Мой бывший враг (СИ) - Вознесенская Дарья

Дима, широко улыбаясь, протягивает руку Каримову. И тот, как ни странно, жмет её. Правда, судя по тому, что мой новый приятель морщится, довольно интенсивно.

— Майя, все хорошо? Дальше справишься? — спрашивает парень, и я киваю. Кажется, его пронесло, а что уж мне грозит… разберемся. — Тогда пока.

Он кивает нам обоим и уходит в клуб. А Каримов вдруг отодвигает меня от машины, что-то говорит водителю, сует тому купюру и такси срывается с места.

Веселость тут же слетает с меня.

— Не слишком много на себя берешь?

— Не слишком.

Он снова стоит рядом, и я на мгновение чувствую беспокойство, что один лишь пиджак не защитит его от злого мартовского ветра. Но только на мгновение. Дань прошлому, в котором мне так нравилось о нем заботиться… пусть в этом не было необходимости.

Со вздохом снова достаю телефон и нажимаю приложение. Но Каримов неуловимым движением извлекает у меня из пальцев гаджет и кивает в сторону стоянки:

— Я отвезу тебя.

— Не стоит. Лучше возвращайся к своему товарищу — у вас явно там незавершенные дела.

— Он только рад будет, что все достанутся ему, — усмехается. — Едем.

— Ты же пил, — хмурюсь.

— Следишь за мной?

— Скорее, наоборот, — цежу. — Но не заметить твое появление не возможно — к этому месту всегда слетаются полуголые мотыльки.

Усмехается, а потом склоняет голову набок, внимательно меня изучая.

— Я с водителем. И не могу позволить… дочери своего друга кататься на непонятных машинах.

— Что ты можешь или не можешь позволить — мне плевать, — качаю головой. — Я лучше поеду на непонятной машине, чем с тобой.

— Боишься?

— Черт возьми, Каримов! — делаю глубокий вдох, чтобы не заорать раздраженно. — Неужели не понятно, что я просто не хочу тебя видеть? Что ты мне неприятен? И что я не желаю иметь ничего общего с тобой?

— А придется, — пожимает плечами. — Мы теперь будем часто видеться.

Это вряд ли.

Если надо будет — перестану пока общаться с отцом. Мне не привыкать. Возможно мой бывший муж думает, что я послушная девочка, которую папочка везде таскает с собой, а значит он сможет повлиять на меня. Но в моих силах сделать так, чтобы у нас не было точек соприкосновения. Ни одной.

Я вдруг чувствую себя уверенней. Чего я, собственно, боюсь? Появление Ильи Каримова в моей жизни стало, конечно, неожиданностью, и я все еще бурно реагирую на каждый его шаг, но что бы там он ни задумал снова — я ему больше не по зубам. Я уже не так наивна. Не так неуверенна в себе.

И не влюблена.

А значит, могу действовать как с любым другим навязчивым идиотом.

Разворачиваюсь и иду в сторону клуба. И ему это не нравится, судя по тому, как он хватает меня за руку.

— Собралась куда-то?

Медленно перевожу взгляд на его пальцы. А потом на него:

— Грубая сила? Серьезно? Это единственное, чем ты можешь удержать?

Пальцы на мгновение сжимаются, а потом вдруг его ладонь скользит по рукаву моего пальто добирается до шеи, выше и обхватывает подбородок, заставляя меня поднять голову. И вот я уже смотрю в черноту на месте его глаз:

— Не единственное, — его голос низкий и вибрирующий, и эта вибрация будто насквозь проходит через мое тело. Он подавляет… и я слышу в нем знакомые рокочущие ноты, говорящие о том, что мужчина в бешенстве, несмотря на его спокойное лицо. — Принуждение. Ласка. Умение вызвать страх. Или найти слабое место… Если я хочу чего-то, то добиваюсь этого любым способом, считают окружающие это уместным или нет. И если я решил, что ты поедешь сейчас домой на моей машине, то ты поедешь, даже если мне придется закинуть тебя на плечо. На что ты рассчитывала, девочка? Вернуться к своему дружку и попросить у него телефон? Можем вернуться. Я посажу тебя между собой и моим компаньоном, и ты будешь вместе с нами смотреть на танцующих перед нами девок. Я даже позволю тебе выбрать кого-то для меня… Как тебе такой вариант? Готова? Или ты все-таки сейчас послушно последуешь за мной, сядешь на заднее сидение и позволишь мне отвезти тебя?

Что я точно знаю про него, так это то, что он не разбрасывается словами попусту. И на насилие, в том смысле, в каком его боится любая девушка, не способен — не из-за благородства, скорее потому, что никогда не видел в этом смысла.

Секунда на принятие решения, и я выдыхаю:

— Домой.

— Умница.

Он разворачивает меня и обнимает за талию, будто он и правда мужчина, провожающий свою женщину, а я чувствую себя настолько уставшей от противостояния, что даже не возражаю. И перестаю задумываться, зачем он все это творит. Действия Каримова всегда были непредсказуемыми и неожиданными — это только мне, двадцатилетней идиотке, могло тогда показаться, что я разобралась в его мотивах и желаниях.

Проскальзываю на заднее сидение и вздрагиваю от сдержанного:

— Доброй ночи, Майя Александровна.

Он и Виталия с собой перетащил? Надо же…

Глухо здороваюсь с водителем и отодвигаюсь на самый край, вжимаясь почти в противоположную от Каримова дверь.

— Адрес.

— Что?

— Адрес свой говори.

Тот факт, что он не знает, где я живу, меня радует.

Точнее, не знал…

Вздыхаю и называю улицу и номер дома.

7

… Я сижу, отвернувшись к окну и едва не плачу. Вот как он мог? Зачем? Разве ему мало… меня одной?

Почему позволял всем этим девкам на приеме увиваться вокруг него? Они ж едва из декольте своих не выскакивали, чтобы обратить на себя внимание — даже те, кто были с другими мужчинами. И получалось ведь. Илья не выглядел совсем уж равнодушным.

Или мне показалось? Может… показалось?

— Ты чего сопишь недовольно? — голос мужчины прозвучал устало, будто ему надоели мои капризы. Но ведь я не капризничала. Ни словом, ни делом не показала, насколько мне было неприятно происходящее, насколько душила меня ревность. Стояла рядом с ним и улыбалась, как заведенная.

Как и положено его спутнице.

А то, что при этом внутри меня вместо крови кислота была — так это же ерунда, да?

Вот только когда в машину села — накрыло.

— Все хорошо, — голос дрогнул на последнем слоге, но это единственное, что я себе позволила.

— Виталий, подними перегородку, — а в его — раздражение.

И довольно жесткий захват вокруг талии:

— Запомни, золотая, я терпеть не могу всех этих женских обидок. Сама придумала, губы надула — это не ко мне. Еще раз спрашиваю, чем ты не довольна?

— Эти женщины вокруг тебя… — выдавила, наконец, — им плевать, что ты пришел не один, и тебе… тоже плевать.

Даже в полумраке я увидела, как взметнулись его брови.

— И на основании чего ты выводы такие сделала, а?

— А разве не так? — как ни старалась, в голосе появились истерически нотки, — ты же доволен был, что на тебя облизываются. На меня внимания не обращал, а я… Не смей так со мной, понятно? Я не могу так, если…

Мужская ладонь крепко обхватила подбородок, заставив проглотить окончание фразы. А потом я увидела его глаза, близко-близко. Очень злые глаза. И каждая фраза как пощечина:

— А теперь слушай меня. Скажу один раз, а ты постарайся запомнить. Так вот, сопеть обиженно, ультимаиумы ставить и коготки демонстрировать заканчивай. Со мной так разговаривать и истерить не смей, даже если тебе что покажется. Я с тобой пришел, для меня уже достаточно. Но я не буду ходить за тобой привязанным каблуком и дорожки стелить. И не буду демонстративно отворачиваться от всех навязчивых баб, которые всегда на таких приемах высматривают золотые прииски. Хочешь чтобы тебя замечали — за себя и берись, учись впечатление производить. И не только игрой в обиженку…

За окном — яркие огни Москвы. Иллюминацией мэрия, похоже, заведует напрямую. Мне есть на что смотреть в отличие от того вечера…

И почему я так хорошо его помню? Почему вообще могу воспроизвести в голове почти каждую минуту нашего «вместе»?