«Не заставляй меня найти тебя, сука».
Мои глаза горят, и я подставляю лицо под струи воды. Ненавижу таких людей, как
он. Ненавижу.
У папы есть сотрудница, которой приходится гораздо хуже. Смертельные угрозы.
Угрозы изнасилования. Это широко распространено в этой индустрии. Мне нужно
научиться справляться с этим сейчас, если я хочу построить на этом карьеру.
И все же. Слова глубоко засели у меня в сознании, постоянный голос тревоги. «Не
заставляй меня найти тебя».
Я напоминаю себе, что ему, скорей всего, тринадцать лет и скучно.
Дверной замок щелкает.
– Эмма. Я хочу с тобой поговорить...
– Мама! Господи, я же в душе!
– Ты же знаешь, что есть занавеска. И я твоя мать. И врач. Я видела...
– Мама!
– Эмма. – Ее голос звучит ближе. – Я вовсе не против компьютеров и
программирования. Надеюсь, ты это знаешь. Но я беспокоюсь, что привычки твоего отца
могли дать тебе неправильное представление...
– Мам. – Я прикрываю лицо занавеской и смотрю на нее. Она сидит на крышке
унитаза. Пар от душа уже впитался в пряди ее челки. – Папа работает не меньше тебя. Я
знаю, что это не только развлечение и игры.
– Я просто хочу быть уверена, что ты осознаешь, что творческим людям
приходится тяжелее. Мы вели бы тот же разговор, если бы ты захотела стать художницей...
или писательницей... или актрисой... – Ее голос обрывается и, кажется, она недовольна ни
одной из названных профессий.
Шампунь попадает мне в глаза и снова ныряю в душ.
– Вау, спасибо за разговор о том, чтобы следовать своим мечтам.
– Мечты не оплатят ипотеку, Эмма. Я просто хочу убедиться, что ты думаешь
объективно. Ты в предвыпускном классе старшей школы.
– Мама, я вполне уверена, что знания по программированию помогут мне найти
работу.
– Я знаю это. Но игры до двух часов ночи и зомбированное состояние в течение дня
– нет.
На это мне ответить нечего. Она заставляет меня чувствовать себя такой
неудачницей.
В сочетании с сообщением, которое я получила сегодня утром, жжение в моих
глазах возвращается.
– Ты сделала уроки? – спрашивает она.
– Конечно. – Мой голос почти срывается, и я надеюсь, что шума воды достаточно, чтобы заглушить это.
– Эмма? – Кажется, мама удивлена. – Ты чем-то расстроена?
– Я в порядке.
Она пытается отодвинуть занавеску в сторону.
Я хватаю ее и задергиваю.
– Мама! Ты издеваешься?
– Я просто хотела убедиться...
– Ты можешь выйти отсюда? Мне нужно подготовиться к школе.
Долгий момент она ничего не отвечает.
В течение этого момента я думаю обо всех тех вещах, которые хочу ей высказать.
Ты знаешь, что я написала свою собственную игру? Я полностью ее создала. И
люди действительно в нее играют. Сотни людей. Я это сделала. Я ЭТО СДЕЛАЛА.
Я в ужасе от того, что она посчитает это пустой тратой времени.
А затем заставит удалить ее, чтобы я могла сосредоточиться на чем-нибудь «более
продуктивном».
– Эмма, – зовет она тихо.
Я смахиваю воду с лица.
– Мам, все в порядке. Я в порядке. Иди на работу. Я уверена, тебя ждут пациенты.
Я задерживаю дыхание, и в этот момент разрываюсь между надеждой, что она
останется и надеждой, что она уйдет.
Не знаю почему. Это нелепо. Она презирает все, что мне дорого.
Затем дверь щелкает, и это не имеет значения. Она сделала именно то, о чем я
просила.
* * *
– Почему они не продают кофе на ланч? – произносит Кейт.
Она так же расплачивается за наши игры до двух ночи. Мы почти что
распластались на обеденном столе. Даже ее макияж кажется тусклым этим утром: блестящая подводка для глаз почти такая же смелая, как и она сама.
– Потому что они садисты. – Я накалываю кусок пиццы на своем подносе. –
Хочешь промотать следующую пару и пойти в Dunkin` Donuts?
– Если меня поймают, моя косметика окажется в мусорке и мама продаст мою
камеру.
– Какая же это будет трагедия.
Она немного вздрагивает, и я осознаю, что сказала. Я морщусь.
– Прости. Я не хотела... Я даже не знаю, что говорю.
Ее выражение лица застывает где-то между обидой и смущением.
– Что ты имела в виду?
– Я ничего не имела в виду, Кейт. Правда.
Она смотрит на меня, словно раздумывая, надавить ли ей на меня или оставить как
есть.
Я даже не знаю, почему так сказала. Мне нужно проверить связь между моим
мозгом и языком.
– Это было глупо. Я пыталась пошутить, но слишком устала для этого.
Тонкая линия появилась между ее бровей, но она откидывается назад.
– Ладно. – Она делает паузу, и медленно растущая стена между нами только что
стала на пару кирпичей выше.
Я собиралась рассказать ей о Nightmare, но сейчас между нами повисло
напряжение. Кейт все равно не поняла бы. Худший вид троллей, с которыми ей приходится
сталкиваться, это те, кто обвиняет ее в том, что она крадет чужие идеи по макияжу или
называют ее уродкой. У нее нет проблем блокировать их. Она не смогла бы понять, почему
я не могу сделать то же самое.
Движение в кафетерии привлекает мое внимание. Парень, которого я встретила
позади церкви, сидит за столом в углу. Сегодня на нем темно – Бордовая толстовка, капюшон надвинут так низко, чтобы скрыть его глаза от посторонних взглядов. Перед ним
на столе расставлена полудюжина пластиковых коробок с едой. Похоже, он делится ею с
другим парнем с рыже-каштановыми волосами.
Я могу сосчитать на пальцах одной руки, сколько раз я видела, чтобы парни делили
ланч.
Смотрите-ка, мне и одного пальца хватит.
Ровно столько же раз я слышала, как парень цитирует Библию.
Я достаю пурпурную ручку из сумки и рисую полоски вокруг своих ногтей лишь
для того, чтобы чем-то занять руки, пока таращусь на Мистера Высокий, Темный и
Загадочный. Девушка присоединяется к двум парням в дальнем углу. Она симпатичная, с
длинными, блестящими темными волосами и в облегающей одежде. Опрятная. Гламурная.
Тот тип девчонок, которых я, обычно, избегаю по той простой причине, что они всегда
выглядят абсолютно собранными, а мне, обычно, требуется экран компьютера передо
мной, чтобы нормально общаться. Я понятия не имею, кто она.
И все же, она сидит рядом с Мрачным Потрошителем, а не на задворках, сплетничая о нем, так что, возможно, она не так уж плоха.
– Почему ты можешь рисовать на своих ногтях, а мне нельзя делать то же самое с
настоящей косметикой? – спрашивает Кейт.
Моя рука замирает.
– Ты можешь делать что угодно с косметикой, – говорю я резко. – Это было глупое
замечание.
– Хорошо.
Звучит вовсе не хорошо. Я медлю, желая знать, как это исправить.
– Я наблюдала за тем парнем. Ты его знаешь?
Она поворачивается на скамейке, чтобы посмотреть.
– Ага, – говорит она. – Он в моем классе по социологии. А что?
– Как его зовут?
– Рев Флетчер. А что?
Я наблюдаю за тем, как он накалывает еду из контейнера на вилку. Настоящую
металлическую вилку.
– Он гей?
– Погоди. Дай проверю. – Она хмурится. – Упс. Извини. Телепатия сегодня не
работает.
Я не могу решить, пытается ли она поднять мне настроение или, наоборот, грубит.
– Ты не знаешь, что у него за фишка по поводу капюшонов?
Она снова бросает взгляд через плечо.
– Нет. Хотя мистер Ван Айк заставляет его снять капюшон во время занятий.
– Он каждый день их носит?
Не знаю, какое мне до этого дело, но это похоже на то, что я нашла поисковик, но
скорость загрузки информации просто убийственно медленная.
– Да. Впрочем, каждый день разные. От него не воняет или типа того. Он очень
