Орхидея на лезвии катаны (СИ) - Тимина Светлана "Extazyflame"

Лавров наверняка наблюдал этот импровизированный спектакль с едва зародившейся в уголках губ улыбкой, от которой у каждого без исключения появлялось непреодолимое желание провалиться сквозь землю или же слиться со стенами. Принять ее за выражение благосклонности могли лишь напрочь лишенные инстинкта самосохранения индивидуумы.

- Еще раз увижу подобное на работе – уволю. Зарежу репутацию. Сделаю так, что тебя в этом городе даже стойку протирать не возьмут. Я понятно выразился?

Наверняка бармен залился краской, вряд ли стыда, - работать в таком клубе и краснеть от смущения нереально, скорее, негодования, и попытался натянуто извиниться, на самом деле хотел возразить, на что удостоился решительного жеста – поднятой ладони, призывающей к молчанию, и хлесткой фразы:

- Это все.

В этот момент Лавров уже заметил Никею, которая спускалась по витой лестнице, и его улыбка стала иной – довольной, дружелюбной и искренней. Возможно, они успеют даже выпить кофе (может, что-то покрепче, кто осмелится заставить мэра дышать в трубочку? У него и раньше была в этом плане зеленая улица).

Я как раз выбирала режим напитка на табло кофе-машины, чтобы насладиться чашкой латте перед дорогой домой – Владу в этот день дергать не стала, позволила остаться дома, – когда не услышала, нет, уловила спинным мозгом шаги, приглушенные ковром. Их я всегда буду узнавать из тысячи. Позвоночник ощетинился ментоловой изморозью, колени задрожали, я испытыла самое настоящее желание рвануть в кабинет и забаррикадировать дверь. Он не должен был здесь появляться сегодня и уж во всяком случае не тогда, когда я осталась один на один с ним. С воплощением своего кошмара.

Тебе кажется, ты сильная, ты сможешь. Сможешь противостоять этому удару судьбы и выдержать его с высоко поднятой головой. Первая реакция будет самой верной и искренней. Но она же и спалит тебя подчистую перед лицом опасности, вольет в твой голос рингтон неконтролируемой дрожи, погонит порывами шквального ветра кровь прочь от лица, словно пытаясь дать тебе понять – бежать, не вступать в открытую конфронтацию, мир перевернулся, правда на твоей стороне лишь теоретически. Не спасут твои миллионные счета и круг полезных знакомств! Власть нивелирует подобные преимущества в два счета, а это то, чего у тебя, в отличие от него, никогда не будет.

Тебе и не нужно говорить. Время в который раз останавливается, когда ты не в силах помешать его холодному изучающему взгляду полноправного хозяина пройтись по твоему телу, проникая в самое сердце, чтобы сжать на нем свои ледяные пальцы с одной лишь целью: удостовериться, что едва бьется от страха, но достаточно выносливое, чтобы не остановиться на этом этапе. И что толку говорить, если твой голос сейчас будет похож на писк слепого котенка, который сопротивляется участи быть утопленным сразу после рождения? Но это голос, а так - еще далеко до слепой покорности, каким бы сильным ни был твой ужас перед этим человеком. Пока ты сопротивляешься, ты живешь, и никто не в силах отнять у тебя этого права.

- Привет, Монте-Кристо. Кофе?

Я сама не понимала, как могу в таком состоянии еще шутить. Защитная реакция? Попытка направить мысли собеседника на свое собственное шоссе с односторонним движением? Может, и не протест вовсе, игра на чужом поле, которая понизит градус его зашкалившей агрессии?

- Здравствуй, Юля. Не откажусь. Но ты несколько буквально восприняла мою теорию твоего беспрекословного подчинения. Надеюсь, пока ограничишься работой секретаря и не станешь отнимать хлеб еще и у менеджера по клинингу?

Он легко мог отзеркалить мою колкость, но не вернул волну, нет. Он не перестанет надо мной издеваться даже в том случае, если будет при этом шутить. Пальцы сами жмут кнопку приготовления двойного эспрессо, и кажется, дважды – может, это остановит то, что у тебя в груди вместо сердца!

Он галантно открывает передо мной двери кабинета, пока мои руки заняты двумя чашками кофе. Я едва успеваю поставить их на стол, мои руки дрожат, рискуя пролить энергетик, что не остается для него незамеченным.

- У Влады выходной, - я не знаю, почему ему это говорю. – Ты с Никой разминулся, нам сегодня надо было обсудить предстоящее мероприятие. На данном этапе много нестыковок.

- Ты же умная девочка, справишься. Я не по этому поводу. Мы в прошлый раз так и не закончили наш разговор.

Я сажусь в кресло и делаю поспешный глоток обжигающего латте. С фотографии улыбается Ева молчаливым напоминанием о том, почему я сейчас все это терплю, хотя мне хочется окатить его ледяным презрением и послать куда подальше.

- О, так мы, оказывается, разговаривали? – послать не могу, но никто не запретит бить сарказмом. - Провальный способ переговоров, знаешь ли.

- Именно это я пытаюсь сейчас до тебя донести. Ты просто сорвалась с места, не дав мне никакой возможности успокоить тебя и забрать твой ужас. Тебе гораздо комфортнее в нем вариться изо дня в день и считать меня монстром, чем допустить даже мысль о том, что во мне осталось что-то человеческое!

Я давно перестала удивляться чему-либо, даже такому безжалостному цинизму. Только он один мог с такой легкостью говорить о подобных вещах. Успокоить? Вашу мать, купить мне шоколадку или ее эквивалент в несколько карат после настоящего изнасилования, убившего своей жестокостью? Я ощутила, как горло сдавило обручем той самой боли от безысходности и отчаяния, которую я гнала прочь, но по факту всего лишь откладывала на потом, ослабляя свою психику подобными рывками. Сколько еще будет подобных унижений и до каких пор? Когда моя воля испарится под очередной атакой этого смертельного огня? Он действительно добивается от меня именно этого – перевоплощения в бестелесную оболочку, которая перестанет существовать вне замкнутого мира этой вечной агонии?

- Я все понял правильно. – Наверное, все мои мысли в тот момент отразились в моих глазах. – Тебе больше нравится терпеть боль, чем допускать мысль о том, что все может быть по-другому? Осознать, что одно твое слово, твое согласие - и все это прекратится, предположить, что мне самому, возможно, не доставляет никакого удовольствия заставлять тебя страдать?

- Устал, Димочка? Вот честно, была бы помоложе, залила бы сейчас пол слезами. – Забегая вперед, простить боль будет не так уж и трудно. Простить то, что он сам методично уничтожал всякую возможность на взаимность, убивал в себе слабость, которая могла по сути превысить силу власти и насилия в несколько раз, будет во сто крат сложнее. – Я не понимаю, зачем эта игра в хорошего копа после нашей последней встречи. Ты думаешь, что от твоих откровений и подачки в виде поглаживания я смогу наконец кончить на столе?

- Ты была слишком разбита, а я сорвался. Это еще раз говорит о том, что над отношениями должны работать двое. Своим сопротивлением ты делаешь хуже только себе!

- Над отношениями – да, - я не ожидала, что напоминание о том, что произошло всего лишь несколько дней назад, снова ударит по лицу оглушительной пощечиной, превращая меня в слабую жертву обстоятельств и одного конкретного мужчины, который сейчас сидел по правую руку и изучал мою реакцию на собственные слова с легким прищуром довольного циника. – Я не понимаю, как у тебя вообще хватило смелости назвать подобное «отношениями»!

- Потому что это именно то, что я хочу получить в конечном итоге. Не твою боль, не твои слезы, не твои страдания, и весь подвох в том, что, если ты будешь и дальше сражаться с тем, кто не хочет с тобой никакой войны, сгоришь очень быстро. Соглашайся - и ты забудешь свой панический ужас надолго. Я тебе это обещаю, но ничего не получится, если ты и дальше будешь протестовать против того, что неизбежно!

- Стало быть, если я не дам тебе добровольного согласия, ты полезешь вон из кожи, чтобы поскорее меня добить?

У меня хватило смелости, а может, последних сил для того, чтобы выдержать его взгляд и не задрожать, хотя я и была близка к этому. Его непоколебимая воля и решительность придавили к креслу, смертельный холод неумолимой неизбежности под сиропом сладкоголосой манеры пения проник в сознание, напоминая о том, что в этой игре у меня нет и никогда не будет никаких шансов. Согласиться? Согласие мало что изменило бы в моем положении. Что добьет быстрее? Ненависть к собственной бесхребетности в случае согласия или цунами чужой жестокости, которое не оставит мне иного выбора, кроме как все-таки рухнуть к его ногам, когда от нечеловеческой моральной агонии разорвется душа?