жениха. На Артура. Он сидел неподвижно. Только пальцы его медленно сжались в кулак. Очень медленно.
Музыка сменилась снова. Её не перебивала ни речь, ни комментарии. Только французская песня, теперь уже другая — напряжённая, волнующая.
"Qui?" — «Кто?» — голос певца звучал, как внутренний вопрос, брошенный в лицо. Не зрителю. Не жениху. Самой героине фильма.
Qui peut croire tout ce qui sort de la bouche du menteur?
Qui peut dire qu’il peut se répentir de ses erreurs?
Qui pardonne puisque nous ne sommes que des hommes?
Que des hommes...****
(Кто может поверить тому, что изрекают уста лжеца? Кто скажет, что он может раскаяться в своих ошибках? Кто может простить лишь потому, что мы люди Лишь потому, что мы люди?)
Картинка на экране стала яснее, жёстче, динамичнее.
Кадры сменялись быстрее: первые курсы университета. Эльвира — уже взрослая, самоуверенная, с макияжем и длинными ногтями. На экране — нарезка: она за столом с друзьями, в шумном кафе, на вечеринке в общежитии, рядом с новым парнем, затем — уже с другим. И снова — смех, и снова — поцелуи. За спиной — руки, объятия, фразы, сказанные на камеру: “Он мой теперь”.
Склейка кадров сделана с точностью. В одном — она держит за руку одного мужчину. Переход — и точно такая же сцена, только рука уже другая.
Тот же взгляд. Те же слова. Другая история.
За несколько минут зритель видел шесть мужчин. В одном и том же положении. В одних и тех же декорациях. Только лица разные. Зал продолжал молчать.
Никто не смеялся.
Никто не отвлекался.
Только напряжённое, вязкое внимание, словно воздух стал гуще.
Музыка не отпускала: Nous, ce ne sera pas nous, ce ne sera pas nous (Это будем не мы, это будем не мы, не мы)
На экране — скриншоты переписок. Без имен, но ясно, кто пишет.
— “Сегодня была с ним, но думаю о тебе
