Бывшая моего брата. Я ненавижу ее... (СИ) - Ройс Мэри

— Уходи, — гремит в тишине его хриплый голос, и я тут же перевожу испуганный взгляд на мрачную гору, водрузившуюся на диван в центре гостиной. На нем вроде бы все еще вчерашняя рубашка, помятая и небрежно расстегнутая на груди. Что не совсем хороший знак. Кажется, то, что Хаким пытается убить алкоголем, уже заполнило вокруг него все пространство черным дымом. И теперь он клубится вокруг меня, грозя задушить.

Нервно сглатываю, но игнорирую страх, сжавший мое горло, будто рука Айдарова попыталась добраться до меня через разделяющее нас расстояние.

Покашляв, чтобы привлечь к себе внимание, еще несколько долгих секунд стою на месте, рассматривая бардак вокруг, и ожидаю, когда он хотя бы посмотрит на меня. Но зря. Тогда я расправляю плечи, придавая себе напускной бравады, и решаю приблизиться к Айдарову. И горжусь тем, что мои ноги не дрожат, как только я оказываюсь в опасной зоне турбулентности.

— И оставить тебя в таком состоянии? Я пришла поговорить. — Наклоняюсь, чтобы убрать мусор со стола, но не успеваю взять пустую бутылку, как Айдаров подрывается, резким движением руки переворачивая стол, и все, что я не успела убрать, летит с громким лязгом на пол, точно так же, как и мое сердце ухает в пятки. Снова.

Не дыша смотрю, как вздымаются его широкие плечи, которые сейчас кажутся еще больше, и понимаю, что он выглядит более пугающим, чем всегда. Но, видимо, недостаточно, раз я продолжаю стоять на пути разъяренного быка.

— Я предупреждаю тебя в последний раз, Чудакова. — Его голос как беззвездная ночь. Темный. Устрашающий своей безэмоциональностью. — Не испытывай мое терпение.

— Я уйду, — произношу тихо-тихо. — Только сначала хочу попросить у тебя прощения. Хаким, я… — Делаю шаг, но останавливаюсь, заметив, как сжимаются его кулаки, а крупное тело сотрясает дрожь.

— Мне это не нужно, — сдавленно. — Оставь меня в покое.

— Зато мне нужно! — выпаливаю в сердцах, с корнем вырывая остатки терпения Айдарова.

Он разворачивается, подобно разъяренному северному ветру, и рывком подается вперед, заставляя меня споткнуться о вырвавшийся из глубин страх.

— Закрой свой рот, — рычит он, тыча в меня пальцем, — и убирайся на хрен из моей квартиры.

— Я пришла извиниться, прекрати на меня орать!

Пячусь назад, случайно роняю что-то с комода, врезавшись в него, и тут же вскрикиваю и подпрыгиваю от испуга. И эта секундная заминка стоит мне свободы…

Все происходит очень быстро. Вот он только обходит опрокинутый стол, а вот я уже бьюсь лопатками о стену, выдерживая гневный взгляд Айдарова. Но сегодня я готова выдержать все, что клубится в этом мужчине уже много-много лет. Потому что я и есть причина всего хаоса, превратившая его большое сердце в большую черную глыбу льда.

Я слишком долго отказывалась от этого признания. Но однажды должна была с этим столкнуться. Ничто не остается безнаказанным. Вот только в нашей ситуации каждый из нас сам себе палач. Мы заперты с Хакимом в одной гильотине. Погибать там вместе.

Это то, в чем я убедила себя, прежде чем сунуть голову в акулью пасть. Прежде чем прийти в логово к монстру, которым Айдаров и предстает передо мной прямо сейчас.

Одна его рука обхватывает мое горло, вторая упирается в стену рядом с моей головой. На меня мгновенно нападают сильные и глубокие эмоции, точно мрачные тени, тянущие к моему сердцу ветвистые лапы. Делаю глубокий вдох и замираю, когда длинные пальцы Айдарова сжимаются на моем горле.

— Тебе не стоило приходить. — Подтягивает меня ближе к себе, вынуждая подняться на цыпочки.

— Но я пришла, — выдавливаю, тяжело дыша.

Айдаров сдавливает челюсти, шевеля желваками на скулах, а я задыхаюсь под гнетом пугающего взгляда металлических глаз.

— Оттолкни меня, — хрипит напротив моих губ, и я чувствую, как он сдерживается, чтобы не перекрыть мне доступ к кислороду. — Борись со мной.

Перевожу дыхание и, вздернув подбородок, бросаю в ответ:

— Боишься, что не сдержишься и поцелуешь меня?

Он так сильно сжимает челюсти, что я слышу скрежет его задних зубов.

— Я больше никогда не притронусь к тебе.

Внутри все трепещет от зарождающегося огня. И я не знаю имени того, что прямо сейчас пускает в меня колючие стебли. Но именно это придает мне сил противостоять агрессивному напору Хакима.

— Ты был бы более убедительным, если бы не сжимал мою шею как любимую игрушку.

Мне не стоит забывать, что он пьян. Но я ничего не могу поделать с глупым языком, который каждый раз стегает животное по старой ране. Но что, если я все это время выбирала не тот путь? Что, если я должна просто сдаться ему? Уступить и позволить почувствовать, что порой нежность сильнее ненависти и злости, а в данном случае она, возможно, станет спасением. Вот только чьим? Мне требуется пара секунд, а после я произношу то, ради чего пришла сюда:

— Прости меня, — тяжело сглатываю. — Мне так жаль, Хаким. Я… Если бы я только могла, — мотаю головой, — я бы все исправила.

— Замолчи, — отрывисто рычит и ударяется своим лбом о мой, грубо обхватывая свободной рукой мой затылок, отчего у меня в легких внезапно заканчивается воздух. — Я больше не хочу ничего слышать, не смей, слышишь… Не смей, Чудакова. — Его дыхание безбожно касается моих губ, а когда я облизываю их, кажется, чувствую терпкий привкус виски у себя во рту. А в следующее мгновение он рывком отстраняется, словно я открытый огонь, о который он боится обжечься. Вот только на самом деле огонь — это он. И прямо сейчас я убеждаюсь в этом, замерзая во льдах без его близости.

— Ты как отрава, въелась под кожу и не даешь покоя. — Его лицо искажает хмурая и в то же время мучительная гримаса, а затем я слышу угрожающее предупреждение: — Но я больше не хочу этого. Ясно? Оставь меня в покое. По-хорошему прошу тебя, Алевтина.

Он отворачивается, принимаясь растирать лицо ладонями, а я… я с трудом сдерживаю слезы, жжением подбирающиеся к горлу.

Какое-то непонятное чувство обиды скручивает меня в уродливых тисках, и я разворачиваюсь, чтобы уйти. Так и делаю, правда, через два порывистых шага замираю, ощущая, как яростное чувство сворачивается в груди тяжелым огненным шаром. И, если я уйду, впоследствии этот шар выжжет во мне зияющую дыру. Если я уйду — снова проиграю. Поэтому нахожу в себе силы для слов, ради которых и приехала сюда.

Прикрываю глаза, чтобы собраться с духом.

— Я не хочу, чтобы ты винил себя… — шепчу едва слышно. — Я просто тогда испугалась… Я хотела все исправить, звонила тебе… но ты исчез. — С трудом сглатываю. — Мне было так страшно и стыдно… — Сжимаю и разжимаю пальцы, ощущая, как тяжело мне дается каждая буква, царапающая язык. И все же продолжаю: — Ты уехал, а я назло тебе, наверное, — пожимаю плечами, пытаясь не думать, как нелепо звучат мои слова, — решила забыть об этом, как о страшном сне. — Горькая усмешка кривит мои губы, но, прикусив язык, я сдерживаю подступающие слезы, как и потребность развернуться к нему лицом, чтобы он убедился в искренности моих слов. Только его желание прогнать снова поднимает во мне какую-то глупую обиду, и я не могу побороть ее. — Я ведь еще разозлилась тогда на тебя за то, что ты бросил меня одну в той ситуации… Господи... ну какая же я была глупая! — стону сквозь зубы, как подбитый зверь. — Знаю, уже слишком поздно для извинений и мне нет оправдания. Да, боже, я поступила ужасно, — втягиваю воздух. — Ты не заслуживал всех испытаний, которые пришлось пережить вашей семье. И… — выдыхаю. — Ты вправе меня ненавидеть. Это меньшее, что я заслуживаю. Но я прошу простить меня. Если бы я только знала, чем обернется моя глупая ложь, я бы никогда этого не сделала. — Он молчит и, кажется, даже не двигается, только мне от этого не легче. — Ты не пей больше, пожалуйста. Не хочу, чтобы с тобой что-то случилось. Если кто и должен винить себя в сложившейся ситуации, то только я. Я…

Слова заканчиваются, а Айдаров не дает мне ни единого повода зацепиться хоть за малейшую надежду на то, что он слышит меня.