Конечно, это не любовь (СИ) - Коновалова Екатерина Сергеевна

Прекратить общение с Гермионой оказалось просто — достаточно было не отвечать на ее письма и не влезать в неприятности (каким-то образом она всегда знала, если он оказывался в опасности). Оставайся она в Британии, она рано или поздно навестила бы его и потребовала бы объяснений, но она была в Чехии и могла разве что заваливать его совами.

Скрыться от Майкрофта оказалось куда трудней. Он был повсюду, следил за каждым шагом Шерлока, находил его в самых недоступных местах. И тогда Шерлок решил сбежать. К его большой удаче, родители сделали на совершеннолетие отличный подарок — открыли доступ к счету с весьма неплохой суммой. Шерлоку потребовалось два дня, чтобы изучить банковскую систему и вложить половину средств под проценты в облигации национального банка, и еще месяц, чтобы на оставшиеся деньги подготовить побег так далеко, как смог придумать.

Штаты встретили его непривычной жарой, в которой пришлось отказаться от привычного, хотя и несколько пообтрепавшегося пальто, адской смесью кокни и детского лепета вместо нормального языка и ощущением свободы. Здесь не было Майкрофта с его слежкой, Гермионы с ее совами и родителей с их бесполезными советами. Он мог делать то, что пожелает, жить так, как считает нужным, не оглядываясь на других людей. В первый же день ему подвернулось несложное, но интересное дело, которое он раскрыл за полчаса. Правда, сразу после этого он оказался в полицейском участке — местные бобби почему-то решили, что, раз уж он так все хорошо разгадал, значит он и есть преступник. Впрочем, Шерлоку не составило труда убедить их в том, что они идиоты, и выйти на свободу. В дальнейшем дела подворачивались ему с завидной регулярностью, и он даже научился не попадать в полицию всякий раз, как приходит в участок с версией.

Несмотря на высокий уровень свободы, мысль о наркотиках больше его не посещала — напряжение он снимал, выкуривая по две пачки крепких сигарет за день, а от сумасшедших видений его тошнило.

Он обжился в Лос-Анжелесе, обзавелся мобильным телефоном, и его номер достаточно скоро стал известен в узких кругах тех, кому требовалась помощь. Правда, часто его путали с адвокатом или киллером, но он умел доходчиво объяснять людям их неправоту. Например, он получил огромное удовольствие от дела мистера Хадсона. Попав в полицию по подозрению в двойном убийстве, он написал Шерлоку СМС с просьбой о помощи, и Шерлок не замедлил эту помощь оказать — в своей манере, правда. За два дня он не только собрал все доказательства его вины, но еще и нашел свидетельства того, что Хадсон развивал наркобизнес — и передал всю информацию в полицию. Разумеется, это лишило его обещанного Хадсоном «сказочного вознаграждения», но доставило невероятное моральное удовлетворение.

В конечном счете, он твердо уверился в том, что будет жить в Лос-Анжелесе или любом другом мегаполисе Штатов — свыкся с жарой, потерял где-то пальто, приобрел пистолет и разрешение на него, научился вместо «До свидания» говорить «Бывай» с тем самым чудовищным американским акцентом и завел нескольких знакомых как среди крупных бизнесменов, так и среди бездомных. И первые, и вторые приносили ему бесценные сведенья о жизни города и нередко позволяли раскрывать преступления, не покидая своей маленькой однокомнатной квартирки.

Событие, которое изменило это решение, произошло не в реальном мире. В одну из ночей, закончив очередное дело, он долго не мог заснуть — мысли, обычно находящиеся под его полным контролем, разбредались, и он никак не мог навести порядка в Чертогах. Скорее всего, причина была в голоде — он не ел двое суток, не желая отвлекаться на пищеварительный процесс, который всегда тормозил размышления и забирал слишком много энергии. Сейчас, когда загадка была разгадана, следовало немедленно поесть, но в доме не было ничего — оставшийся кусок черствого хлеба он съел после прошлого дела, и с тех пор в магазин сходить не удосужился.

Он лежал на диване, раздираемый голодом и внезапно возникшей ленью. Наконец лень одолела, и постепенно он провалился в некое подобие сна, из тех, которые протекают на грани с реальностью. Сначала он отчетливо осознавал, что лежит в своей комнате, но потом заметил, что она несколько отличается от привычной. Это были мелочи, вроде количества пулевых отверстий в стене или царапин на крышке стола, но он сразу заметил их. Неожиданно стол скрипнул и начал расти вверх. Минута — и Шерлок понял, что уже не лежит, а стоит возле стола, который подозрительно напоминал статую какого-то животного. Шерлок моргнул несколько раз и понял, что животное — горгулья, причем не обычная, а та, что охраняет вход в кабинет Дамблдора. Повинуясь не столько голосу разума, сколько интуиции, Шерлок отскочил в сторону — и вовремя, в горгулью ударило мощной волной заклинания, и она завалилась, открывая проход на узкую винтовую лестницу. Шерлок убедился, что никто из сражающихся неподалеку волшебников не видит его, и проскользнул внутрь. Он оказался в кабинете Дамблдора. Да, несмотря на то, что в последний год здесь царил мрачный профессор, это был целиком и полностью кабинет Дамблдора, точно такой, каким его описывала Гермиона — круглая комната, заставленная странными приборами, в центре которой на возвышении помещался массивный письменный стол. Стены были уставлены полками с книгами и завешаны большими картинными рамами. Сейчас они были пусты. Все, кроме одной. Дамблдор восседал в кресле, больше похожем на трон, и, соединив кончики пальцев, хитро улыбался.

— Ты все разгадал, мой мальчик, — произнес Дамблдор мягко, и Шерлока передернуло от этого обращения — не столько от фамильярности, сколько от осознания того, что даже нарисованный, этот человек значительно умнее него.

— Это было не сложно, — заметил Шерлок.

— Сложности далеко не всегда нужны, — пожал плечами Дамблдор. — Самый простой план обычно оказывается наиболее удачным.

— В ваш план закралась ошибка.

— Такое тоже случается, — покладисто произнес Дамблдор. — Правда, это ничего не меняет, что лишний раз доказывает изящество моего плана.

— Профессор Снейп, — вспомнил Шерлок, — однажды назвал все, что у вас происходит, игрой, в которой вы — игрок, а остальные — фигуры.

Дамблдор снова кивнул и развел руками:

— Что делать, если иначе нельзя. В любом случае, игра в нашей жизни — единственное, что имеет значение. Если не хочешь стать фигурой или пешкой, начни свою игру.

Шерлок не успел ответить, стены кабинета стали расплываться, подернулись рябью и пропали — Шерлок проснулся с колотящимся сердцем.

Итак, он все-таки выяснил, что нашел бы за дверью кабинета директора. Конечно, можно было бы задать вопрос, как изменился ход событий с его вмешательством, но Шерлок вдруг понял, что его это не интересует. Что бы он ни выдумал себе, та игра уже закончилась, и давно. Гермиона и ее недоумки-друзья выжили, профессор со скверным характером и еще сколько-то десятков неинтересных Шерлоку людей погибли — конец истории. Но Дамблдор из сна был прав, игра — это то, что придает жизни смысл. Сам Шерлок играл ежедневно, каждое его дело был, по сути, игрой, в которой он мерился умом, а иногда и силой со множеством противников, иногда жалких, а иногда опасных.

Шерлок думал об этом на протяжении всего следующего дня и неожиданно для себя пришел к выводу, что хочет играть на своем поле. Лос-Анжелес стал ему привычен, но он оставался чужим. Лондон — вот его город. Он знал его наизусть, каждую улицу, каждый поворот. Он любил его воздух, любил долгие сумерки и яркие, подсвеченные уличными огнями ночи. В конце концов, он не совершил никакого преступления, чтобы скрываться. Пора было возвращаться домой.

Приняв решение, он действовал молниеносно. Еще неделю назад он заканчивал дела в Америке, а теперь шел, вдыхая знакомые запахи Лондона. Он никому не сообщил о своем возвращении и толком не знал, чем займется. Нужно было найти какое-то жилье — не слишком дорогое и в удобном районе, обзавестись сим-картой, съездить к родителям.

Сам толком не замечая, куда идет, он свернул с набережной и направился на север. Не прошло и получаса, как ноги сами принесли его на Чарринг-Кросс-роуд. Он остановился посреди улицы в нерешительности. Все это время он наслаждался полной свободой от всякий привязанностей и был уверен, что полностью освободился от них, однако вот, он стоял под окнами старой квартиры Гермионы и судорожно размышлял, хочет ли он войти. Сделать это — значило объявить о своем возвращении, вызвать на себя лавины ее гнева, оказаться в положении оправдывающегося. Он не хотел всего этого, однозначно, но вместо того, чтобы развернуться и уйти, он перешел на другую сторону улицы и заглянул в окно, закрытое тонким тюлем. Разумеется, Гермиона все еще жила в этой квартире и уже давно вернулась из Праги. Кроме того, конкретно сейчас ее не было дома.