Спаси меня от себя (СИ) - Орлова Юлианна

— Не подходи ко мне больше никогда в жизни, — уверенный и несломленный голосок настолько грозно звучит в палате, что даже меня пробирает до костей.

— Что? — кислая мина тюфяка портит здесь ауру.

Я осторожно перевожу руку за спину и беру Есеню за холодную ладошку, мягко поглаживая пальчики в надежде успокоить. Поразительно другое — успокиваюсь сам.

— Ты слышал? Сам выйдешь или тебе придать ускорение?

Парень дергает головой и пытается заглянуть мне за спину, но усердно не даю ему это сделать, потому что меня бесит сам тот факт, что он будет на нее смотреть. Скала непробивная, вот кто я сейчас.

— Есень, дай мне все объяснить, мы просто поговорим. Поверь, все не так, как может казаться на первый взгляд.

Чертовски противное во всем этом только одно — я до трясучки жду ЕЕ ответу ЕМУ, хотя по правде говоря, мог бы давно уже определить слюнтяя в соседнюю палату с легким переломом просто потому, что он меня раздражает своим существованием.

— Никогда больше не приближайся ко мне. Никогда.

Она с силой сжимает мою ладонь, и едва ощутимые импульсы проходят через все тело, плотно соединяясь где-то глубоко внутри. Запечатывая. Замуровывая. Это приносит боль.

— Я зайду к тебе позже, когда ты… — переводит взгляд на меня, но вот в моих глазах он явно видит свой смертный приговор, потому ничего не говорит в завершение, а лишь дергается и уходит, не закрывая двери.

Всхлипывания возвращают меня на грешную землю, я разворачиваюсь к прекрасному ангелу и делаю единственное, на что способен в этот момент, — обнимаю. И знаете, что чувствую в ответ? Такие же крепкие объятия нежных перевязанных ручек.

Запах заполняет лёгкие и стягивает тугим узлом внутренности до болезненных спазмов. Вдыхаю и ощущаю привкус на кончике языка. Мое сладкое мороженое.

И на пике душевного равновесия, когда я поглаживаю мягкие локоны Есени, как гром среди ясного неба звучит прокуренный баритон.

— Что здесь происходит?

Черт, Бачинский. Нет.

Глава 8

ЕСЕНИЯ

Почему я так спокойно отношусь к его касаниям? Где моя неконтролируемая паника, стоит лишь чужаку приблизиться ко мне вплотную.

Почему обнимаю его сейчас как последний раз и рыдаю взахлеб, упиваясь едва ощутимым запахом одеколона? Черт возьми, я чувствую спокойствие, как могла бы чувствовать исключительно со знакомым ранее или довольно близким человеком.

И прямо сейчас именно эти объятия становятся для меня самыми нужными в мире, моя соломинка для дыхания на глубине.

Уже не незнакомец из клуба едва ощутимо проводит рукой по спутавшимся волосам и вызывает ускоренное сердцебиение, которое я ощущаю где-то в горле.

И когда первый поток слез проходит, звучит голос, спутать который ни с чьим другим невозможно. Мой персональный поток студеной воды, обрушивающийся на голову слишком внезапно.

— Что здесь происходит?

Дергаюсь и с трудом поднимаю потяжелевшую голову, чтобы встретиться взглядом с разъяренным отцом. Фурия на его фоне смотрелась бы как безобидная мошка. Он сканирует нашу недвусмысленную позу и недовольно выдыхает, словно стометровку пробежал.

Андрей приходит в себя первый.

— Александр Павлович, а вот и вы! — едва заметно сжимает мою холодную ладошку и поворачивается к папе с самым непринужденным видом. Он отодвигает невесть откуда взявшийся стул и рукой показывает присесть. Но мой отец в этот момент не сводит взор с меня. — У нас тут небольшая авария была, дело может показаться скверным, но на самом деле ничего страшного. Легкое сотрясение, перилунарный вывих кисти, небольшая гематома на ноге. Поводов для беспокойства нет, но я настоятельно рекомендую показаться через пару дней.

— Есения, поясни, что случилось, — взгляд метает искры, больно жалющие кожу. Я лишь поджимаю губы и опускаю взгляд. Отец злобно хмурит пушистые брови, но мимика кричит о переживаниях, никак не о ярости, льющейся через край. — Андрей, спасибо за помощь. Буду должен тебе, — переводит взгляд на Андрея и едва заметно кивает, сам же бледный как стена.

— Александр Павлович, что за «буду должен»? Я не понял, а ну-ка быстренько садимся, пьем чай и успокаиваемся. Таблетки где? — мчусь к отцу, чтобы помочь достать препараты, но он лишь отрицательно кивает головой и припечатывает Андрея строгим взглядом.

Папа выпивает только что поставленный перед ним стакан с водой. Влага просачивается сквозь тонкие пальцы, и стакан ощутимо скользит в трепещущих руках.

— Я вам тут не кисейная барышня, не надо бегать вокруг и причитать словно курица-наседка. Я в порядке, все нормально, просто это все смогло повергнуть меня в шок, Есеня.

— Пап, я просто…попала в аварию, так случается.

— Мы поговорим дома. Очень детально.

Тяжелая рука поворачивает мое лицо на свет и внимательно осматривает.

— Кружится? — смягчается, но все еще закипает как чайник.

В данный момент я словно рыба, выброшенная на берег, сказать много чего хотела бы, но не могу, бестолково открываю и закрываю рот, переводя испуганный взгляд с Андрея на папу.

И если последний не скрывал своего настроения, но первый уж очень был скрытно спокоен. Своим небывалым спокойствием он смог и мне подарить эфемерную уверенность. Я отрицательно машу головой и бестолково смотрю на перевязанную кисть.

— Я смотрю, вы уже вспомнили друг друга?

Андрей резко поворачивается ко мне и открыто улыбается, отчего лицо становится еще более радужным. Он вообще может печалиться? И что имеет в виду папа под фразой «вспомнили друг друга»?

— Как моя любимая принцесса могла забыть своего прекрасного принца? Ты мне вообще-то обещала быть женой, и где? Где моя жена? — забавно морщится и приставляет ладонь к брови, всем своим видом показывая поиск.

А меня вдруг простреливает до основания. Вдруг откидывает на долгие 15 лет назад, когда я несмышленышем сидела у папы на кафедре и изводила всех студентов своим излишним вниманием. И больше всех доставалось тому, кто стал для меня самым важным другом.

Тот, о котором я говорила без умолку. Тот, с кем проводила много времени, пока папа был на операциях. И тот, кому рисовала самые глупые в мире рисунки по поводу и без.

Тот, кому пообещала стать женой.

Андей. Потому что "р" я не выговаривала ровно до 7 лет. Обрывки прошлого сменяются перед глазами.

****

— Папа, а Андей посиит со мной?

— Милая, АндРей, и посиДит, конечно. Папе надо на операцию, а вы пока поиграете в кабинете. Он тебя и покормит.

*****

— Андей, а ты миня люблишь? — я рисовала и рисовала без конца и края, а затем танцевала в пушистой пачке розового цвета, пока донимала папиного студента. Но никогда. Никогда он не злился на меня. Никогда не ругался, в отличие от многих девушек в папиной группе.

— Конечно, принцесса, а как иначе? Принцесс только любить и нужно. И пообещай мне вот что…когда ты станешь совсем взрослой принцессой, ты не будешь давать себя в обиду. Особенно тем, кто будет говорить тебе, что любит тебя. Они могут разбить твое сердчеко, — Андрей нарисовал пальцами сердце в воздухе и забавно дунул на меня, как бы посылая его мне.

— Сиичаз я не взлослая?

— Конечно, взрослая, но станешь еще взрослее.

— А тогла я буду люблить тибя. Я буду тваей женовницей.

— Женой, принцесса. Ох ну тогда я буду спокоен, конечно, за сохранность твоего сердчека, — я потянулась к широкой шее и, как всегда, повисла, забавно мотыляя ногами. Наш постоянный ритуал.

Бывало ли у вас так, что вы сталкиваетесь с человеком из прошлого и вдруг ощущаете ту же связь, что и прежде. Та же невидимая нить Ариадны соединила вас, не дав потеряться друг дружке в безумном лабиринте.

Вот только люди поменялись, но чувства никуда не ушли. Вот так же у меня сейчас, я смотрю на взрослого мужчину, а вижу того самого Андрея, молодого студента, впоследствии любимого интерна моего отца.