Трудное счастье - Спенсер Лавирль

Он думал об этом по пути в школу, собираясь сдать свою футбольную форму. Робби спустился в раздевалку, распахнул дверь, которая тут же со скрипом закрылась за ним. В кабинете тренера было темно, а его дверь заперта. Длинные скамейки пустовали. Над головой горела единственная лампочка. Она бросала несколько тусклых лучей сквозь металлическую сетку, и в комнате царил печальный полумрак. Конец сезона, и только навсегда въевшийся сырой запах напоминал о пролитых каплях пота и о том, как они все вместе старались победить. В углу у комнатки тренера стояли три больших пластиковых мешка, на которых косым почерком Гормэна было написано: «Форма», «Наколенники», «Наплечники». Резиновая подошва туфель Робби заскрипела на бетонном полу, когда он подошел и разложил по мешкам свое снаряжение. Он обернулся… и замер.

У противоположного конца скамейки стоял Кент Аренс. Он был так же удивлен и насторожен, как Робби. Оба не знали, что сказать. Робби заговорил первым. — Привет.

— Привет.

— Не знал, что ты здесь.

Кент ткнул пальцем через левое плечо.

— Я был в туалете.

Снова пауза, оба думали, как продолжить разговор.

— Сдаешь форму? — спросил Робби.

— Ага. А ты?

— Тоже.

— Жаль, что сезон кончился.

— Да, мне тоже.

Оба не знали, куда девать, глаза.

— Ну…

Чтобы подойти к своим шкафчикам, им надо было миновать друг друга, и они постарались остаться каждый со своей стороны скамейки. Потом парни принялись рыться в ящичках, доставать вещи и запихивать их в свои спортивные сумки, и все это, не глядя друг на друга. Громкий стук подсказал Робби, что Кент бросил в мешок свои доспехи, и он отклонился на дюйм, высунувшись из-за дверцы и глядя, как Кент возвращается. Их глаза встретились, и Робби снова спрятался в шкафчике. Тогда Кент подошел и стал за его спиной.

— Можно мне поговорить с тобой кое о чем? Казалось, вся кровь бросилась Робби в лицо, как тогда, когда он впервые поцеловал девушку — то же пугающее, живое, полное страхов и надежд, неистовое желание поскорее приблизить этот момент, боязнь потерять самообладание и стремление преодолеть этот барьер, чтобы можно было начать новую страницу в своей жизни.

— Конечно, — ответил он, стараясь, чтобы голос звучал естественно, и высовывая голову из шкафчика, но все же придерживаясь за открытую дверцу, потому что ощущал дрожь в коленях.

Кент, перекинув ногу через скамейку, уселся верхом.

— Почему ты не садишься? — спросил он.

Робби показалось трудным сидеть лицом к лицу со сводным братом.

— Нет, мне… и здесь хорошо. Что ты хотел сказать? Глядя на него снизу вверх, Кент ответил:

— Я познакомился с нашим дедушкой.

Оттого, что Кент упомянул об их общих корнях, даже таким осторожным образом, у Робби исчезла дрожь в коленях. Он тоже оседлал скамью в шести футах от сводного брата и прямо взглянул тому в глаза.

— Как? — тихо спросил он.

— Твой отец пригласил меня к нему и познакомил нас.

— Когда?

— Пару недель назад. И еще я встретил там нашего дядю Райана и всех его детей.

Они немного помолчали, привыкая к мысли, что имеют общих родственников, и обдумывая идею о том, что и между ними двумя могут возникнуть какие-то отношения. Но каждый боялся предложить это первым. Наконец Робби спросил:

— И как тебе эта встреча?

Кент помотал головой, переживая все заново.

— Я просто обалдел.

Оба парня представили себе всю картину. Робби признался:

— Забавно, как раз по дороге сюда я думал об этом, о моих двоюродных сестрах и брате, и что ты никогда не знал их, и никогда не бывал в гостях у дедушки с бабушкой, как я, и как плохо, что тебе всего этого не хватало.

— Ты думал об этом? Правда? Робби пожал плечами.

— Такие вещи — большая часть детства. Наверное, я не понимал этого до тех пор, пока не подумал, что ты рос без них.

— У меня нет других дедушки с бабушкой. Были, когда я был маленьким, но я их не очень хорошо помню. У меня здесь есть тетя, у нее двое детей, но мы с ними почти незнакомы. Я не думал, когда мы переезжали сюда, что здесь встречусь с дедушкой. Он классный.

— Да, что надо, правда? Иногда он гостит у нас, когда папа с мамой куда-нибудь уезжают вдвоем. То есть… когда раньше уезжали. Теперь они… ну, ты знаешь… то есть они больше не живут вместе.

Последние слова он проговорил упавшим голосом, разглядывая полированное дерево скамейки.

— Наверное, это из-за того, что мы с мамой сюда переехали.

Робби пожал плечами. Указательным пальцем он все водил и водил по золотистой полоске на дереве, пока след от пальца не вырос до размеров указки.

— Не знаю. Мама словно сошла с ума, знаешь? Она выгнала отца, и он переехал к деду, а у Челси поехала крыша, и она стала дружить с какими-то распущенными ребятами, и… я не знаю, с нашей семьей сейчас что-то творится.

— Мне очень жаль.

— Да… ну… это же не твоя вина.

— А мне кажется, что моя.

— Нет… просто… — Робби не смог выразить, что он чувствовал. Он перестал водить пальцем по скамейке и теперь сидел неподвижно, глядя на пятно. Потом посмотрел на сводного брата. — Эй, можно у тебя кое-что спросить?

— Конечно.

— А ты не распсихуешься?

— Не так просто заставить меня распсиховаться.

— Да ну? — Робби сощурил глаза с легкой насмешкой. — Вроде того случая, когда ты ворвался к нам в дом?

— А, тогда. Прошу прощения. Я вроде как потерял самообладание.

— Ага, мы заметили.

— Знаю, что не должен был так поступать, но ты бы попробовал оказаться на моем месте, я бы посмотрел на твою реакцию.

— Да уж, пожалуй. Как будто у тебя над ухом выстрелили из пушки, верно?

Впервые в их глазах появилась тень улыбки, и молчание было уже не таким напряженным. Оно продлилось некоторое время, пока Кент не вернулся к теме разговора.

— Так… о чем ты хотел спросить?

— Ну… это трудно сказать.

— Все трудно сказать. Говори.

Робби набрал побольше воздуха для храбрости.

— Хорошо, скажу. Как ты думаешь, мой отец и твоя мать не крутят любовь?

К удивлению Робби, Кент не обиделся. Он сразу и прямо ответил:

— Нет, не думаю. Я бы об этом знал.

— А моя мама считает, что крутят. Поэтому она его и выставила.

— Нет, я честно считаю, что между ними ничего нет.

— А он… ну, не крутится у вас дома?

— Нет. Он был у нас всего однажды, тогда, когда начал подозревать, кто я, и пришел спросить об этом мою мать.

— Значит, ты не считаешь, что они ходят на свидания, или… тайно где-то встречаются?

— Нет. Говоря по правде, моя мама вообще ни с кем не встречается. Все, для чего она живет, — это работа. И я, конечно. Она из тех, кто добивается всего своими силами, а остальное ее не интересует.

— Значит, моя ревнует и выходит из себя попусту?

— Ну, еще же есть я. Она не слишком рада, что я учусь в вашей школе, это я тебе могу сказать.

— Я тоже вначале не был рад, но преодолел себя. Почему она не может?

— Ты преодолел себя?

Робби снова неопределенно дернул плечом.

— Кажется, да. Ты никогда не зазнавался, и к концу сезона мы сработались и на футбольном поле, так что… наверно, я немного повзрослел и попробовал поставить себя на твое место. Я бы тоже захотел узнать, кто мой отец и дед. А кто бы не хотел?

Сейчас они впервые были откровенны друг с другом, и оба представили себе, как в будущем они смогут стать хорошими друзьями, больше чем просто друзьями. Кент попытался высказать то, о чем они оба думали.

— Как ты думаешь, мы сможем когда-нибудь, ну, не знаю, делать что-нибудь вместе? Не совсем как братья, но…

— А ты бы хотел?

— Может быть. — И после паузы: — Да, конечно, хотел бы. Но твоей маме это бы не понравилось.

— Маме бы пришлось к этому привыкнуть.

— И твоей сестре уж, конечно бы, не понравилось.

— Слушай, когда она с тобой только познакомилась, ты ей очень понравился. Не знаю, что произошло, но до этого она считала тебя самым лучшим парнем.