Семья для мажора (СИ) - Зайцева Кристина

— Извиниться? — повторяет сухо.

— Да… — выпаливаю. — Извинения — это тяжело. Знаешь, не только для того, кто их приносит. Принимать извинения тоже нужно уметь.

— То есть, я не умею? — интересуется ровно.

— По-моему, нет.

Запрокинув голову, он смотрит в потолок и тихо посмеивается.

Глядя на его точеный подбородок, сглатываю и нервно мну край своего фартука.

Несмотря на то, что меня душат эмоции, я понимаю, что сейчас… мы кажется поссоримся, и это черт знает что.

Опустив подбородок, тычет им в меня:

— Ну, ладно. Давай попробуем. За что ты извиняешься?

Пффф…

Почему с ним так трудно?!

Потому что он это он.

Нести всю эту чушь невыносимо тяжело, но я уже в ней по-колено.

— За то, что… так вышло, — смотрю в его упрямые глаза.

— За то, что “прошла любовь”? — уточняет. — За такое что, извиняются?

Нелепость этой фразы рождает ком в горле. То, что из всего сказанного мной, он ухватился именно за нее, терзает душу.

— Я хочу извиниться, — настаиваю.

— Окей. Извинения приняты.

— Давай дружить… — прошу его очень тихо.

Я знаю, что он пошлет меня куда подальше, но мне нужно иметь возможность хотя бы здороваться с ним время от времени. Зачем? Потому что я больная.

Глубоко вдохнув, он смотрит на меня с деланной задумчивостью, но в ту секунду, когда его глаза касаются моих губ, живот взрывается мурашками.

Быстро подняв глаза, Дубцов бросает:

— Легко. Это все?

Только получив этот ответ я понимаю, что в тайне ждала другого. Если он согласен “дружить”, то это разве не безразличие? Я бы не смогла быть ему другом. Никогда. Я бы не смогла находиться рядом с ним не имея возможности касаться во всех возможных смыслах. Делать с ним вещи, которые мы делали. Только так я хочу его себе! Всего целиком!

— При покупке двух капучино, десерт в подарок, — проговариваю хрипло.

Вспышка, которая проносится в его глазах, останавливает сердце.

— Сними эту хрень с головы. Дружеский совет.

Мои щеки вспыхивают.

Развернувшись, он шагает к двери, а я кусаю до боли губу, боясь крикнуть ему вдогонку что-нибудь соразмерное. Если я это сделаю, то ни о какой “дружбе” речи быть не может. Когда-то я думала, что нет ничего хуже, чем сходить по нему с ума безответно, но “дружить” с ним будет просто чертовой пыткой, потому что быть с ним паинькой теперь я, кажется, разучилась. Кажется, только с ним я бываю такой — не паинькой. Почему? Не знаю!

Его характер злит, цепляет, манит меня, как… мотылька.

Вздрагиваю, когда за Дубцовым закрывается дверь.

Накрыв ладонью свое правое запястье, нащупываю его подарок через рукав свитера.

Оставшееся до закрытия кофейни время все валится у меня из рук. О том, чтобы развешивать дурацкие сердечки даже не думаю.

Я думаю только о том, как в его черных глазах блеснули те молнии, от которых меня трясет.

Выбирая для деда десерт, я понимаю, что взвинчена достаточно, чтобы не растерять своего намерения поговорить с ним о том, на что в своей жизни я вообще могу рассчитывать.

Выйдя из автобуса, продираюсь к дому через порывы ледяного ветра, от которого спирает дыхание.

Мне придется до ночи зубрить лекцию к пятничной контролькой, но даже несмотря на это, раздевшись, я направляюсь прямиком на кухню.

Расположившись за столом, дед погружен в чтение книги. То, как он сдвигает очки на самый кончик носа, всегда меня смешило. Я люблю его. Сильно. Сейчас все годы, которые мы провели вместе, кажутся мне ярким калейдоскопом. Мы никогда не ссорились. Ни одного раза в жизни. Я и сейчас не собираюсь этого делать. Он дал мне слишком много, чтобы я могла на него злиться.

На нем футболка и пижамные клетчатые штаны. Но, как и раньше, он не ложится спать, пока меня не будет дома.

— Привет. — Пройдя в кухню, ставлю на стол пакет с его пирожным.

— Чайник вскипел. Присядь, — просит с грустной нежностью, отложив в сторону книгу.

Выдохнув, опускаюсь на стул и спрашиваю:

— Дед… наш дом… ммм… не наш?

На его лице удивление. Уверена, он не ожидал от меня такого вопроса, и я прячу от него глаза, ведь деньги и все, что с ними связано — тема, которую мы никогда не поднимали. Нам не всегда хватало, но мы научились жить очень экономно. Просто, так вышло, что я умею очень хорошо считать.

Помолчав, он цокает:

— Не наш? Как не наш?

Наверное, он подзабыл, что мне уже не десять. И что я не хрустальная.

— Он нам не принадлежит? — спрашиваю, водя пальцем по клеенке.

— Пум-пу-пум… — тянет.

Собравшись с силами, поднимаю на него глаза.

Потерев ладонью подбородок, он пытается делать безмятежный вид, но я вижу беспокойство в его выцветших голубых глазах.

— Нас разве кто-то гонит?

— Нет… — отвечаю тихо. — Но у нас что, больше ничего нет?

— Ну, почему же, — отвечает с расстановкой. — Кое-что есть. А что, пора тебе поинтересоваться. Я тоже хорош.

— Ты не волнуйся. — Накрываю его ладонь своей. — Ладно?

Его подбородок вдруг начинает подрагивать.

Похлопав меня по руке, бормочет:

— М-да… м-да… Я сюда приехал в двадцать пять.

— Угу, — отвечаю.

Я знаю, что дед с женой и детьми, моим дядей и моим отцом, приехал сюда из другой страны, только тогда все это была одна большая страна.

— Жилье выделили мне служебное, как семейному. Арендованное, но нам и этого вот так было, — проводит пальцем по горлу. — Так и жили. Потом бабушка твоя умерла. Потом Союз распался. Потом родители твои погибли. С документами я долго маялся. Гражданство нужно было менять. Родина моя далеко, затянулось все… И дом из-за этого… профукал… м-да… на приватизацию не успел.

— Угу…

— Ты не переживай, там у меня квартира есть. Только документы восстановить надо. Мы с Мишей, дядькой твоим, уже третий год бьемся.

— О… ясно… — выдыхаю, не зная чувствовать ли облегчение.

— Не бросят они тебя, в случае чего, — говорит убежденно. — У нас с Мишей уговор.

В случае чего?

Не хочу думать про этот случай.

— Ясно…

Погладив меня по голове, он растроганно повторяет:

— Ты не волнуйся. Все хорошо будет… нас никто не выгоняет. Аренду, ее продлить можно. Договоримся.

— Угу…

Выдохнув, кладу голову на его плечо и закрываю глаза.

Если час от часу не легче, то это мой случай.

Глава 10

Кирилл

— Сядь, пожалуйста. — Поставив на подоконник лейку для цветов, мать указывает рукой на стул с обратной стороны своего рабочего стола.

Тон ее голоса и резкость движений намекают мне на то, что зря я рассчитывал поболтать о том о сем.

Бросив на пол рюкзак, усаживаюсь на стул и вытягиваю под столом ноги.

— Где ты ночевал? — интересуется как бы между прочим, опускаясь в белое кожаное кресло напротив меня.

На ее пальце кольцо с большим бриллиантом. В детстве мне нравились ее украшения. Одно я даже попробовал проглотить, слава Богу, отцовский водитель мимо проходил и успел вытрясти его из меня до того, как случилась “трагедия”.

— У Стаса. — Скрывать мне нечего.

— А позавчера? — Постукивает по столу ногтем.

— Там же, — отвечаю ей.

— Сынок. — Кладет на руки подбородок и смотрит на меня со вселенской усталостью. — У тебя что, дома своего нет?

— Кхм… — Чешу кончик носа. — Хороший вопрос.

— Кирилл, не говори глупостей. Я поговорю с отцом. Кажется, этот конфликт зашел слишком далеко. Извинишься, и мы про все забудем.

— Нет, — говорю на каком-то внутреннем автопилоте.

То, от чего еще пару недель назад я предпочитал дистанцироваться, теперь стало делом принципа.

Извинения…

Перед глазами встает ангельское лицо и окружении рыжих, как ржавчина, кудрей. Цвет, от которого я тащился. Твою мать. Я и сейчас тащусь.

На фиг ее.

В жопу извинения.

— Кирилл…

— Нет, — повторяю, отрывая глаза от поверхности стола и переводя их на мать.