Между строк (ЛП) - Хейл Оливия

— Но когда шоу вышло в эфир, люди должны были понять, что ты стала жертвой всего этого.

— Все было смонтировано так, что я казалась довольно лицемерной в своей невинности, а мои попытки завести друзей выглядели неискренними. Рядом с Блейком я была самодовольной и мелочной, а моя любовь – слишком наивной.

— Тебе было девятнадцать.

— Да. Может, если бы сезон вышел сегодня, все было бы иначе, но это было десять лет назад.

Ее голос звучит безжизненно.

— Когда шоу вышло в эфир, я наконец-то все увидела. Я видела, как Блейк болтал с другими парнями, сказав им, что назвал меня Сладкой, потому моя крошечная грудь напомнила ему сухие завтраки.

Ее слова – как ушат холодной воды на мою голову.

— Что он сделал?

— И все это было с такой искренней улыбкой... Тот самый мудак, которого невозможно не любить, понимаешь. Помнишь, что я тебе рассказывала... о своем опыте орального секса?

— Помню, — мрачно говорю я. — Он и по телевизору это говорил?

— Да. Говорил.

Я отталкиваюсь от дивана и начинаю расхаживать перед ней. Руки снова сжимаются в кулаки. Мне нужно что-то сделать. Что угодно. Но я не могу, потому что это было десять лет назад. Ущерб уже нанесен.

Ее плечи опускаются, словно она знает, что грядет, и готовится к этому. Она не похожа на ту женщину, которую я узнал, и на секунду мне хочется, чтобы пол разверзся и поглотил меня целиком. Затянул бы меня туда, где мой собственный стыд может утопить меня.

Это чертово шоу, которое моя компания до сих пор пускает в эфир.

— И теперь ты будешь думать обо мне так же, как думали зрители, — глухо произносит она. — Как все до сих пор думают.

— Конечно, не буду.

— Как ты можешь не думать?

Она утыкается лицом в свои руки, и мне больно видеть ее сидящей там.

— Я была посмешищем. Люди кричали мне вслед на улице «сладкая». Мой ужасный британский акцент превратился в мем.

Говорю себе, что сейчас не время для злости.

Я сажусь рядом и обнимаю ее. Какое-то мгновение она сопротивляется. Сидит напряженно и скованно. Но потом обмякает, падая на меня, словно силы ее покинули. Ее лицо все еще скрыто за руками.

— Мне так стыдно, — бормочет она.

Я кладу подбородок ей на макушку.

— Не надо.

— Ненавижу. Ненавижу, что это стало известно, ненавижу, что самый глупый поступок, который я когда-либо делала, стал развлечением... И ненавижу, что ты теперь об этом знаешь.

— Шарлотта...

— Ты стал обо мне думать хуже?

Она отстраняется, и ее голос звучит яростно, несмотря на вопросительную интонацию. По ее щекам текут слезы, и, глядя на них, я чувствую себя так, будто меня пронзили ножом.

Я стираю один из влажных следов большим пальцем, проводя подушечкой по ее шелковистой коже. Она беззвучно плачет, но в ее глазах читается вызов.

— Конечно, я не думаю о тебе хуже.

— Большинство людей думают.

— Большинство людей – чертовы идиоты, — говорю я.

Она дважды быстро моргает.

— Это было так глупо с моей стороны.

— Ты была молода.

— Другие молодые идут на войну или... или... пишут потрясающую музыку. А я сделала это.

Еще больше слез течет по ее лицу, и я крепко прижимаю ее к себе. Мы оказываемся посередине дивана – она лежит у меня на груди, а я обнимаю ее.

Я чувствую влагу от ее слез сквозь рубашку.

— Прости, — бормочу я ей в висок. — Я все исправлю.

— Это не твоя вина, — шепчет она.

— Нет, моя.

Я смываю поцелуями соленый привкус ее слез.

— Это шоу вообще не должно было выйти в эфир.

— С помощью монтажа меня выставили полной идиоткой. А Блейк? Он одержал победу.

— Знаю.

— Знаешь, как много всего они не показали?

Она прижимается лбом к моей ключице, ее руки все еще сжимают ткань моей рубашки.

— Меня выставили злодейкой.

— Ты не могла знать, — говорю я. — Не вини себя за решения, принятые в девятнадцать.

Она приподнимается на локте, и ее заплаканные глаза горят огнем.

— Как я могла не знать? Именно это выдаст поисковик, когда люди будут гуглить мое имя. Даже если я уговорю редактора одобрить мои планы на книгу, даже если я каким-то образом опубликую ее... Это всегда будет преследовать меня. И я могла бы избежать всего этого, если бы была умнее.

Я откидываю назад прядь ее волос. Разочарование в ее взгляде пронзает меня, и я понимаю, что недостоин обнимать ее, недостоин быть мужчиной, с которым она выбирает проводить ночи, в то время как я виноват в ее боли.

— Ты умная, — говорю я ей. — Ты веселая, остроумная и начитанная. Ты прекрасная писательница. И у тебя есть прошлое, которое делает тебя интересной и сложной. Я знаю, каково это – жить с сожалениями. Но, Хаос, кто сможет пройти по жизни без единого провала?

— Люди умнее меня, — бормочет она.

Ее рука скользит по моей шее, и короткие ногти скребут по щетине под челюстью.

— Если ты собираешься на кого-то злиться, — говорю я, — это должен быть я. Не ты.

Она проводит пальцем по моему кадыку.

— Знаю, — шепчет она. — Но это становится все сложнее и сложнее.

Глава 53

Шарлотта

Слишком большой дом пуст, когда я просыпаюсь следующим утром. Мои шаги эхом разносятся по деревянному полу. Прислонившись к кухонному острову, я пью утренний кофе и смотрю на город за панорамными окнами.

Прошлой ночью он спал со мной в моей кровати. Просто спал. Обнимал меня даже после того, как высохли мои слезы. Когда я проснулась, его уже не было, но он оставил мне записку на тумбочке: «Возьми выходной».

Я несколько раз перечитываю записку, вчитываясь в каждое слово, написанное его размашистым почерком. Затем решительно сминаю ее в комок и бросаю в корзину для бумаг.

Прошлое легко забыть, пока оно снова не поднимет голову. Именно это случилось прошлым вечером прямо на его глазах. От смущения я до сих пор чувствую неприятную тяжесть в теле.

Я такая глупая.

Теперь он знает, и, похоже, не осуждает меня... или очень хорошо это скрывает. Может быть, в этом все дело. У нас осталось всего две недели до сдачи первого черновика. Две недели до того, как мне нужно будет отправить книгу Эйдену и узнать его мнение. А потом я соберу вещи и уйду. Все то же самое, что и с моими предыдущими героями мемуаров.

Может быть, он рассчитывает, что мой уход станет естественным завершением наших отношений.

В конце концов, такова моя работа. Я остаюсь на несколько месяцев, может быть, на полгода и ухожу, когда книга закончена. Добавляю ее к другим в своем резюме, а потом начинаю сначала в новом месте.

Никогда не задерживаюсь достаточно долго, чтобы люди успели узнать мое прошлое. В этот раз я провалилась.

Я снова работаю на улице. Мне нужно дописывать главы, но вместо этого я пишу то, к чему я так долго относилась несерьезно. Слова льются рекой. Они сырые. Мне еще нужно провести исследование и поговорить с экспертами, но мне впервые так легко пишется.

Но это кажется слишком личным. Я расслабляюсь после обеда, пересматриваю написанное и думаю, смогу ли я когда-нибудь поделиться этим с миром.

Город купается в ярком, манящем солнце. Меня трясет. Как будто я не могу усидеть на месте, не могу оставаться здесь. Хочу сесть в машину и уехать в холмы. Может, прогуляться? Может, снова сходить в обсерваторию? Или на то место на Малхолланд-авеню, которое так любит Эйден?

Он упомянул, что мы могли бы посмотреть дом его детства. Я звоню ему.

Он отвечает на втором гудке.

— Все в порядке?

— Да. Извини за беспокойство.

— Ничего страшного.

Я прижимаю телефон к плечу и открываю на компьютере расписание Эйдена, к которому Эрик дал мне доступ много недель назад.

— Ты свободен сегодня днем? Мы могли бы поехать в дом, где ты провел детство. Мне хочется... не знаю. Куда-то ехать. Мне нужно двигаться.

Короткая пауза, а затем приглушенный звук в трубке. Я слышу его голос.