Триумф поражения (СИ) - Володина Жанна

— Не должен, — удивляюсь я, чуть не проболтавшись про одиннадцать дней.

Вскакиваю и бегу в комнату охраны здания. Прохор Васильевич и Николай пьют кофе.

— А где Евгений? — спрашиваю я вставших с места при моем появлении мужчин.

— На крыльце, — отвечает мне Прохор Васильевич, странно на меня глядя.

Бегу на крыльцо. Евгений неподвижно стоит и смотрит на аллею. Просто памятник герою охранного труда.

— Женечка! — ластясь лисой, обращаюсь я. — А где Александр Юрьевич?

Евгений, вздрогнув от моего "Женечки", с испугом смотрит на меня. Да… Охранник…

— Уехал, — говорит Евгений, делая от меня шаг назад.

— А куда? — делаю шаг вперед и ловко хватаю его за локоть.

Евгений с ужасом смотрит на мои пальцы, вцепившиеся в ткань его черного пиджака.

— Нина Сергеевна! — мои пальцы мягко отцепляют от Евгения. Прохор Васильевич заглядывает мне в лицо:

— Чем я могу вам помочь?

— Можете! — тут же соглашаюсь я. — Где Хозяин? Куда он уехал?

— Полетать, — обыденно и просто сообщает мне начальник охраны.

— Полетать? — сильнее удивить меня сегодня уже нельзя. — На чем?

— На самолете, — доходчиво объясняет мне Прохор Васильевич.

— Он улетел в командировку? — уточняю я, снова хватая за руку, но уже нашего полубога.

Прохор Васильевич сначала аккуратно отцепляет меня и от себя, а потом отвечает:

— Он будет летать на своем спортивном самолете. У Александра Юрьевича есть спортивный летный клуб, — Прохор Васильевич делает от меня шаг назад. — Он спортивный летчик.

— Прекрасно! — даю я оценку талантам Холодильника, наступая на Евгения, хватая его за рукав и спрашивая. — А вы все почему здесь, а не с ним?

— Нина Сергеевна! Везде камеры! Прекратите хватать Евгения, пожалуйста, — начальник охраны спасает от меня рукав пиджака Евгения.

— Вы думаете, что на основании видеозаписи меня могут привлечь к ответственности за нападение на охрану агентства? — меня начинает разбирать нервный смех.

— На основании этой видеозаписи Евгений может остаться без работы, — вздыхает Прохор Васильевич.

— Почему? — дурею я.

— Потому что со стороны это можно трактовать как приставание Евгения к вам, — и по выражению лица Прохора Васильевича видно, что он не шутит.

— Вас можно хватать? — интересуюсь я, совершенно запутавшись в происходящем.

— И меня не надо, но можно. Отца четверых детей могут и пожалеть, — лукаво улыбается мне начальник охраны. — Но ради них же я бы не рисковал.

— У меня последний вопрос, — делаю руки в боки. — Мне рассказали, что Хозяин был сегодня расстроен и… раздражен немного. И в таком состоянии он поехал полетать? Я ничего не путаю? Он будет в небе один и за рулем?

— За штурвалом, — вежливо поправляет меня Прохор Васильевич. — Господин Климов — прекрасный пилот. Он справится.

— А почему без охраны? — не унимаюсь я.

Самый красивый начальник охраны на всем белом свете с жалостью смотрит на меня, видимо, считая меня женщиной с интеллектом печеньки.

— Просто любопытна ваша версия, — улыбается мне Прохор Васильевич улыбкой врача-психиатра, уже поставившего диагноз, но раздумывающего, кому его сообщать, больному или родственникам. — Чем бы Евгений с Николаем ему помогли в одноместном самолете?

Чувствую себя дурой и выжатым лимоном. С позором возвращаюсь в здание. Да пожалуйста! Пусть летает! Кому он нужен, летчик-самолетчик!

Остаток дня проходит напряженно и мучительно-ожидательно. Сотрудники агентства смотрят на меня, как на диковинного зверька в зоопарке. Милого, но опасного. Сходила, посмотрела, что там с кабинетом. Да. Разбиты две напольные вазы и гепард. Гепарда жаль. Пострадал ни за что…

— К Муравьевым идти, чтобы про эти таинственные письма выяснить или ждать Холодильника? — спрашиваю я Ленку, выйдя в скайп.

— Тебя, Нинка, и на полчаса оставить нельзя! — психует Ленка. — Когда ты их Генке написала?

— Вы все белены объелись?! — почти визжу я. — Я. Ничего. Генке. Не писала. Тем более такого, чтобы Холодильник в бешенстве громил кабинет.

— Спокойно! Тетя Лена думает! — Ленка чешет затылок. — Может, Сальмонелла записку любовную от тебя Генке подделала?

— Нет. Тут что-то серьезнее, чем просто записка. На нее не было бы такой реакции. Точно не было бы, — не соглашаюсь я.

— Вообще-то ты права, — вздыхает Ленка. — Не стал бы взрослый тридцатилетний мужик из-за этого психовать так.

— А я что говорю! — нервничаю я. — Генку бы он пришиб, меня на хлеб и воду. Это максимум. Но гепарда вдребезги — и в небо?!

— Еще версия! — радуется Ленка своей смекалке. — Это спектакль, чтобы ты волновалась за него.

— Ага! А Сальмонелла — приглашенная в антрепризу актриса? — не верю я. — Да и не такой человек Холодильник, чтобы сценки разыгрывать… Он выше этого. Наорать, наказать — это пожалуйста. Но не розыгрыш.

— Пожалуй, — соглашается Ленка. — Тогда не знаю. Жди его. И будь осторожна в выборе слов. У тебя с этим проблема. Оскорбленный влюбленный хуже раненого тигра.

— Знать бы, чем и кто его оскорбил…

Перед сном трусливо просматриваю новости в сети, в поисках катастроф в малой авиации. Вроде нет. Хорошо.

В полночь наконец-то раздается звонок в дверь. Подхожу и, не проверяя кто, говорю:

— В квартиру не пущу. Спущусь в холл сама. Через десять минут.

От двери удаляются тяжелые шаги. Уговариваю себя тем, что сейчас узнаю, что же случилось на самом деле. Это придает храбрости. Потом ее уменьшает мысль о том, что Холодильник "улетел", чтобы не прибить меня под горячую руку, остыть. Значит, перегрелся, а это опасно. Раздираемая противоречиями, спускаюсь в холл.

Холодильник ждет меня. Холодный. Чужой. Каменный.

— Как полетали? — пищу я, не зная, как начать разговор.

Надо было надеть фиолетовую юбку. Его бы переклинило и отвлекло. Судя по горько-злому взгляду, самолет помог не очень.

— В пределах штатного задания, — отвечает мне Холодильник чужим голосом.

— Полегчало? — прощупываю я почву.

— Издеваетесь? — жестко спрашивает он. — Нравится?

— Нет. Конечно, нет! — нервничаю я. — Не нравится.

— Врете! — Холодильник оказывается возле меня и мертвой хваткой берет меня за плечи. — Маленькая актриса, играющая эмоциями и чувствами.

— Послушайте! Что бы ни наговорила вам Сальмонелла… Она не совсем нормальная, вы же должны это понимать! — странно, но мне очень хочется оправдаться.

— Нет! Это вы послушайте! — рычит Холодильник. (Господи! А вчера казалось, что он человек). — Я нарушаю свое слово, данное вам. Больше нет никаких одиннадцати дней. Я вам их не даю.

Глава 29. Дневник

Жаль, королевство маловато,

разгуляться мне негде.

Ну, ничего, я поссорю соседей

между собой — это я умею.

Евгений Шварц "Золушка"

— Что значит не даете? — храбрюсь я, пытаясь освободиться из жестких объятий, нападая от отчаяния. — Я у вас в принципе и не просила ни шестьдесят, ни одиннадцать дней. Это была ваша игра!

— Игра? — Холодильник на секунду закрывает глаза, чтобы открыть их и опалить меня лихорадочным, испепеляющим взглядом. — Это вы упорно играете свою роль. С первого дня. С первой встречи.

— Я просто защищаюсь! — огрызаюсь я, чувствуя, что между нами сейчас происходит что-то непоправимое, безнадежно необратимое. — Что вы хотите предпринять? Я могу узнать, что так вывело вас из себя?

— Разочарование, — выдыхает Холодильник. — Жестокое разочарование в себе.

— В себе? — растерянно перепрашиваю я. — По какой причине?

Холодильник тяжело дышит и бездумно сжимает мои плечи еще сильнее. Я ойкаю от настоящей боли, и он словно приходит в сознание, отпуская меня и отшатываясь.

— Александр Юрьевич! — я вкладываю в свою интонацию максимально угадываемую обеспокоенность. — Я уверена, что всё, что предложила вам Сальмонелла, сфабриковано ею же. Но что бы она ни придумала, вы зря так реагируете.