Скандинавский король (ЛП) - Халле Карина

Она моргает, и ещё больше слёз проливается. Она обхватывает руками мои предплечья. — Я люблю тебя, — говорит она. — Я люблю тебя и мне страшно. Мне так страшно. Я не хочу быть тем человеком, которым я была.

— Ты не будешь.

— Я не хочу тебя потерять.

— Ты не потеряешь.

— Я не хочу, чтобы дети пострадали.

— Они не пострадают.

— Я хочу заслужить тебя.

— Ты заслуживаешь.

Она закрывает глаза, и я отпускаю её лицо, притягивая её в объятия. Она обхватывает меня руками, крепко прижимается ко мне, плачет, уткнувшись мне в шею.

Я кладу руку ей на затылок, обнимая её. Даю ей понять, что её страхам здесь нет места.

Мы разберёмся с таблоидами. Мы разберёмся с её прошлым. Мы разберёмся со всем.

Всё это не имеет значения, пока у меня есть моя королева.

* * *

Полет обратно из Санта-Крус долгий. Даже на частном самолёте, я не люблю находиться в воздухе, и особенно не люблю, когда мне кажется, что моя страна разваливается на части от избытка сплетен.

Но именно это и происходит.

После того, как рано утром прошлое Авроры оказалось в центре внимания, несколько других таблоидов начали распространять эту информацию, пока она не облетела весь мир. Я провёл утро, собирая вещи и разбираясь с PR-кошмаром века, отвечая на звонки моих сотрудников и даже премьер-министра, говоря всем, что завтра у меня будет пресс-конференция во дворце.

Но поскольку на этом самолёте нет wi-fi, я не могу ответить людям или проверить свою электронную почту, и, наверное, это к лучшему.

Клара и Фрея сидят в ряду напротив нас, занятые своими играми на iPad, а Аврора сидит рядом со мной. Мы держимся за руки, что, похоже, не вызывает реакции у девочек, но вызывает её у королевских стюардесс в задней части самолёта. Я заметил несколько поднятых бровей, когда они проходили мимо нашего места, направляясь к туалету, но, конечно, они не осмелились ничего сказать.

— Знаешь что? — сказала Аврора, наклоняясь ко мне, её голос был низким. — Я думала обо всём, что они говорят обо мне…

— Пожалуйста, не думай об этом слишком много. Это всё мусор.

— Да, это мусор. Но есть некоторые напечатанные детали, которые не совсем соответствуют действительности. То есть, легко откопать мой фоторобот, если знаешь моё старое имя, и легко узнать больше о Дэне. Но в британском таблоиде были некоторые личные детали, которые они не должны были получить.

Я нахмурился. — Что ты имеешь в виду? Ты имеешь в виду, что твоя мать проболталась?

Она качает головой, потирая губы, пока обдумывает это. — Нет. Не то. Они цитируют анонимный источник, но мне кажется, что моя мать могла бы сразу сказать, кто она такая. Это если она вообще знает, кто я сейчас. Я не видела и не слышала о ней десять лет.

— Так кто бы это мог быть? Амели?

— Нет, не она. Я не позволяю людям подходить ко мне настолько близко.

— Расскажи мне об этом.

Она подталкивает меня в бок. — Это серьёзно. Таблоиды сообщают не только о фактах, но и о чувствах. Моё чувство вины за прошлое, моё желание стать кем-то новым. Я была бездомной, жила под мостом в Брисбене. Никто никогда об этом не знал. Я рассказывала об этом только в своём дневнике.

Мой подбородок дёргается от удивления. — У тебя есть дневник?

— Да, — шипит она. — Ты видел его.

— Нет.

— Да, помнишь, как ты просматривал его в начале моей работы? Чёртов шпион.

— Та штука, в которой были все нянины записки? Это был блокнот.

— Это также был мой дневник. Почему ты решил, что я так расстроена?

— Потому что ты такая?

Она ворчит. — Нет, Аксель. Ты случайно увидел только записи, которые я сделала о справочнике. Если бы ты продолжал читать дальше, ты бы увидел мои мысли и чувства. Я не записываю их каждый день, только когда мне плохо, или грустно, или злюсь, или вижу странный сон. Я часто пишу о прошлом, чтобы оставить его в прошлом. Что? — Она смотрит на меня, потому что я хмурюсь как сумасшедший.

— Никлас, — выплюнул я. Я смотрю на неё широко раскрытыми глазами. — Это был Никлас. Он украл твой дневник.

Она выглядит обескураженной. — Почему ты думаешь, что это был он?

— Кроме того, что у него на меня зуб? Кроме того, что он знает, что это сойдёт ему с рук? Он сказал мне однажды, что был в твоей комнате.

— Что!? — восклицает она так громко, что девочки смотрят в эту сторону.

— Ничего страшного, возвращайтесь к своим играм, — говорю я им.

Аврора хватает меня за воротник, крепко. — Что значит, он был в моей комнате?

Точно. Что ж, полагаю, я действительно облажался. — Он сказал, что искал тебя. Не знаю, верить ему или нет, но он увидел твою вазу и решил прокомментировать, какая она дорогая.

— О, Боже. О, Боже. Что, если он украл моё нижнее белье?

— Пожалуйста, не говори так.

— Почему ты мне не сказал?

— Это было сразу после Рождества, — объясняю я. — Я немного нагрубил ему.

— Не могу поверить, что тебе приходится грубить своим сотрудникам.

— Ты знаешь, какой он, и не было смысла тебе говорить. Ты бы расстроилась, а потом захотела бы его увольнения, а я не мог сказать тебе, почему я не могу его уволить.

— Мы с тобой — гребаный бардак, — говорит она, отпуская меня и складывая руки на груди.

— Ну и где теперь твой дневник?

— Он в грузовом отсеке самолёта. Я взяла его с собой. И первое, что я собираюсь в нём написать, это то, какой ты большой, жирный придурок.

Я разразился смехом. Я не мог сдержаться.

— Что? Ты такой. Дорогой дневник, Король Засранец снова оказался засранцем.

— Надеюсь, ты включишь туда все те разы, когда я заставлял тебя кончить.

У неё отвисает челюсть, и она смотрит на девочек, чтобы проверить, слышали ли они, но они уже надели наушники. Умные девочки.

— Как ты можешь быть таким обыденным во всём этом? — кричит она. — Мы попадём в бурю дерьма, и, скорее всего, это сделал твой шантажирующий сотрудник, бросивший меня под гребаный автобус. Как ты собираешься с ним разбираться?

Я пожимаю плечами и как будто отстраняюсь от мира. Это трудно объяснить.

Я думаю, это потому, что завтра будет пресс-конференция, и я наконец-то смогу рассказать нашу правду.

И ещё: — Если это был он, то он уволен.

— Но ты не можешь его уволить.

— Конечно, могу.

— Он отомстит тебе.

— Он уже отомстил мне. Как ты думаешь, почему это произошло? Он знает, что я чувствую к тебе, что ты чувствуешь ко мне. Он точно знал это во время бала. Он не дурак. Он нашёл твой дневник в один из тех дней, когда тебя не было в комнате, и держал это при себе в течение долгого времени, выкапывая на тебя всю грязь, какую только мог, чтобы разрушить то, что у нас есть вместе. Но это не сработает.

— Но ты не можешь его уволить. Он расскажет правду о… той ночи.

— Тогда пусть.

Пусть. Пусть скажет всё, что нужно, а мы посмотрим, что будет потом.

— Это риск, Аксель.

— Жизнь — это риск. — Я смотрю на девочек, сосредоточенных на своих играх. Но я не буду рисковать с ними.

Я отстёгиваю ремень безопасности и встаю с сиденья, делая паузу, чтобы размяться, прежде чем приседаю в проходе рядом с ними и смотрю на них, пока они не приостановят свои игры и не снимут наушники.

— В чем дело, папа? — спрашивает Клара, бросая взгляд на меня, а затем на Аврору, сидящую позади меня, в раздражении от того, что я её прервал.

— Девочки, — говорю я своим строгим отцовским голосом. — Я должен сказать вам что-то очень важное, поэтому мне нужно ваше полное внимание. Это разговор для больших девочек, взрослых, и мне нужно, чтобы вы слушали.

Они охотно кивают. Наверное, думают, что я собираюсь подарить им пони или что-то в этом роде. У них была бы целая ферма, если бы они могли.

— Вы знаете, что я очень, очень сильно люблю вас обоих, — говорю я им. — И вы знаете, что Аврора тоже очень, очень сильно любит вас. Но мы также очень, очень сильно любим друг друга.