На диете - Сассман Сьюзен

И девушка побежала. За те жалкие гроши, что ей тут платят, глупо связываться с женой патрона – особенно учитывая, что мы с ней явно в разных весовых категориях.

Я уж и не помнила, когда наведывалась в контору Фрэнклина в последний раз. Со смерти Сары-Джейн я лишь изредка выбиралась в центр, и всегда Фрэнклин назначал мне встречу в ресторане, в театре, в спортивном зале. Где угодно, только не на работе. Невероятно, но факт: я не заглядывала сюда без малого год.

Папки по старым судебным процессам хранились вместе, в одном помещении. По всем стенам, от пола до потолка, высились безликие стальные стеллажи с выдвижными ящиками, набитыми тысячами и тысячами законченных дел. Если я убеждена, что к их числу относится и дело Люсинды Пэйн, разумно начать поиски именно отсюда. Впрочем, мало ли в чем я убеждена? Нужны бесспорные доказательства. Пока вина не доказана, Фрэнклин – да повылазят его пересаженные волосы! – считается беспорочным, как младенец.

Быстро обследовав архив, я вытянула ящик на “П”. Забит он был до отказа, но папки Фрэнклина, по счастью, легко узнать: из всех сотрудников фирмы только он отмечает закрытые дела маленькой четкой галочкой напротив имени клиента. Я торопливо перебрала все папки, от Уильяма Пакстона до Анны Пшиковски. Люсинды Пэйн не было.

Совершенно обескураженная, я вернулась к началу ящика и тщательно изучила его содержимое еще раз. Может, бумаги Люсинды случайно угодили в чужую папку? Ничего подобного. Значит, дело все еще не закрыто? Но чутье подсказывало обратное.

Чеки! Те, что Фрэнклин выдал мне для банка “Горный”! На них-то я и открыла счет его избирательной кампании. Чеки, выписанные страховыми компаниями на фамилии его клиентов... Ну конечно! То были выплаты по выигранным и благополучно закрытым делам. Вроде дела миссис Пэйн... Я зажмурилась, вспоминая фамилию.

Кэдбери. Как шоколад. Фрэнклин вскоре отобрал у меня бухгалтерские книги и увез их в избирательный штаб. Я перебирала папки на “К”, словно пролистывая десятки судеб, подошедших к критическому рубежу. Совсем как моя судьба. Знать бы, в какой адвокатской конторе, в каком железном ящике скоро появится бракоразводное дело Барбары Аверс... Не сомневаюсь, мой пока еще супруг охотно присоветует мне какого-нибудь адвоката.

Сразу за “Куинн” следовал некто “Кэррэдин”. У меня болезненно екнуло сердце. Дело Кэдбери закрыто, между тем его здесь нет. Вывод напрашивается сам собой: оно отлеживается в одной компании с папкой Люсинды Пэйн в каком-то укромном месте. Но где, черт возьми?

Убедившись, что рядом ни души, я скользнула в личную приемную Фрэнклина. Документы по текущим делам, помнится, хранились в кабинете мисс Мамфорд. Ключ от комнаты секретарши я выудила из-под горшка с чахлой бегонией – нехитрый тайник не менялся годами. Обшарила и стол, и стеллажи, но ни Пэйна, ни Кэдбери не нашла. В задумчивости я вновь заперла ее унылую конурку и вернула ключ под горшок.

Оставался последний вариант – папки из кабинета Фрэнклина. Такой чести удостаивались лишь особо привилегированные клиенты – миллионеры, политики, звезды шоу-бизнеса и спорта. Их дела он берег от любопытных глаз собственных служащих. Я выкопала со дна сумки связку ключей, отперла дверь, вошла и обомлела.

Передо мной предстал совершенно незнакомый кабинет постороннего человека. Без следа испарилось солидное убранство в серых и бордовых тонах, над которым я колдовала не один месяц. Теперь тут царили блеклые оттенки лимона и дыни. И повсюду витал дух одной бледнолицей особы...

Забавно, он даже не обмолвился, что заново оформил кабинет. Как, впрочем, и о званом ужине в избирательном штабе. Нет и массивного дивана с кожаной обивкой, который в свое время так понравился Фрэнклину. И куда подевались подобранные под стать дивану стулья-троны? А его стол! Боже, сколько недель я убила на словесные баталии с краснодеревщиком. Тот ни в какую не желал принимать всерьез требования Фрэнклина к размерам столешницы, устройству ящиков и форме ручек.

Несколько месяцев жизни угробила я на то, чтобы жесткие, как церковный догмат, представления Фрэнклина об идеальном кабинете адвоката получили полное и совершенное воплощение. И вот все мои труды пошли прахом. Передо мной был холодный и манерный интерьер, будто выскочивший из модного журнала тридцатых годов. Мебель ломких геометрических форм с неожиданно скругленными углами и груда ярких безделушек – не кабинет, а будуар. Молодец, Эшли.

В книжном шкафу тоже произошли перемены. Все стояло не на своих местах, и я порядком попотела, пока нашла увесистый энциклопедический словарь. Наконец вытащила том и вздрогнула – в просвете между книгами самоуверенно улыбалось мое лицо, точеное и надменное. С горькой усмешкой я достала из шкафа наше семейное фото, которое прежде стояло у Фрэнклина на столе. Барбара Аверс была высокомерна и прекрасна, как голливудская звезда. Высокие, как у Одри Хёпберн, скулы, томно мерцают глаза Бетт Дэвис, а совершенству подбородка позавидовала бы сама Кэтрин Хёпберн.

Я много месяцев не видела этого лица. Ее величество Барбара Великолепная. Идеальный портрет идеального семейства. Я обнимаю Рикки и Джейсона, а Фрэнклин – да поразят его разом кариес, пульпит, пародонтоз и аллергия на новокаин! – держится особняком. Я швырнула глянцевую картинку в мусорную корзину, открыла словарь на букву “К” и завладела ключом от ящика с секретными бумагами.

Папка Кэдбери отыскалась сразу же. У фамилии стояла галочка, а следом за ней – маленький плюс. А вот и Люсинда Пэйн, и снова тот же плюс на полях. Обе папки раздувались от бесчисленных документов – нечего и думать прочитать это все за несколько оставшихся минут. Но эти два дела связывало что-то подозрительное, и я твердо решила докопаться до правды. Схватив со стола Фрэнклина блокнот, я поспешно переписала шапки обеих папок – имя клиента, адрес и телефон, официальный номер дела и сумму выплаты. Затем по уши зарылась в каталог, лихорадочно отыскивая другие дела с галочкой и плюсом.

– Что вы тут делаете? Это секретные сведения!

Едва не прикусив язык, я обернулась на крик. Клокоча от возмущения, на меня наступала мисс Мамфорд. Я улыбнулась:

– Мисс Мамфорд, рада вас видеть.

– Миссис Аверс? – недоверчиво спросила она.

Господи, ведь мисс Мамфорд знает только Барбару-худышку. Я глубоко вздохнула с деланным смущением.

– Ах, понимаю, меня теперь трудно узнать. Боюсь, я порядком располнела. Но знаете, операция, лекарства, постельный режим...

Мисс Мамфорд помешана на болезнях, может часами смаковать чужие симптомы. Больной человек сразу же делается ей симпатичен – особенно если перенес операцию. Вот и сейчас за толстыми стеклами очков промелькнула тень неподдельного интереса. Но разумеется, идеальное воспитание не позволило ей пуститься в расспросы.

– А я и не знала... Конечно, удивлялась, что вы так давно к нам не заходите, но списывала на занятость. Эти ваши заметки в “Глоб”, наверное, отнимают массу времени?

– Представляю, мисс Мамфорд, как вы были потрясены. Незнакомка пробралась в кабинет Фрэнклина и роется в его личных бумагах. – Я снова взялась за карандаш и зашуршала папками. – Но Фрэнклин такой рассеянный. Представляете, улетел в Спрингфилд без каких-то важных данных.

– Он мог позвонить мне.

– Но, мисс Мамфорд, он так и сделал. Вчера до ночи названивал вам домой, однако никто не брал трубку.

– Я была дома.

Второе имя, третье... Я строчила как пулемет, но время неслось еще быстрее.

– Помнится, Фрэнклин одновременно укладывал чемодан и пытался до вас дозвониться. Может, ошибся номером... (Быстрее!)К счастью, я все равно собиралась в редакцию, вот и согласилась заглянуть в контору.

– Позвольте вам помочь, миссис Аверс.

– Да уже почти все. Осталось несколько имен... – Спасибо, папа, заставил меня освоить скоропись! – Но я не прочь выпить чашечку кофе.

Она ушла. Седьмое имя, восьмое... На “Л” и “М” ничего...

– Ваш кофе!

– Кофе? Разве я сказала “кофе”? (Взгляд идиотки.)Что значит старая привычка. Врачи ведь запретили мне пить кофе. Чай, лучше травяной. Вас не затруднит?