Единожды солгав (СИ) - Риз Екатерина

Михаил вздохнул, поставил чашку с кофе, до которого даже не дотронулся, на стол, встретился с Алёной взглядом. И вдруг пояснил:

– Мальчику всего двадцать лет. Он всё никак простить не может, что мы с его матерью развелись. Расстроили детскую психику. Десять лет назад. Тяжёлое детство сказывается и на характере.

Антон улыбаться перестал, поджал губы, а на отца взглянул колко.

– По-моему, это ты с ней развёлся, а не она с тобой. Чтобы жить в своё удовольствие.

– Никогда не жил в своё удовольствие, надо непременно попробовать. Пожить, как ты. Кстати, ты так и не сказал, зачем приехал.

Антон развёл руками.

– Навестить старика. И рад, что ты на старости лет нашёл себе достойное развлечение.

– Я тоже рад. И вдвойне рад, что ты рад. – И сходу сообщил: – Денег не дам, можешь не рассчитывать.

– А то, что я вернулся на неделю раньше, не считается?

– Ты сбежал на неделю раньше, забив на дипломную работу, это точно не считается. Если нечего есть, можешь поехать к бабушке в Пермь, помочь матери полоть грядки. За это тебя там покормят.

– Пап!

– Я всё сказал! – неожиданно рыкнул Барчук. – Могу покормить перед отъездом.

– Я не собираюсь к матери в Пермь.

– Рад за тебя. Могу устроить на работу, нам нужен курьер.

– И тебе не будет стыдно, что твой сын развозит бумажки?

– Мне стыдно, что мой сын балбес. Я в твои годы работал.

– Началось!.. – Антон возмущённо выдохнул. – Ты в мои годы чего только не делал, я наслышан. А я учусь.

– Вот и езжай обратно в Карелию. Вернёшься через неделю, получишь месячное содержание. Дам денег на бензин.

– Я позвоню матери.

– Ради Бога.

Антон сверлил его взглядом, но без особой злости, скорее, с подростковым возмущением. Раздумывал, чем ещё уязвить.

– Тебе не надо было заводить детей, – выпалил он, в конце концов.

На что Барчук спокойным тоном отозвался:

– Я знаю. Дам тебе денег на бензин. Алён, заверни ему бутербродов с собой. Антон уезжает.

– Да пошёл ты! – Антон вскочил с дивана и выбежал из гостиной. Через несколько секунд хлопнула входная дверь. Алёна продолжала молчать, решив, что ей в данный момент лучше даже не шевелиться. А Михаил прошёл мимо неё, и только попросил:

– Сделай ему бутерброды, он сейчас вернётся. Без денег не уедет.

Антон, на самом деле, вернулся уже через пять минут. Михаил успел спуститься со второго этажа с бумажником в руках, из которого вынул пятитысячную купюру, протянул её сыну и пояснил:

– На бензин. Должно хватить. – Взял у Алёны свёрток с бутербродами, и так же сунул его в руки взрослому сыну. – На дорожку пожевать. – Кивнул в сторону выхода. – Развернулся и ушёл учиться.

Всё происходящее выглядело дико и глупо. Но Михаил казался если не спокойным, то каменным, а Антон едва сдерживал своё возмущение и злость. Алёне даже в какую-то секунду показалось, что он швырнёт свёрток с бутербродами в стену, или ещё хуже, в отца, но, наверное, мальчик знал, что подобный фокус у него точно не пройдёт, поэтому заставил себя смирить свой гнев, забрал всё, что ему дали, и снова вышел из дома. Правда, дверью и в этот раз хлопнул.

Алёна продолжала молчать. Вернулась на кухню, к плите, принялась разогревать булочки к завтраку, и лишь время от времени позволяла себе кинуть взгляд на Михаила. Тот прошёлся по гостиной, тоже в полном молчании, после чего свистнул Макса, и они вышли из дома. Алёна выждала несколько минут, после чего отключила газ, и тоже вышла через распахнутые двери на улицу. Огляделась. Вначале увидела Макса, он сидел на малюсенькой пристани и смотрел на воду. Алёна приблизилась, увидела Мишу в воде, он отплыл достаточно далеко, и тоже присела на гладкие доски. Смотрела на то, как он плавает, и мотала ногами. Сидеть было приятно, солнце пригревало, ветер шумел в густой листве, а под ногами была прохладная вода. Алёна задевала её ступнями и жмурилась на солнце от удовольствия. Время от времени прикладывала ладонь ко лбу, загораживаясь от солнца, чтобы видеть Мишу. Макс стоял рядом с ней, нервно повизгивал и крутил хвостом, с нетерпением поджидая хозяина. Алёна потрепала собаку по голове.

Михаил подплыл, ухватился за доски пристани, подтянулся на руках и вылез из воды. Сел рядом с Алёной, вытер ладонью лицо, с которого текла вода. Алёна на него смотрела. Заговорить первой боялась, может, и смотреть на него не надо было, но она смотрела.

Михаил в какой-то момент усмехнулся.

– Думаешь, я злой и ужасный?

Она качнула головой.

– Нет.

– Я порой так про себя думаю.

Алёна вздохнула, отвела глаза, стала смотреть на воду.

– Мы все так иногда про себя думаем. Я и похуже про себя думаю.

– Я тоже, – сказал он. – Но что уж тебя совсем расстраивать?

Алёна слабо улыбнулась. Зажмурила глаза и подставила лицо солнцу.

Теперь Михаил за ней наблюдал.

– Тебе здесь нравится?

– Очень тихо и спокойно.

– Глушь, – подтвердил он.

– Но что-то тебя в глушь потянуло? – посмеялась она.

Михаил хмыкнул, легко поднялся и протянул Алёне руку. А в ответ сказал:

– Возраст, наверное.

– Перестань прибедняться.

– Что, я ещё в полном расцвете сил?

– Да.

– Это радует.

Вернувшись в дом, Михаил поднялся в спальню, чтобы переодеться, а Алёна накрыла стол к завтраку. Завтрак был нехитрым, никакого тебе кофе с корицей, как любил Вадим, зерновых хлебцов и натуральных греческих йогуртов. Михаил Барчук предпочитал, чтобы ему было вкусно и сытно, всё остальное называл излишествами.

Он появился на кухне, в чистой футболке и светлых джинсах, а на лице читалось недовольство. Сел за стол и положил перед собой телефон.

– Тошка уже матери нажаловался, – проговорил он после короткой паузы. По всей видимости, раздумывал, стоит ли ему, вообще, говорить с ней о каких-то семейных проблемах. Решил, что стоит. А Алёна тоже задумалась, хорошо это или плохо, и что означает.

Алёна сделала для себя чай, тоже за стол присела. Миша о манерах и церемониях никогда не задумывался, поэтому есть начал без неё, только кидал на Алёну взгляды через просторную кухню.

– Она тебе позвонила? – поинтересовалась Алёна, раз уж он завёл с ней этот разговор.

– Да. С ворохом претензий, как всегда. Говорит, что я выгнал ребёнка на улицу голодного и без денег. То, что этот бездельник смылся с практики, её, судя по всему, волнует мало.

– У вас плохие отношения? – рискнула поинтересоваться Алёна, всеми силами своего богатого воображения пытаясь представить себе бывшую жену Михаила Барчука. Фантазия рисовала одно, а рассказывал Миша про нечто совершенно другое.

– Нет у нас никаких отношений, – пробубнил он, не прекращая жевать. – У нас сын есть. Весь в мать. Точнее, её воспитание.

Алёна легко пожала плечами.

– В этом нет ничего удивительного, раз вы развелись, когда он был маленьким. Он ведь рос с матерью?

Михаил неожиданно вздохнул, нахмурился.

– А что я мог сделать? Я работал. Сколько раз Тоне говорил: ну что ты его балуешь, что ты сопли ему вытираешь? А она всё тряслась над ним: ой, простудится, ой, не покушает вовремя, а вдруг к нему на улице хулиганы пристанут? И вот выросло то, что выросло. Учиться не хочет, работать тем более, зато хочет жить на широкую ногу. А, интересно, за чей счёт? Как в институт поступил, сразу понадобились дорогие шмотки, машина, деньги на гулянки с друзьями. А я работаю не для того, чтобы паразита из стана «золотой молодёжи» содержать. И они с мамой на меня хором обижаются. Ну, и бывшая тёща с тестем тоже. Не оценил!

– Не злись, – попросила его Алёна, видя, что Барчук начал не на шутку закипать. Даже вилку в яичницу воткнул со злостью.

Он на Алёну посмотрел.

– Вот скажи, ты – человек со стороны, я не прав в данной ситуации? Я плохой отец, я что-то делаю не так?

Алёна аккуратно пожала плечами. Миша выводил её на достаточно скользкую дорожку.

– Миша, я слишком посторонний человек, для ответов на такие вопросы, тебе не кажется? Я не знаю твоего сына настолько, чтобы рассуждать на такие темы.