Шипы в сердце. Том первый (СИ) - Субботина Айя

Но особенного облегчения это все равно не приносит.

— Значит, Крисочка, тебе придется узнать. — Гельдман говорит это так, будто не допускает и тени сомнения, что я это сделаю. — Ты умная девочка. Найдешь способ. Ты спишь с ним, а в постели мужчины становятся очень разговорчивыми. И неосторожными. Оставляют без присмотра всякие документы, ноутбуки и телефоны…

Слова и ухмылка Гельдмана поднимают во мне волну отвращения. И к нему, и к себе — за то, что я здесь, слушаю все это вместо того, чтобы просто послать его нахуй.

— Я не буду этого делать, — отказываюсь тихо, но твердо. — Я не шпионка.

— Будешь, — отмахивается с подчеркнутым пренебрежением. — У тебя нет выбора, Крисочка, потому что это не предложение, а приказ.

— Я ни черта в этом не смыслю, я даже не понимаю, что должна искать! — во мне просыпается злость. Отчаянная, бессильная.

— Вот это уже совсем другой разговор, девочка.

Он прикладывает к уху телефон, говорит что-то в динамик, но я почти не слышу слов. Через минуту появляется тот самый мордоворот с песьей мордой, который подкарауливал меня в танцевальной студии и напугал до усрачки. Протягивает Гельдману бумажный пакет, но тот жестом переадресовывает его на мой край стола.

Я достаю лежащие внутри листы.

— Не торопись, вникай, — вальяжно предлагает Гельдман, и даже откидывается на спинку дивана, как бы давая понять, что эта часть нашего разговора тоже входила в его планы.

Быстро пересматриваю содержимое — распечатки писем, заметки, контракты.

Тотальный пиздец.

Потому что обозначает он только одно — в «башне» Вадима уже кто-то крысятничает в пользу Гельдмана. Без вариантов, что все эти документы могли попасть к нему в руки каким-то другим способом кроме непосредственного прямого «слива».

Мне хватает и пары минут, чтобы понять общие детали и нюансы, но я намеренно хмурюсь и делаю вид, что мне нужны все вычислительные мощности моего мозга, чтобы понять, в чем дело. Намеренно тяну время, придумывая, что делать дальше. Очевидно, Гельдман хочет, чтобы я помогла добыть недостающие кусочки пазлов — всякие разные неучтенные мелочи, которые можно узнать только если крутиться рядом. Корчить дуру уже не получится — он ясно дал понять, что такими дешевыми фокусами его не облапошить. Послать его на хер? Сколько минут пройдет после того, как я это сделаю, прежде чем Гельдман сольет Вадиму мою грязненькую правду?

Я должна согласиться — это единственный выбор.

Согласиться — и попытаться потянуть немного времени. Чтобы что? Для начала — хотя бы просто выдохнуть и подумать над всем этим еще раз, но уже с холодной головой.

— И что мне сов сем этим делать? — Выдерживаю еще минуту и устремляю на Гельмана вопросительный взгляд. Корчу приправленное раздражением смирение. Типа, я, конечно, в деле, но потому что у меня нет другого выбора. Так в моем быстром согласии будет больше правдоподобности.

— Просто держи ушки на макушке и запоминай, — он удовлетворенно качает головой. — Любые детали, суммы, сроки, маршруты, партнеров. Все, что так или иначе связано со всем этим. Любая мелочь может быть важна.

— Он правда не обсуждает при мне работу, — дергаю плечом. — Так что не могу ничего обещать.

— А ты постарайся, курочка. Ты же красивая девочка — вот и разговори его. Не мне тебя учить. Просто в следующий раз, когда будет обрабатывать его член, выпрашивай не бабки на очередную побрякушку, а… ну, допустим, спроси про его амбиции, куда и к кому он летает, что обсуждает.

Я втягиваю губы в рот, чтобы не выплюнуть в лицо «дяде Боре», какой он кретин, если думает, что Авдеев ответит хотя бы на один такой вопрос. Не говоря о том, что это автоматически сведет мою роль в его жизни до нуля. Мне удалось обвести его вокруг пальца только потому, что я ни о чем никогда не спрашивала и делала вид, что работа — это последнее в списке моих, связанных с ним интересов. Да, я планировала что-то разнюхать, но явно не таким топорным способом, потому что у меня никогда не было иллюзий на счет его проницательности и таланта молниеносно принимать даже самые неприятные решения. Любой мой вопрос «не по теме» Авдеев раскусит на раз.

— Ты же знаешь, что между ними случилось? — Вопрос Гельдмана резко переключает меня на другие мысли. — Между Вадиком и твоим отцом?

— Авдеев украл у него деньги.

Сейчас это даже просто вслух смешно произносить, но до встречи с Вадимом я свято верила именно в эту версию событий. Просто два бизнесмена, просто один не захотел уступить другому свое место у кормушки, просто другой в отместку трахнул его жену, а потом — его бизнес. А чтобы правда осталась где-то там, просто избавился от него как от самого главного свидетеля. Но что Авдеев мог забрать у моего оцта? Десять, может быть, двадцать миллионов? Это для него так же унизительно, как тырить мелочь у попрошайки на паперти.

— Нет, девочка, деньги вообще не при чем. По крайней мере, не Серегины деньги. Твой отец, Крисочка, чуть не лишил Вадика самого дорогого, что у него есть — его драгоценной дочурки. Буквально.

Я чувствую боль от слишком острых мурашек на коже.

Как будто из меня наружу лезут иглы — каждая ощущается как натуральный прокол.

Гельдман рассказывает и рассказывает — про похищение, про то, гранату, про то, что девочка только чудом не превратилась в мясной фарш.

Я смотрю на свои аккуратно сложенные на коленях ладони — совсем как у прилежной школьницы. Но не потому, что так себя ощущаю — просто не могу пошевелиться. Как будто из всех органов, которые еще не подняли против меня бунт, остались только слух и зрение. Я даже мизинцами пошевелить не могу, хотя пытаюсь.

Не чувствую ни рук, ни ног.

Тошнота подступает с новой силой.

— Как думаешь, что Вадик сделает, когда узнает, что Красавица Кристина Барр, которая греет ему постель и насасывает для вдохновения, и Кристина Таранова — дочка человека, который чуть было не лишил его самого драгоценного — это одна и та же хитро выебанная сука? — Гельдман смотрит на меня с откровенным садистским удовольствием. — Он тебя уничтожит, курочка. Медленно и со вкусом. И никто ему слова поперек не скажет. Потому что… Авдеев будет в своем праве — око за око, зуб за зуб, дочку за дочку.

Вместо мыслей в моей голове звенящий вакуум.

Я знала, что играю с огнем. Но даже не представляла масштабов пожара.

— И, кстати, в отличие от Серёги, Вадик не дилетант и умеет красиво убирать неугодных людей. Так что, если вдруг ты когда-то решишь совершить большую глупость, наебать меня и свалить — очень не советую этого делать. Длинные руки Вадимки дотянутся до тебе в любой точке мира, потому что тогда у меня не останется ни единой причины хранить твой маленький сучий секрет.

— Так что, крестница, — Гельдман вальяжно откидывается на спинку кресла, его голос снова становится почти добродушным, — не советую играть в свои кукольные игры с людьми, которые таких как ты щелкают как семечки. Помогаешь мне — и никто не узнает твой маленький секрет. А я, так уж и быть, помогу тебе свинтить до того, как Вадик узнает, кто у него крысятничал.

— Дядя Боря, вы же только что сами сказали, что у Авдеева длинные руки, — сглатываю, подавляя уже третий по счету приступ рвоты, от которого в гортани остается противный кислый, режущий как бритва, привкус.

— Ну так и я не хер с горы, — фыркает Гельдман. — Тоже кое-что умею, кое-кого знаю.

«Просто первый тебя уберу, чтобы замести ведущие ко мне следы», — вот так на самом деле звучат его слова.

Но я же тупорылая курочка с мозгом как у аквариумной рыбки — поэтому делаю вид, что меня устраивает такой обмен.

— Просто информация? — уточняю «для галочки».

— Все, что сможешь достать. — Кивает. Тянет свой дорогущий коньяк. — Принесешь мне. И будешь делать это регулярно. А я, в свою очередь, позабочусь, чтобы Вадик оставался в святом неведении относительно некоторых… интересных фактов твоей биографии. А потом — ты просто филигранно испаришься со всем баблом, которое успеешь насосать своим хорошеньким ротиком.