***надцать лет спустя (СИ) - Шульгина Анна

- Ну, зачем же так сразу-то? – бухтела Татьяна Михайловна, пришедшая уточнить – точно ничего по аренде перечислять не надо? А то договор заключал Константин Сергеевич, и получается, как в той крылатой фразе – кот из дома, мыши в пляс. Этим интересом она всколыхнула имеющиеся у Ларисы темные подозрения на свой счет, ставшие тем сильнее, когда припомнилось место работы её мужа. Значит, со всякими тонкостями из работы правоохранителей она знакома… - Понятно, что не очень красиво, когда прямо на рабочем месте отношения завязываются, да ещё и на глазах у бывшей супруги, но как-то это не по-людски. Марина женщина одинокая, ещё и ребенок на руках, а вы её работы лишаете.

- Марина ушла на две недели в отпуск, чтобы ухаживать за Константином Сергеевичем. Чем лучше будет ухаживать, тем больше вероятность, что он скоро вернется на работу, - раздраженно заметила Лара, продолжая пристально наблюдать за бухгалтером. А вдруг это и права она? Как говорится, хороший послужной список, возраст и полнота ещё не являются доказательством благонадежности…

- Ну, если только так.

Татьяна Михайловна поджала губы, ясно давая понять, что в эту сказочку не поверила, и удалилась. Лариса же в который раз попыталась понять, кто из подчиненных может быть серым кардиналом, а, наверное, только заработала бы головную боль, если бы в этот момент и не приехал Чернышов.

И все рабочие дрязги сразу будто поблекли, становясь далекими и не такими уж важными.

Пока ждала, столько всего передумала – что спросит, что скажет, а сейчас… Только и делала, что смотрела, как он приближается, силясь выдавить из себя что-то, сообразное ситуации.

- А тебе можно вообще из дома выходить?

- Можно, - Чернышов, видя, как она переминается с ноги на ногу в дверях своего кабинета, подошел ближе. Сразу заметил и темные круги под глазами, и искусанные губы. Надо же, столько лет прошло, а дурная привычка прикусывать губы, когда волнуется, никуда не делась. – Я на подписке о невыезде, поэтому в черте города могу передвигаться свободно. Ларис, если сейчас сюда снова ввалится твоя секретарша, я её грубо пошлю.

Кончики пальцев скользнули по её подбородку, мягко коснулись чувствительного места за ухом и запутались в собранных в высокий хвост волосах.

Чтобы ответить, Лара с усилием сглотнула, но всё равно голос был непривычно низким:

- Не ввалится, я её выгнала.

- Ну, и чёрт с ней.

В другой момент он бы обязательно спросил, с чего такая немилость, но сейчас это всё казалось мелочами, не заслуживающими внимания. Важной был она – чуть смущенная и даже неуверенная, но такая близкая и нужная, что мысль хоть на секунду отвлечься на что-то другое была просто смешной.

До дрожи в ладонях хотелось обхватить её затылок, потянуть за волосы, чтобы открыть беззащитную шею, губами почувствовать, с какой скоростью бьётся пульс в ямке между ключицами. Как она вздрогнет всем телом от поцелуя-укуса, стоит чуть прихватить зубами нежную кожу на плече. Вздрогнет, но не отодвинется, скорее, и сама укусит в ответ, потому что в её расширенных зрачках было то же нетерпение и одержимость, какие испытывал сам Чернышов.

- Идём, - не разрывая контакта взглядов, она потянула его за руку, переплетая пальцы.

Странно, у него даже не возникло желания уточнять, куда именно. Сейчас он пошел бы за ней куда угодно.

Лара и сама не поняла, что на неё нашло.

Вроде, ещё пару дней назад уверяла себя, что вступать в любые отношения с Сашкой это не просто неправильно, а самоубийственно. И для её чувств, и для самоуважения, и ещё для чего-то. Вспомнить бы ещё, что там за это самое «чего-то». А сегодня была готова наплевать на всё, только бы чувствовать его рядом, ощущать тепло и хватку сильной руки на своей коже.

Наваждение какое-то…

Если она надеялась, что свежий воздух не только остудит пылающие щеки, но и проветрит мозги, точно ошибалась. Не только не охладил, а будто добавил бесшабашности и почти опьянения.

Дорога до дома была. Наверное. Во всяком случае, как-то же они попали к Ларе в квартиру. И даже чинно вошли в дверь, разве что только позволив себе держаться за руки. То ли чтобы не шокировать соседей, то ли не желая нарушать болезненно-сладкое ощущение замедляющегося времени. Оно будто застыло, а потом растянулось падающей каплей меда – густой и неторопливой.

Больше всего Ларисе хотелось, чтобы Саша её поцеловал, так, как умеет только он. Горячо и сильно, не оставляя иллюзий насчет намерений. Так, чтобы сразу в голову ударило хмельное чувство принадлежности этому мужчине. И, как ни странно, свободы. Свободы быть откровенной в своих желаниях, не подавлять и не стыдиться их.

Она обвела взглядом его лицо, смутно виднеющееся в едва освещенной прихожей. Сжатые в побелевшую линию губы, напряженные мышцы челюсти. От него пахло чуть терпким лосьоном после бритья, и Лариса испытала иррациональное сожаление – обычно она терпеть не могла небритых мужчин, а сейчас с удовольствием потерлась бы о шершавую кожу подбородка, и плевать на возможное раздражение.

И когда он, преодолев те несчастные сантиметры, что отделяли их друг от друга, прижал ладонь к её щеке, чуть запрокидывая голову, Лариса на секунду сжала зубы, сдерживая не то стон, не то шипение от остроты этого простого и по сути невинного движения. Подушечка большого пальца остановилась, едва касаясь её рта. Легкое нажатие, и Лариса приоткрыла губы, завороженно глядя, как он склоняется всё ниже. И ничего, что пришлось вытянуться в струнку, стоя на цыпочках, чтобы хоть немного нивелировать разницу в росте, сейчас даже это было почти приятным.

- Когда всё это закончится, выйдешь за меня замуж.

Вопроса его слова не содержали. Это даже не было заявлением или принуждением, скорее, спокойная констатация факта. И от такой железной уверенности появилось большое искушение кивнуть, принимая эту данность. Оттого так тяжело было шевельнуть будто чужими губами:

- Я подумаю.

Кончик языка легко коснулся его пальцев, на мгновение окутав влажным теплом, и теперь со свистом втянул воздух сквозь зубы уже Чернышов. Ровно за секунду до того, как её лопатки оказались прижаты к стене, а мужские ладони смяли платье, потянув Ларису вверх. Вот теперь возражать она точно не собиралась, с тем же нетерпением и голодом рванувшись навстречу. Жадно принимая каждую ласку, каждое движение его губ, впиваясь пальцами в напряженные плечи и комкая ткань футболки. Даже немного жаль, что он изменил привычным рубашкам – можно было бы просто дернуть полы, если не расстегивая, то отрывая пуговицы. Но отодвинуться хоть на миллиметр, чтобы стянуть эластичную ткань через голову, было немыслимо. Как и просто хоть на секунду остановиться, прекратить прижиматься к жесткому телу, придавившему к такой неудобной, но позволяющей сохранять хоть какое-то равновесие опоре.

Но он сам отстранился, и не успела Лара запротестовать, подхватил под бедра, не давая коснуться ногами пола. За перемещением она не следила, занятая куда как более важным делом, исследуя пальцами его плечи и спину. Проследила тяжи напряженных мышц, чуть надавливая и шалея от ощущения скрытой силы, перекатывающейся под горячей кожей. От того, что своими касаниями могла этой силой управлять, заставлять судорожно сокращаться.

Так и оставшиеся с прошлого вечера задернутыми занавески создавали тот полумрак, который не столько скрывает, сколько подчеркивает. В нем её бледная кожа практически светилась, и Чернышов замер, любуясь контрастом этого свечения на фоне рассыпавшихся по плечам рыжеватых волос. Наполовину расстегнутое платье сползло с плеча, чью плавную линию нарушал росчерк бретели. Лариса подалась вперед, одним гибким движением сбрасывая мешающееся платье, и остановилась совсем рядом, стараясь выровнять дыхание и просто на секунду прийти в себя. И тут же забросила эту явно провальную затею, повинуясь резкому движению его рук, приникая всем телом. Контраст между донельзя чувствительной кожей, чисто условно прикрытой кружевом белья, и грубоватой ткани его джинсов, был почти болезненным. Но и отодвинуться никак нельзя, пусть каждое малейшее касание вызывало внутреннюю дрожь, и приходилось плотнее сжимать губы, чтобы не застонать вслух. Хотя…