Необратимость (ЛП) - Хартманн Дженнифер

Я задыхаюсь от предвкушения. Глубоко вздохнув, я поворачиваю к розовой комнате и подхожу к входу.

Бусины колышутся передо мной, как будто кто-то только что прошел сквозь них.

Я хмурюсь.

Шагнув вперед, я отодвигаю занавеску и заглядываю внутрь комнаты.

Никого.

Здесь никого нет.

Когда я вхожу, в комнате, слегка освещенной восковыми лампами, пахнет розами и ванилью, но остаточный аромат дыма и сандалового дерева щекочет мне нос. Пьянящая мужественность.

Замешательство заглушает всплеск адреналина, расправляя мои плечи, когда я выхожу из люкса и осматриваюсь, а затем направляюсь к противоположной лестнице. Я перегибаюсь через балкон, обхватывая пальцами железные перила, и вглядываюсь в шумный, переполненный зал.

У меня сводит живот.

Я замечаю его ― он стремительно движется по периметру клуба, что-то доставая из кармана.

Я хочу окликнуть его, но не знаю имени. Я хочу кричать, вопить, умолять его вернуться, спросить, кто он и чего хочет.

Перестать убегать.

Перестать прятаться.

Но он не оглядывается.

Держась за перила, я судорожно выдыхаю, глаза затуманиваются. Два слога вырываются сдавленным шепотом, когда я смотрю, как он выхолит в боковую дверь и исчезает в ночи.

― Айзек?

ГЛАВА 40

Дверь за мной с грохотом закрывается, заглушая музыку внутри. Через несколько секунд я исчезаю в темноте, зажав сигарету между губами и вдыхая никотиновый дым так, словно это первый вдох за последние несколько дней.

― Черт… ― бормочу я на выдохе. ― Я почти сделал это.

Пристально глядя на выход, я жду, когда появится эта грива диких кудрей. В любую минуту она набросится на меня. Задаст тысячу вопросов, требующих ответов. Она будет изматывать меня, пока я не расскажу ей все, в чем не хочу признаваться.

Эту работу должен делать кто-то другой.

Это не должен быть я.

Это должен быть я.

Давление нарастает в моей груди, пока не становится трудно дышать. Причины, по которым я пришел, не включают в себя разговор с ней. Я мог бы легко держаться от нее на расстоянии вытянутой руки, и она никогда бы не узнала. Но наблюдать за тем, как она танцует ― источая эту опьяняющую сексуальность, владея своим телом, ― меня заводит. Настолько, что в минуту слабости я выложил шесть сотен за отдельную комнату и час ее времени.

А потом реальность навалилась на меня, и я исчез.

Я бы предпочел не анализировать это.

К тому времени, как моя сигарета превращается в обгоревший окурок, она так и не появляется.

У меня дрожат руки, как будто я целый год обходился без дозы.

Да. Я в полной заднице.

Каждый раз, когда она оказывалась рядом, я терял дар речи, так что главный вопрос заключается в том, способен ли я вообще говорить с ней так, как она ожидает. Мне нужна стена, чтобы вести интимную беседу с другим человеком?

Возможно.

Мысль о том, чтобы открыться без этого барьера между нами, вызывает у меня тошноту. Тогда это ничем хорошим не закончилось, так почему же сейчас должно быть иначе, когда я даже не уверен, что способен на такую связь?

Таннер считает, что прошедший год повлиял на мою психику, заставил меня немного свихнуться. Но это побочный эффект того, что я отрезал себя от общества и последовал за психопатом в глубины преступного мира.

Под землей есть лабиринт, где монстры процветают прямо под носом у общества. А на охоту вы идете туда, где живет ваша добыча. И становитесь похожим на нее. Возможно, если бы я был более сильным человеком, более привычным к свету, я мог бы одевать этот камуфляж на время, а на следующий день сбрасывать его. Но я был рожден во тьме, и когда она увидела, что я возвращаюсь домой, то раскрыла свои объятия и с радостью приняла меня обратно.

Мне стало еще труднее вспомнить, как существовать среди обычных людей. У меня никогда не получалось, а теперь я даже не знаю, с чего начать. Как завязать обычный разговор.

Что я должен сделать, подойти и представиться?

Возможно, она думает, что я ― то, что ей нужно, но не уверен, что ей понравится то, что она обнаружит.

Я достаю из пачки еще одну сигарету, погружаясь в пучину сожалений и ненависти к себе, когда что-то вибрирует у меня на бедре. Раздражение. Мой чертов телефон.

Мне не нужно гадать, кто звонит ― этот номер есть только у одного человека.

Достав телефон из переднего кармана, я подношу его к уху, не отрывая взгляда от облупившейся черной краски задней двери.

― Что?

― Перестань рычать. Ты бы скучал по мне, если бы я не звонил.

Мои плечи расслабляются.

― Я сказал одно слово. Как это может быть рычанием?

― Все дело в тоне, Портер. Ты говоришь, как рассерженный подросток.

Я бросаю окурок на землю и давлю его каблуком.

― Отвали, я работаю, ― бодро произносит мой голос.

― Преследование бывшей модели сложно назвать работой.

― Я ее не преследую.

― Скажи это запретительному ордеру, которым она тебя прихлопнет, если ты не объяснишься с ней в ближайшее время.

― Я выше этого. ― Я не говорю ему, что чуть не сделал это сегодня. Как рушится моя решимость каждый раз, когда я оказываюсь рядом с ней. ― Она не знает, что я здесь.

Да, я полон дерьма.

― Дай мне поговорить с ней. Или сам расскажи ей правду. Эта женщина не отпускает меня с крючка, потому что я не могу дать ей ответы, когда она чертовски хорошо понимает, что что-то происходит. Она не идиотка.

― Конечно, она не идиотка, ― огрызаюсь я. Моя жизнь была бы намного проще, если бы она была ей. Но тогда она не была бы Эверли, и я был бы к ней равнодушен. ― Мне не нужно, чтобы ты с ней говорил.

― Полегче, убийца. Это ее право ― знать, что она может быть в опасности. Кроме того, это позволит нам перевезти ее в безопасное место. Обеспечить ей хоть какую-то защиту.

― Я ― ее защита.

― Да, только именно из-за тебя она в опасности. ― Он говорит это тем мягким тоном, который использует, когда хочет сказать что-то, что мне не понравится. Но я уже знаю. Я играл с огнем. Обрушивал ад на своего врага. Думал, что мне больше нечего терять.

Я ошибался ― девушка за стеной стала чем-то большим, чем я предполагал, и он это знает. Эверли была для Винсента не более чем товаром ― пока я не стал рушить его империю.

Теперь она ― способ отомстить мне.

Я понял это, как только фотография попала в почтовый ящик Таннера.

Проклятье.

Пока я перебираю все возможные сценарии, решая, как лучше поступить, боковая дверь распахивается. У меня перехватывает дыхание, когда из нее выходит вышибала и оглядывается по сторонам. Он кивает через плечо, и появляется Эверли, ее волосы длиной до талии развеваются на ветру.

Черт, она ― нечто необыкновенное. Даже в уличной одежде и без макияжа она ― самая потрясающая женщина здесь. У меня белеют костяшки пальцев при мысли о том, сколько мудаков дрочили, думая о ней. У скольких она танцевала на коленях.

Черт. У меня проблема.

Продолжающаяся болтовня Таннера прерывает транс, в который я погрузился.

― Поскольку у меня нет специального сигнала, а ты не заморачиваешься с электронной почтой, тебе придется выслушать меня. Я подумал, что ты захочешь узнать, что проклятие твоего существования знает о твоем местонахождении. У меня есть запись с камеры наблюдения, где один из его шпионов следит за тобой… пока ты следишь за ней.

Я вздрагиваю. Я должен был заметить, что за мной кто-то следит.

― Он знал, что я приеду сюда, в этом и был смысл.

― Он надеялся, что ты приедешь. Он закинул наживку, чтобы выяснить это, и ты на нее клюнул.

― Какой я герой.

Эверли болтает с вышибалой несколько минут, кутаясь в легкую куртку, пока из облаков сыпется мелкая морось. По тому, как он жестикулирует, указывая на нее и ее телефон, становится ясно, что он пытается уговорить ее вызвать такси. Она не боится оставаться одна в темноте, не понимая, что я превратил ее в мишень.