– И каким образом вы все обойдете?
– Убер. – И все дела. Я живу здесь четыре месяца, поэтому кое-что усвоила.
– Лучше бы тебе им не пользоваться, Эмма. Клянусь, я запру тебя в подвале, если узнаю, что ты садилась в машину к незнакомцам. Такси – и так уже достаточно скверно.
– Мне нужно добираться до магазинов и других мест. Как по-твоему я попадаю из пункта А в пункт Б? – Этот мужчина безумно опекающий.
– Я положил побольше денег, ежемесячно открывая тебе доступ к трастовому фонду. Я предполагал, что ты пользуешься службой такси. – Я смеюсь. Не могу сдержаться, он не в себе.
– Ладно, мистер Трамп. Я и забыла, что являюсь наследницей с лимузином, который к моим услугам по первому призыву.
– Звездочка, разбирайся сама со своей дочерью. – Он шагает в кухню, дергая себя за волосы.
– Не понимаю, зачем ты мучаешь его. Он сходит с ума из-за того, что ты здесь. – Мне известно, что мы не испытываем нужду в деньгах, у нас никогда не было трудностей, но я отказываюсь пользоваться такси только из-за того, что он – просто фанатик, когда касается моей безопасности.
– Я всего лишь реалистично смотрю на вещи. Его представления нелепы.
– Это правда. Но так, как он, тебя больше никто не любит. – Она смотрит на него, а у меня от мысли, что будет происходить вечером в их гостиничном номере, к горлу подступает тошнота.
– Как скажешь. Пошли. – Эти волшебные слова заставляют появиться моего папу и сопроводить нас во все места по списку, который я ему дала, перевозя нас от магазина к магазину. Мы покупаем продукты, которых хватит, чтобы накормить небольшую армию; очевидно, папа не планирует угощать нас в городе. Мы заканчиваем с подарками, оставленными напоследок, заносим вещи в приюты и, наконец, возвращаемся ко мне в квартиру, которая далеко от дома.
Вскоре после этого я целую их на ночь. Они уставшие после перелета, но мама обещает приехать пораньше, чтобы приготовить завтрак и открыть подарки. В этом году Рождество совсем другое, но моя семья по-прежнему со мной.
***
Как и было обещано, «с утра пораньше» для моих родителей означало ни свет ни заря. Я проснулась от грохота кастрюль и сковородок, звучания «Маленького барабанщика (Прим: «Little Drummer Boy» — популярный Рождественский гимн, написанный Кэтрин К.Дэвис в 1941 году) и болтовни, способной разбудить даже мертвого.
– Доброе, - выдавливаю я, зевая.
– Счастливого Рождества, - кричит мама. Боже Милостивый, я не выдержу.
Папа сжалился надо мной и притянул на диван, чтобы обнять. – С чего хочешь начать: с завтрака или подарков?
– С подарков, конечно. – Мама закрывает духовку и присоединяется к нам. Мы усаживаемся вокруг елки. Я протягиваю им маленькие подарки, безделушки, найденные тут и там, чтобы рассмешить их или дать понять, что я о них думала. Я распаковываю шарфы, сапоги и подарочные сертификаты. Кажется, в этом году мы все немного не в себе.
Я даю им конверт с письмом о моем зачислении. Мама плачет над ним, и папа заглядывает ей через плечо. – О, Эмма. – Она прижимает письмо к груди. – Мы так гордимся тобой.
– Детка, третий университет по твоей специальности. – Я киваю головой, упиваясь гордостью, веющей от них.
– Я так взволнована.
– Я рад за тебя. Это значит, еще один год тебя не будет рядом. Тысячи миль от дома. Только не устройся на работу так же далеко, – замечает он полушутя.
Мне в глаза бросается большой подарок, приставленный к стене. Я смотрю, как мама идет к нему и обратно, неся его ко мне. – Это от Джеймса и Бретта.
У меня дрожат руки; пальцы с трудом справляются с коричневой бумагой. Это снимок Кима Андерсона; это стало уже характерным подарком. Данное фото грустное. Одинокий мальчик с цветами, и совершенно подходящее название – «Скучаю по тебе». От эмоций щипет в носу, и подступают слезы. Я брызгаю холодной водой себе на лицо. Уверена, это их послание для меня.
Оба моих родителя молчат, наблюдая, как я расклеиваюсь. – Он виделся с ними?
– Да. На прошлой неделе. Уильям ввязывается в драки, напивается; он слетел с катушек. По словам Джеймса, он сломлен. И Джеймс не знает, есть ли у Уильяма хоть какое-то желание бороться. Он потерян. – Я киваю и хочу сменить тему разговора, но у мамы другие планы. – Эмма, мы на твоей стороне, но такое чувство, что мы тебе потакаем. Обеспечивая место для побега, оплачивая все расходы, боюсь, так мы тебя ничему не научим.
– Извиняюсь, что вы так себя чувствуете. Я могу использовать свой трастовый фонд, а не ваши деньги, если так будет лучше. – Внутри меня разрастается гнев. Их дочь – я. Они должны думать обо мне, а не о нем.
– Погоди. – В разговор вступает папа. – Речь не об этом, мы будем и дальше оплачивать учебу и расходы на проживание, мы всего лишь не хотим, чтобы ты из гордости избегала проблем.
– Это не имеет ничего общего с гордостью. – Это не имеет ничего общего с превосходством… а имеет прямое отношение к ранам. Открытым, зияющим, с разорванной плотью, ранам. Ранам, вызванным его словами, его поступками.
– Ладно. Я не хотела расстраивать тебя. Я знаю, как много времени потеряла сама и не хочу такого для тебя.
– Мама, мы два разных человека.
– Намек понят. – Она поднимается и возвращается на кухню, чтобы закончить готовить завтрак. Крошечную комнату наполняет тишина. Столько всего не высказанного, но в то же время и слишком много сказано.
***
Остаток их поездки прошел без осложнений. Родители попросили меня приехать летом домой; я солгала и сказала, что подумаю об этом. Но я уже думала о переезде в Сиэтл и начале летней сессии. Сообщу эту новость позже. А сейчас мне хочется пожить здесь, укрыться в безвестности.
Глава 38
Уильям
Я тянусь к бутылке, как только бросаю почту. Та соскальзывает со стойки, из-за чего мне приходится наклониться, чтобы поднять ее. Мое тело болит из-за отбываемого наказания. Еще одна ночь прошла в тюрьме, еще одна лекция от шерифа. Еще один визит моих родителей. Ничего из этого не имеет для меня значения. И ничто не изменит сложившуюся ситуацию. Единственного человека, ради которого я бы приложил усилия, я потерял.
Со временем мне нужно будет найти работу. Моих денег надолго не хватит.
Счет.
Счет.
Реклама.
