Невыносимая шестерка Тристы (ЛП) - Дуглас Пенелопа

— Видишь, Кларк? — обращается к парню Лизбет, приподнимаясь на локтях и оглядывая Лив. — Вот так просто.

Я тихо смеюсь, наблюдая, как она неловко переступает с ноги на ногу.

Ламберт хлопает в ладоши.

— Ладно, внимание! Завтра. В три часа!

Все начинают собирать вещи, разговоры заполняют помещение, и я смотрю, как Лив не спускается ко мне, а исчезает за кулисами.

Она должна была меня видеть. Я проверяю свой телефон, отмечая, что опоздала на двадцать минут.

Несу розу, поднимаюсь по лестнице, сворачиваю за занавеску и спускаюсь еще по одной небольшой лестнице. Я нахожу Лив в раздевалке с открытой дверью, когда она сидит на табурете.

Я останавливаюсь у двери.

— Я принесла тебе небольшое напоминание о себе.

Держу розу, Лив хоть и не сразу, но поднимает взгляд на меня.

Она грустно смотрит на розу, и мое сердце колотится.

— Розовая? — спрашивает она.

Вхожу в комнату, закрывая за собой дверь, и останавливаюсь напротив нее. Я опускаюсь вниз, на колени.

— Шипы.

Я убираю цветок на туалетный столик и кладу голову ей на колени, надеясь, что она простит меня. Я опоздала, хотя обещала ей, что приеду вовремя.

— Я полна шипов, — мягко говорю ей. — Но во мне есть что-то, что, я надеюсь, того стоит.

Через несколько секунд я чувствую ее руку в своих волосах.

— Я ненавижу Ромео, — говорит она, поглаживая меня по голове. — Но я начинаю понимать его. Из-за тебя, Клэй.

Слегка улыбаюсь, потому что знаю, что ей горько, потому что она ломается, и я хочу этого. Я хочу того, что обещал Трейс. Что тумблер щелкнет, и она будет моей.

Я приподнимаю ее рукав и смотрю на осьминога на внутренней стороне запястья.

— Это мое. — Я провожу большим пальцем по чернилам. — Вечно мое. Часть меня. — А затем шепотом добавляю: — В пределах этого дюйма… я свободна.

Этот участок кожи никогда не будет принадлежать никому другому. Он будет моим, когда она свяжет себя с другой узами брака. Когда ей будет восемьдесят. Это все, что у меня действительно есть от нее.

Я целую ее запястье и поднимаю голову, когда она надевает мне на голову одну из шляп, цилиндр, похожий на тот, что был в ее комнате.

Она смотрит на меня, в ее голове крутятся шестеренки, но, прежде чем я успеваю спросить, о чем она думает, она щипает меня за подбородок и наклоняется.

Ее дыхание касается моих губ, и я почти чувствую ее вкус.

— Давай разденем тебя, — шепчет она.

Двадцать

Оливия

Разве мы не могли погулять где-нибудь в парке? Или пойти ко мне домой, как она предлагала?

О чем я думала?

Я смотрю в окно с пассажирского сиденья, концентрируясь на том, чтобы держать руки на коленях, а не ерзать, потому что все эти дома напоминают мне о том чувстве, с которым я боролась с детства. Что есть места, где мне не место.

Ровные дороги без каких-либо луж или выбоин. Ворота и подстриженные живые изгороди.

Белые дома.

Белые роверы.

Множество белых людей, которые при одном взгляде на мою фамилию подумают, что я здесь для того, чтобы убирать, готовить или кого-то ограбить.

Я смотрю на Клэй в надежде, что она позволит мне сесть за руль, чтобы я не чувствовала себя такой уязвимой прямо сейчас, когда мне нечего делать. Но потом я замечаю ее подтянутые, загорелые бедра, выглядывающие из-под юбки, и я выдыхаю, вспоминая. Да, вот о чем я думала. Я качаю головой.

Она съезжает на подъездную дорожку, и я смотрю на дубы, растущие по кругу и фонтан. Я осматриваю окна в поисках света.

Все кажется темным, за исключением газовых фонарей — по одному с каждой стороны входной двери и еще двух, размещенных дальше по внешней стороне слева и справа. Но мне не видно третий этаж изнутри машины.

Клэй паркуется и выходит из машины.

— Твои родители дома? — спрашиваю я и следую за ней, оставив школьную сумку в машине.

— Папа, вероятнее всего, нет, — отвечает она, держа в руке сумку с ключами, когда мы направляемся к входной двери. — А мама нас не побеспокоит.

Клэй открывает дверь и заходит в дом, свет мгновенно включается, хотя Клэй ничего не делала. Я на мгновение замираю, когда она подходит к маленькому столику и бросает ключи в голубую стеклянную чашу.

— Она, похоже, еще не вернулась, — говорит Клэй. — Ее ключей нет.

Волосы на моих руках встают дыбом, я чувствую, как вырывается воздух из кондиционера, когда аромат новых вещей настигает меня.

Или же это запах пустоты. Так пахнет, например, в мебельном магазине. Или в библиотеке, или в автосалоне. В местах, где не живут люди.

Мой дом пахнет мокрым деревом, пряным ромом, разлитым по всему полу на прошлой неделе, и вчерашними спагетти.

Я захожу и закрываю за собой дверь, нажимаю на датчик на стене, свет снова гаснет. Я чувствую себя немного безопаснее в темноте. Совсем как Клэй.

Клэй разворачивается, роняет сумку на пол, и я подхожу к ней, единственной теплой вещи в этом доме.

— Ты хочешь есть? — спрашивает она.

Хрустальная люстра позвякивает от легкого ветерка, позади нее виднеется лестница. В двух комнатах по обе стороны от центрального зала темно, если не считать лунного света, проникающего сквозь прозрачные шторы.

Клэй опускает глаза, и я готова поклясться, что увидела ее румянец.

— Мама всегда забивает холодильник продуктами, — нервно смеется она, — не знаю зачем. Она мало ест, а папа появляется дома очень редко.

Я не голодная.

— Я хочу посмотреть твою комнату, — говорю я.

Я вполне уверена, что она видела мою еще до того, как я привела ее к себе. Сомневаюсь, что она не поддалась желанию во время Ночного прилива.

Чувствую себя в большей безопасности за закрытой дверью. Надеюсь, там не висит еще одна люстра, иначе я не смогу забыть, что нахожусь в доме одной из самых влиятельных семей Сент-Кармена.

Подняв голову, наблюдаю за ней. Но потом… Мне даже начинает нравиться, что я здесь. В доме одной из самых влиятельных семей Сент-Кармена.

Собираюсь трахнуть их дочь.

Я сдерживаю улыбку, мне нравится, что она внезапно начала нервничать, словно это наш первый раз.

Повернувшись, Клэй огибает стол и направляется к лестнице, я стараюсь запомнить ее тело, пока иду за ней. Когда мы поднимаемся на второй этаж, она поворачивает налево, и мы направляемся по коридору, по деревянным полам, украшенным белыми персидскими коврами и фотографиями на стенах в серебряных рамах. Два светловолосых ребенка строят замок из песка на пляже. Маленький мальчик сидит на плечах папы, а рядом Клэй с мамой болеют за команду на игре штата Флорида. Двое детей корчат рожи перед камерой под водой, в бассейне.

Клэй останавливается у первой двери справа, но я уже смотрю вперед, на первую дверь слева в нескольких футах дальше по коридору. Темно-синие деревянные буквы, образующие надпись «ГЕНРИ», висят на двери над жестяной табличкой, предупреждающей: «Геймер играет — не мешать, девчонкам вход запрещен (кроме мамы)».

Она открывает дверь, но я поворачиваю голову в сторону комнаты ее брата.

— Покажи мне.

Клэй смущенно переминается с ноги на ногу, но не двигается с места.

Я изучаю ее.

— Когда ты в последний раз заходила туда?

— Я не захожу туда.

Я знаю, что мне не следует давить на нее. То, что произошло с Клэй, является разрушительным и личным, но что-то подталкивает меня к комнате ее брата, потому что я хочу большего между нами.

— Нет, просто… — продолжает она, подходя, чтобы взять меня за руку. — В другой раз, хорошо? Не порти это. Не порти сегодняшний вечер.

— Ты была в комнате моего брата, — напоминаю я.

Я видела видео. Все его видели. Мэйкон был не так зол, как остальные мои братья, хотя бы потому, что Мэйкон не ищет драк с заносчивыми девочками-подростками, которые просто пытаются стать популярными.

— Открой дверь, Клэй.

То, что случилось с ее братом, очень сильно повлияло на нее. И, как оказалось, на меня тоже. Мне нужна эта часть Клэй.