Кексики vs Любовь (СИ) - Шэй Джина "Pippilotta"

Мысли останавливаются ровно посредине длинного монолога.

Я недоверчиво смотрю на себя в зеркало, кручусь из стороны в сторону, пытаюсь понять…

Как так вышло?

Эй, где мои бока? Где пузо третьего размера, которое сегодня пришлось маскировать корректирующим бельем? Где задница размером с айсберг для Титаника?

Все вроде тут, и габариты тела остались там же, где и раньше были, но все компрометирующие зоны спрятались в складках юбки, в полах джинсовки, в струщейся ткани шелкового топа. И даже мелкая сетка, возмутительная и непристойная, не сделала из моих ног колбасу-вязанку. А легла так, как и надо было лежать, только тугими резинками напоминая мне, что не все так просто с этой сеточкой.

И если сегодняшнее платье я надевала, потому что Маринка шила его для меня, специально для встречи выпускников, моей мини-презентации, и стыдно было пускать по ветру столько стараний любимой сестры, то это…

Черт…

Я бы и вправду хотела, чтобы мужчины видели меня такой. Дерзкой, сильной, в стиле рок-н-ролл…

Одно только “но” — вырез на груди. Чудовищно низкое декольте, которое открывало мою грудь на три сантиметра “ложбинки блудницы”…

Я и у платья-то эту ложбинку едва вынесла, но для музея это воистину чересчур откровенно и пошло. У тамошних чучел вся шерсть повылазит от возмущения.

С другой стороны, Тевтонцев ведь ничего не имел против сегодняшнего декольте. Может, и это ему зайдет?

Я смотрю на Маринку, вижу, как сияют её глаза. Она уже все сама поняла и, кажется, готова принимать мои восторги её безупречным вкусом. И я их почти сформулировала, почти озвучила, если бы не…

— Кхе-кхе-кхе… — раздается звучное прокашливание со стороны распахнутого настежь окна, — раз-два-три… Нормально, поехали!

К сожалению — я знаю этот голос — низкий баритон с приятной хрипотцой. С восьмого класса знаю и ненавижу всеми швабрами души.

Что чертов Бурцев забыл у меня под окнами?

Ответ я получаю вслед за неозвученным вопросом.

— Многоуважаемая Юлия Руслановна Максимовская, — тоном профессионального диктора вещает со двора в какой-то супермощный микрофон Бурцев, — я ваш тортик скушал, требую добавки!

Глава 4. В которой происходит Великое Помидорно-Поцелуйное Побоище

— То-о-олько одна плюшка на столе-е-е…

— Замолчи немедленно!

Я задираю голову, чтобы воочию убедиться — вышла. Вышла моя прекрасная прелесть с четвертым размером груди. Высунулась с балкона по пояс, сверкает на весь мир своей роскошью. Жаль, не спустилась ко мне. Отсюда так плохо видно!

Я перехватываю матюгальник поудобнее, подкручиваю незаметно звук у стереоколонки в багажнике и начинаю песню сначала.

— Плюшка, ты ко мне спустись,

Мягкой поступью цариц…

— Хрясь! — эта реплика оказывается последним всхрипом рухнувшего рядом со мной горшка с какой-то геранью.

— Воу-воу, полегче, мадмуазель, — произношу я, сочувственно касаясь покойного цветка носком кроссовки, — не надо убивать домашние цветочки, жалко же.

— Хрясь! — вторая герань падает в полуметре от моей ноги, но уже с противоположной стороны.

— Все для тебя, Бурцев, — слышу звонкий и ехидный голос Максимовской с балкона, — ничего-то мне для тебя не жалко.

— Ты прицел наведи получше, — советую я насмешливо, — и на тачку попасть проще, чем мне в голову.

— А я. Люблю. Сложные задачи! — рычит в ответ Максимовская. Вот только после этого кряхтенья третий горшок ко мне не летит. И даже более того — я отчетливо слышу рычание на пару октав повыше, чем контральто Плюшки.

— Только попробуй. Это мамино любимое алоэ! Я ей все расскажу!!!

Не люблю, когда весь движ происходит без меня. И вообще, хочу внимания и торта! А за сим, стоит начать сначала!

— Плюшка, ты ко мне спустись,

Мягкой поступью цариц…

Торта с кремом простота

Заставляет падать ниц…

Увы мне, увы! Плюшка не восторгается моим вторым заходом так же, как первым. И кажется, вообще уходит с балкона. А я… А что я? Где там мой максимум у колонок?

Пусть весь двор шатает, как меня от невыносимого желания добраться до Максимовской и…

— То-о-олько одна плюшка на столе-е-е!

Фантазия — моя извечная вражина, сколько раз она меня спасала, но сейчас — только подставляет. Рисует мне в акварельных красках круглый стол в моей гостиной, и на нем — царство зефирных удовольствий, голую Юльку с её треклятым четвертым размером. Ургх. Сейчас опять слюной подавлюсь!

Над моей головой распахивается балконная створка.

Я в слепой надежде, что это Плюшка прекратила ломаться и наконец снизошла до того, чтобы мне поапплодировать.

— Бля!

Еле успеваю увернуться от рыжей пушистой бомбы, летящей вниз с оглушительным мявом. Кошак со вздыбленной шерстью приземляется на крышу моей тачки — как это и положено, на все четыре когтистых лапы.

А ведь Порш воском натирать — все равно что дракону задницу золотом покрывать.

— Вы там офонарели, что ли? — рявкаю уже без матюгальника.

— Неча горло драть, шелупонь наркоманская, — верещит со второго этажа какой-то дедан.

Ладно, старость не радость, маразм не оргазм. Эх! А я-то думал, Юлька мою луженую глотку наконец оценила.

— Может, поможешь, братан? — спрашиваю у кота. — Как мартовский потаскун мартовского потаскуна, выручи. Все бабы любят котиков. Ты поскулишь ей под дверью, она выглянет, а я её хвать!

— Ма-а-ать, — возмущается кошарина идее того, что работа достанется ему, а секс — мне, задирает хвост, демонстрируя лишенную кошатских достоинств задницу, и проскальзывает по крыше машины, умножая счет на полировку этой самой крыши на троечку.

— Эй, гад, да ты теперь мне должен, — не выдерживаю и лезу в зеленый куст сирени, чтобы найти потенциального соблазнителя Плюшки, — а ну сюда иди давай!

Соблазнитель орет дрянью, выкручивается как последняя змеина и полосует меня нестриженными когтями.

— С-с-сутулая ты псина, рыжий, — рычу остервенело, но вылезаю из кустов и тащу дикую тварь за собой.

Пятьдесят процентов плана реализовано, осталось понять, как пробраться в подъезд и подкинуть орущую бестию под дверь Максимовской. Может, она хоть на вой этот дикий выглянет?

Я бы выглянул! Такое ощущение, что пожарная сирена сработала.

— Хороший котик, котик хочет колбаски? — понимаю, что выгляжу как дебил, заискивая перед наглой кошачьей рожей, но… А вдруг сработает?

Не. Не срабатывает. Кот не хочет колбаски из презренных рук чужака. Кот продолжает орать как последняя мразь и с боем прощаться с жизнью, которая мне на самом-то деле на фиг не сдалась. Помогает мне только тот минимум знаний по биологии и пара просмотренных научно-популярных фильмов про повадки кошачьих. Я беру кота за загривок и встряхиваю. Он издает жалобный писк и повисает как кутенок беспомощный. Вот так-то лучше.

Я подхожу к подъездной двери и только сейчас осознаю слабое место в своем плане. А в подъезд-то я как попаду?

— Братан, у тебя случайно когти не из адамантия? — спрашиваю у кота.

По его скорбным глазам видно, что нет, но если когда-нибудь он найдет мои тапки в темном переулке — он расправится с ними и без супергероических когтей небывалой прочности.

Для пробы тыкаюсь по паре кнопок, наугад, надеясь на людскую авось, но…

Это Москва, детка, здесь проще банк ограбить, чем без спросу в чужой подъезд попасть. Мне не удается себя выдать ни за почтальона, ни за участкового, ни за соседа. Два раза меня даже посылают по батюшке, по матушке, и по всем прочим дальним родственникам.

С пятого раза натыкаюсь на дедка-котометателя.

— А, так ты еще и не нашинский, наркоман! — издевательски тянет дедан из домофона.

— Дед, ты где видел наркоманов на таких тачках? — пытаюсь достучаться до непораженного маразмом мозга.

— Так ты её угнал поди, ты ж наркоман, рожа девиантная, — охотно огрызается дедок.

Судя по тому, с какой охотой он трындит по домофону — мне попался старикан из скучающих, готовых на любой кипишь ради развлекухи.