Внеклассные занятия (СИ) - "KOSHKAWEN"

— Я! — выпаливаю я, раздраженно следуя к дверям в классную комнату. — Никогда еще директор не обращался ко мне, как к последнему двоечнику!

— Так ты веди себя как отличница, Ярославцева! — возражает историк. — А то померкнут все твои пятерки в журнале, перевернувшись вверх ногами!

Мысленно проклиная историка всеми известными матерными словами, посылая его туда, откуда открытки даже на Рождество не доходят, я вхожу в класс, сопровождаемая смешками и издевками своих же одноклассников.

Прозвенел звонок, отдохнувшие и даже уставшие от безделья ученики приготовились сорваться со своих мест с низкого старта.

— Все могут быть свободны, остается только Ярославцева! Да, Кристина, да, у тебя история по расписанию! — уверенно заявляет Даня, когда я уничтожающим взглядом смотрю ему в лицо, пытаясь оценить на глаз уровень его вменяемости.

— У меня геометрия, как и у всех остальных! — заявляю я, когда плавным потоком одноклассники потекли прочь из класса, на ходу шутливо соболезнуя мне.

— Я договорюсь с Ириной Павловной, и у тебя будет сейчас история, — притворно сладко улыбается Даня, присаживаясь на уголок учительского стола. — Ты же не можешь пропустить такой важный для тебя предмет.

Проходит минут двадцать, и мне начинает казаться, что время остановилось или же на настенных часах в комнате отжила свой срок батарейка. Мучительно долго тянулись минуты, пока я что-то лениво перерисовывала из учебника истории по указке Дани, ожидая, когда, наконец, раздастся спасительный звонок.

— И к чему мы интересно придем к концу года, Ярославцева? — нарушает тишину Даня, вальяжно развалившись на своем стуле, глядя на меня из-под полуопущенных ресниц. — Интересно, все круглые отличницы, рвущиеся к медали, прогуливают, давясь сигаретным дымом в курилке?

— Не знаю, — не поднимая головы от тетради и стараясь не вестись на провокацию, отвечаю я. — Наверное, не всех зажимают учителя у себя дома.

Кажется, я попадаю в цель, но вменяемой же реакции от подобного типа ждать не стоит. Даня коротко рассмеялся, отчего я сжала ручку в пальцах сильнее, останавливая себя в желании запустить ею в его довольную физиономию.

— Я боюсь оставаться с вами наедине, Даниил Евгеньевич, — притворно внимательно я изучаю созданный в тетради шедевр, параллельно пытаясь пробить защиту этого откровенного хама. — Знаете, ведь всякое бывает… Может, вы захотите меня изнасиловать в воспитательно-профилактических целях.

Угорая над моим предположением, Даня рассмеялся в голос, надевая маску искреннего удивления и недоумения.

— Ты хочешь в чем-то меня обвинить? — подавив новый прилив смеха, уточняет историк. — Я в чем-то обманул тебя? Действовал силой? Или ты не принимала в этом никакого участия?

— Вы воспользовались моим плачевным положением, — нараспев оповещаю я, наконец, встречаясь с Даней взглядом, но затем снова обращая все свое внимание в тетрадь. — Это же не мне двадцать пять лет и не я под предлогом взаимопомощи совращаю несовершеннолетнего.

— Ярославцева, — зовет меня историк, отчего мне приходится посмотреть на него. — Свободна!

— Еще же не было звонка… — крутя в руках ручку, напоминаю я, глядя на хитроватую ухмылку историка.

— Пошла вон! — чеканит Даниил Евгеньевич, обращаясь ко мне, будто суровый руководитель к ленивому работнику. — Для тебя, Ярославцева, урок закончен.

Пожав плечами, я бросаю тетрадь и учебник в сумку, выходя из класса, кинув через плечо ленивое «До свидания».

Утром следующего дня я проснулась от нескольких будильников сразу, заботливо поставленных мною для подстраховки. В гимназию я добралась вовремя, но сюрприз, который меня ожидал в родных стенах учебного заведения, едва не лишил дара речи. Поперек коридора в паре метров от кабинета истории и по совместительству нашей классной комнаты, под самым потолком красовалась растяжка, с жирно начерченными на ней ярко-красной краской буквами, складывающимися в одну фразу: «Ярославцева — шлюха!».

— Слышь, Криска, кто это так накатал? — Вика удивленно захлопала длинными накрашенными ресницами.

— Догадываюсь, — рычу я в ответ, сжимая руки в кулаки, ища глазами хоть что-то, чем можно достать и сорвать это художество из-под потолка. — Убью этого недоноска!

========== 7. Неравный поединок. ==========

Думаю, высказывание о том, что кровь может бурлить в жилах — вполне материально. Сейчас моя кровь не то, что бурлила — она закипала, расширяя сосуды настолько сильно, что стало неимоверно жарко. А может быть, это от тех усилий, которые я приложила, когда сдирала злополучный баннер, таская стулья и указки. Предел терпения достигнут! От ненависти к одному единственному человеку даже глаза пощипывало, а в висках противно стучало.

— Я тебе устрою историю!.. — шиплю я, разрывая плотную бумагу на куски с красовавшимся на ней мнением обо мне.

Аккуратно собрав разлетевшиеся части пропаганды против меня, я сжала их в кулаках, почти бегом направляясь в кабинет номер триста шесть.

— Вы это в коридоре забыли! — выкрикиваю я с порога, орошая поверхность пола класса, учительский стол, да и самого историка многочисленными кусочками бумаги, пестрящими местами ярко-алой краской. — Подленько же вы действуете, Даниил Евгеньевич! Отчего столько чести в отношении моей скромной персоны?! Я одна из тех немногих, что посмела усомниться в ваших непревзойденных интеллектуальных способностях?! Или же первая, которая не поддалась чарам вашей броской внешности?! Ты… Ты… Ублюдок!

У меня не хватает больше слов, эмоций, я вся превратилась в оголенный нерв, до которого прикоснуться сейчас — смерти подобно.

— Что ты несешь? — нахмурившись, но оставаясь хладнокровным и равнодушным, Даня поднимается из-за стола, смахивая с плеча обрывок бумажки.

Он обходит меня и поспешно захлопывает дверь, чтобы моими воплями не наслаждалась большая часть гимназии.

— Что случилось? — спрашивает он меня, снова обернувшись.

Вместо ответа я хочу вцепиться в его наглое лицо ногтями, нацарапав на нем нечто подобное тому, что было на растяжке, но уже лично про него.

— То, что сейчас вся гимназия будет говорить про меня то, что ты начеркал на весь коридор! — срываюсь на крик я, едва не кидаясь на историка подобно разъяренной кошке. — Как подло и низко! Так могут поступать только озабоченные паршивцы, вроде тебя!

Я напрочь забываю, что передо мной вроде как учитель. Впервые обращаюсь к нему на "ты" и сама себе удивляюсь, отчего это получается так легко. Сейчас он для меня пустое место! Нет, лужа грязи, в которую хотелось плюнуть!

— Все, тихо! — он повышает тон, резко схватив меня за предплечья и довольно ощутимо встряхнув в руках, отчего я замолкаю, едва не прикусив язык. — Замолчи!

Не теряя драгоценные секунды моего молчания и растерянности, Левин рывком сажает меня на стоявшую позади парту, расставив руки с обеих сторон моих бедер.

— Что произошло? — оказавшись лицом к лицу со мной, вновь спрашивает он. — В любом случае, что бы ни произошло — я не имею к этому никакого отношения!

— Да, конечно же! — рычу я, как можно ощутимее пнув его ногой в колено — крепкий, зараза! — А то, что Ярославцева — шлюха — это я сама о себе написала на обозрение всей гимназии! Видеть не могу такого слизня, как ты!

Даня строит немного ошарашенный вид, но быстро берет себя в руки, снова став безразличным. Пожалуй, притворяться безучастным у него получается лучше всего.

— Отпусти меня! — с силой толкаю его кулаками в грудь и он, наконец, позволяет мне соскользнуть с парты. — Конченый урод!

Чувствуя, что от обиды и злости сейчас просто разревусь, я выбегаю из кабинета. Сесть за парту сегодня я просто не могу, поэтому забрав из раздевалки сумку, отправляюсь домой.

А дома меня встречает мама, которая совсем забросила работу, уйдя на больничный, видимо пытаясь залечить разбитое отцом сердце.