Расскажи мне сказку на ночь, детка (СИ) - Абель Ава

Алистер спохватывается, что с большей теплотой обсуждает кулон, чем человека, и добавляет:

– Мне жаль Трейси. Правда. Но это был ее выбор.

– Она не понимала, что именно выбрала. Она… – Горло сводит от судороги, и я жмурюсь. – Можно ведь не трогать чистоту, не топтать, даже если она потерялась в заблуждениях.

– Можно, – охотно соглашается Алистер, – но тогда мне будет скучно жить.

Он стирает слезы с моей щеки с любопытством патологоанатома и оставляет меня наедине со страшной правдой, которую я все еще не могу осознать до конца. Как в тумане иду за дворецким по бескрайним коридорам, стремясь оказаться на свежем воздухе.

Машина инспектора запаркована у подъезда, но, сделав к ней шаг, я слышу глухой звук и оглядываюсь, вскидывая голову: Лина стучит книжкой по кованой раме балкона на втором этаже, привлекая мое внимание.

«Забери меня», – показывает она мне, и до меня с опозданием доходит, что она притворялась за столом, зная, что дядя поймет нашу молчаливую беседу. В глазах девочки – бездна отчаяния и тоски, и мне хочется выкрасть Лину прямо сейчас, чтобы согреть и утешить.

«Обещаю», – отвечаю ей, расстроенная донельзя, и сажусь в машину, где дремлет инспектор.

На обратном пути он не задает мне вопросов, за что я ему крайне благодарна, но в памяти вместо радио звучат жестокие слова Алистера: «Можно... Но тогда мне будет скучно жить».

Я очень хотела понять, почему покончила с собой Трейси. Теперь я знаю. И мне предстоит сообщить причину преподобному Мартину, чтобы он перестал винить себя. Но я не представляю, как можно такое рассказать и стоит ли вообще упоминать о клубе. Что хуже: оставить человека в терзаниях неизвестности – или посвятить в кошмарную правду?

И кто все-таки потерял кулон? Наверное, Трейси. Или Джейсон.

Я тоже кое-что потеряла: спокойный сон. Думаю, что, как и Чарли, буду страдать от бессонницы до конца своих дней.

Чарли… Мысль о нем придает мне сил. Он мог стать вторым Алистером, но выбрал борьбу за свет внутри себя. Только это и помогает мне сохранить веру в человечество в этот теплый, цветущий мартовский вечер.

«Видела Лину, она похожа на ангела, как и ты. Она любит тебя», – отправляю сообщение, дублируя в инстаграм. Но ответа не получаю.

Глава 27

Утро. На улице, вроде бы, весна. Март, кажется. Мне все равно, какое сегодня число и что произошло в мире. Я должна поговорить с преподобным Мартином, иначе сойду с ума от терзаний.

Мы завтракаем всей семьей в полном молчании, потому что Итон не разговаривает с родителями, а они не разговаривают между собой, чтобы не злить Итона.

Папа ест сэндвич с яйцом и семгой, и аромат горячей еды навевает тоску по душевному теплу, которого мне катастрофически не хватает сейчас. Господи, как пережить этот день?

– Ри, не сутулься, – шепотом просит мама, поглядывая на Итона, и я собираюсь ответить, что меня гравитация к земле гнет. Те законы, о которых говорил Алистер, шарахнули по сознанию самурайским мечом, не могу собрать себя в кучу. Увы, ответить я не успеваю, потому что в дверь звонят: курьер с утра пораньше доставил огромный, вернее, О-О-огромный букет голубых орхидей.

– Ничего себе! – восклицает мама. – Это для кого?

– Для мисс О’Нил, – уточняет в бланке курьер, предлагая поставить электронную подпись.

– Скоро я снова стану мисс, так что… – кокетливо говорит мама, подмигивая мне, и вытаскивает из букета записку. Я тащу орхидеи на кухню, а мама идет следом и бормочет:

– Ничего не поняла. Это все-таки тебе, наверное.

Оставляю клумбу на столе и сдуваю прядь волос со щеки, прежде чем взять записку. Читаю матовую карточку, заполненную по заказу, и тоже ничего не понимаю.

«С надеждой, что ты скажешь мне «да».

– Может, это от Чарли? – воодушевляется мама. – Он сделал тебе предложение?!

Статус наследника Джессики Милборн вознес Осборна в ряды небожителей в глазах мамы. Она его обожает.

– Нет, что ты. Мы и на нормальное свидание еще не сходили, какое предложение!

Верчу записку, но имени нет.

Что ж, пойдем от обратного: кому я сказала «нет» в последнее время?

Дэнни Веймар. Но он не задал мне конкретного вопроса в последнюю встречу, чтобы написать настолько абстрактное и пафосное послание. Да и стоимость букета колоссальная, Дэнни не показался мне расточительным показушником.

Также я отказа Стивену Ханту, но он бы в жизни не прислал мне цветы. Скорее, колбу яда с инструкцией.

Инспектору Доннавану я отказала, когда он предложил накормить меня в «Макдональдсе» по дороге из Эдинбурга вчера.

Вчера…

О боже, боже, о господи!

Взвизгнув, я отпрыгиваю от стола.

!!!

Алистер!

Он спросил: ты бы согласилась подписать контракт? А я сказала: никогда в жизни, чтоб вы сдохли! Ну или что-то повежливее.

Я в ужасе смотрю на прекрасный букет орхидей, и мне плохо.

– Что такое, Ри? – удивляется мама, глядя на меня, как на припадочную.

– Это же кошмар! Конец света.

Сбрасываю цветы на пол и на глазах у обалдевшей семьи начинаю по ним топтаться, будто хищные орхидеи могут покусать. Хватаю силиконовую доску для нарезки овощей и хлопаю ею по букету, бесчинствуя. Пожалуй, это худший акт вандализма по отношению к живой природе, который я устраивала.

– Милая, я понимаю, что о вкусах не спорят, но цветы красивые, – расстроенно говорит мама. – В любом случае, прекрати. Если там и было что живое, ты все убила.

– Не люблю орхидеи, – вру, одергивая края блузки. – На пришельцев похожи.

– Отдохнула бы ты немного, – советует мама. – Совсем уже со своим космосом и эволюцией мозги набекрень.

Я ловко отбираю у папы последний кусок семги, чтобы снизить себе кортизол, и кривлюсь, потому что папа солью и острым перцем рыбу обсыпал.

– Спасибо, что напомнила, мам! Я планшет с игрой забыла взять, – безумно улыбаюсь и ухожу, оставляя на кухне кладбище голубых орхидей.

В колледже весь день сердце колет. Не помогли мне ни голубика, ни семга, ни пробежки. Кажется, мистер Хопкинс поднаврал о методах борьбы со стрессом.

– Майкла вчера перевезли в наш госпиталь, – сообщает мне Мэнди.

– Отлично. Заеду к нему, – радуюсь, потому что можно оттянуть визит к преподобному Мартину.

– Лично я пока не готова. Может, в другой раз, – извиняется Аманда, и глажу ее по голове, когда подруга ластится ко мне, как котенок.

– Ты молодец, Мэнди, что пытаешься его простить.

– Именно что пытаюсь. Тяжело дается. Как вспомню, что он наставил на тебя пистолет… Худшее мгновение моей жизни. – У нее выступают слезы на глазах, и она закрывает лицо короткими светлыми прядями, пряча эмоции.

– Все хорошо, Мэнди, это давно позади.

– Я знаю, знаю…

Перед началом последнего занятия, по математике, Кэт с разворота открывает дверь в аудиторию и сует мне под нос айфон: там заставка с изображением Джерри.

– Ой, – говорит фурия, – погоди, не то.

Попытка номер два, и передо мной – инстаграм смутно знакомой гламурной девчонки. Она сидит на коленях у Чарли, целуя его. Фотка опубликована сегодняшним числом.

– А Осборн времени даром не теряет! – возмущается Кэт.

– Это старый снимок, наверное.

– О да, три часа назад сделан. Очень старый, – ехидничает Кошка. Не дает ей покоя Осборн, ох не дает.

– Кто это вообще? Как ты нашла этот галимый фотошоп? – возмущается Мэнди.

– По хэштегу. Чарли давно не обновляет страницу, зато по тэгу с его именем можно найти массу любопытного. В Нью-Йорке сейчас девять утра. Эта шлюшка опубликовала снимок три часа назад, в пять утра! О чем это говорит?

Кэт с наездом упирает руки в бока и смотрит на меня большими глазами, словно я во всем виновата. Так и не дождавшись от меня ответа, она пренебрежительно цедит:

– Чарли всю ночь на вечеринке тусовался. Что это такое?! Да еще с Тришей Вудс сосется.

– Она скорее всего просто подловила кадр, – отмахиваюсь, мысленно держась за сердце. Пить охота, кости ломит. Мне по ощущениям лет сто двадцать.