Орхидея на лезвии катаны (СИ) - Тимина Светлана "Extazyflame"

Данил заканчивал собирать модель военного вертолета и что-то насвистывал себе под нос. Появление няни его, мягко говоря, не вдохновило.

- Ты говорил, что останешься дома! Ты обещал, что мы устроим пикник на поляне и тебе никто не будет звонить! – детский кулачок с несвойственной ему силой опустился на черную модель истребителя, и детали «лего» разлетаются по ковру. Вообще, он редко плачет или трясет ногами. Его способ выражать протест похож на мой: ледяное молчание, якобы случайные диверсии и недетская категоричность.

Опускаюсь рядом на ковер, взвесив в ладони обломки боевой единицы авиации.

- Это ты зря, - я никогда на него не кричу не потому, что чувствую свою вину за недостаточное внимание, просто потому, что моя педагогическая стратегия не признает провальных шаблонов. – Ты только что поставил командование базой под удар, проявив недопустимую халатность, и лишился мощной боевой единицы. А ведь численность врага и без того превышает твою на две единицы. Что будешь делать?

- У меня есть «стелс», я их разгромлю, - неуверенно произносит Данил, прикусив губу от осознания того, что совершил ошибку. – Ударим по ним с воздуха!

- Но у твоего противника есть радарная система, почему ее нет у тебя?

- Это скучно, самолеты строить интереснее…

- Но неприятель легко отследит на своих экранах все передвижения твоей авиации. А твое командование работает вслепую и пропустит атаку с воздуха. Для безоговорочной победы иногда приходится принимать решения, которые на первый взгляд кажутся скучными и недостойными внимания. Посмотри, твоя авиабаза не защищена ни с воздуха, ни с суши. Противник спокойно наблюдает за тем, что именно ты конструируешь, и знает численность твоей армии. Что нужно сделать, чтобы лишить врага глаз?

- Неужели трезубец? – я едва удерживаюсь от смеха и качаю головой. «Лишить глаз» воспринимается в буквальном смысле. Притихшая в углу Ирина Васильевна тепло улыбается, наблюдая за нашей беседой. Она педагог с огромным стажем, но в те редкие минуты, когда я посвящаю время сыну, чувствую буквально кожей ее восторженное умиление.

- Нет, я имею в виду совсем другое. Чтобы противник не догадался о численности твоей армии, ты должен спрятать ее за высокими укреплениями и не позволить шпионским беспилотникам собирать информацию. Для этого тебе как раз нужен радар. Если тебе необходима победа, ты должен взять себя в руки и проявить выдержку! Неприятелю ничего не придется делать, если ты, поддавшись порыву, будешь сам уничтожать собственные боевые единицы.

Данил смотрит на обломки истребителя, и отпечаток забавного ребяческого превосходства сменяется глубокой печалью. Не могу удержаться, чтобы не потрепать его по коротким волосам, и получаю возмущенный взгляд потемневших глаз в ответ. Но детские эмоции не длятся долго, сменяются прямо-таки взрослой решительностью.

- Ирина, мы строим сегодня форт! И собираем два… нет, три радара! А еще лучше, давай отожмем его у противника, чтобы не терять зря времени?

- Отожмем? Откуда такое выражение?

- А когда ты вернешься? – меняет скучную для него тему Данилка. – Нам нужно построить еще четыре истребителя, я не успею. А Ирина – девчонка. Придется тебе мне помогать!

- Даня, – тепло улыбается няня, опускаясь на ковер и начиная незаметно собирать детали разбитого истребителя в коробку, чтобы ни одна не потерялась, - а ты знаешь, что во время войны некоторые девчонки не уступали мужчинам на поле боя? Хочешь, я тебе расскажу про снайпера Людмилу Павличенко, которая внесла очень большой вклад в оборону Одессы и Севастополя? На ее счету более трехсот уничтоженных фашистов!

Это уникальная возможность незаметно ретироваться и быть уверенным, что малой не последует за мной в кабинет и не увидит то, что я собираюсь достать из сейфа, иначе придется рассказывать о перспективе завести собаку, как в том анекдоте. Ирина Васильевна увлеченно рассказывает о советской «леди смерти», мне приходится остановиться в дверях, когда догоняет полный обиды и детской ревности крик Данилки:

- Папа, мы не пойдем ни в какой тир с той девчонкой! Я передумал!

- Хорошо, я вернусь через несколько часов и мы придумаем, чем себя занять, обещаю! – выходя, слышу, как негодование Данила сменяется искренним смехом. Няня сменила тему и теперь рассказывает о не менее легендарном снайпере Василии Зайцеве.

- Зайцев! Как зайчик из сказки!

Наверное, у каждого из нас есть тот самый трос, предохранитель, ограничитель, который в самый решительный момент удерживает нас от рокового шага и не позволяет лишиться остатков человечности. Мой умеет так искренне смеяться, что волей-неволей заставляет задуматься о том, что именно я делаю и какими бесчеловечными шагами иду к своей цели. Открывшиеся перспективы едва не лишили меня остатков самообладания. Зверь практически накормлен и готов к перемирию, что в данном случае подразумевает мирные переговоры, но я не могу предугадать поведение второй стороны. Только надеяться на ее понимание ситуации.

…Блядь, у меня разрывается сердце. Эту боль можно сравнить с острыми надрезами очень тонким лезвием – настолько тонким, что первые минуты ты даже не понимаешь, что получил несовместимые с жизнью ранения. Ее слова и нежелание хотя бы выслушать и понять, что я пытаюсь ее сейчас спасти от самого себя, полосует мой и без того шаткий мир по швам. Что мне еще надо сделать, чтобы она приняла протянутую руку, а вовсе не принуждение, ведь именно так она расценила мое предложение? Ничего не меняется. Когда я не позволяю ей даже вздохнуть, ломая со всей жестокостью, Юлька пытается сопротивляться при помощи своих колких фраз, единственного оружия, не имеющего силы, – это продолжается до тех пор, пока страх не лишает ее голоса и способности адекватно оценивать ситуацию. Сегодня ничего не меняется. Все те же детские фразы в стиле «тебе надо лечиться» с переходом на мат для более показательной эмоциональной окраски.

Я даже не злюсь. Ярость спит под сияющим саркофагом решимости: раз и навсегда повернуть ситуацию в иное русло. Я знаю наперед, что другой возможности не будет. Уже на следующий день вернется тьма, которая будет сильнее предыдущей, жаждущая отыграться за свой вынужденный выходной. Каждый час понижает уровень свечения источника света и уникальных возможностей остановить безумие в шаге от барьера невозврата, этой критической точки, приближение к которой я только чудом успел засечь в это утро. Пугающее своей нереальностью ощущение: будто в твой мозг вживили секретный имплантат, который раскрыл сатанинский потенциал и запустил программу неминуемого уничтожения любой вероятности того, что однажды вы сможете быть вместе и придете к этому мирным путем. Сегодня он вышел из строя – не окончательно перегорел, всего лишь выбило программу, которая блокировала человечность и воспринимала только один путь – насилие. У меня не так много времени, прежде чем ее запустят снова. Я знаю, что должен это сделать: уговорить, продавить, дезориентировать женщину, без которой не могу дышать и существовать именно сейчас. Она мой спасительный якорь, перед которым отступит тьма, не получив своей постоянной подпитки в виде протеста и противостояния. Если мы сегодня договоримся с Юлей полюбовно, завтра моей тьме некуда будет возвращаться вновь. Пусть это искусственное освещение, а не свет яркого солнца. Пусть иногда в этом замкнутом мире вылетают пробки и горят предохранители, тьма все равно останется там редкой гостьей. Перемирие и соблюдение условий договора не оставит ни малейшего шанса темному безумию.

Я готов умолять, чтобы не потерять тепло этого нечастого солнечного света в одно касание. Желание трясти ее в грубой хватке, до тех пор пока не согласится от страха или от моего отчаяния, в какой-то момент рвет плотины самоконтроля, выходит из берегов, но я ничего не предпринимаю. Впервые, наверное, за все это время я вижу перед собой именно ее настоящую. Ту самую девчонку, которая одним сжатием тоненького кулачка стерла меня прежнего в пыль в первую роковую встречу. Не жертву моей одержимости, которую я никогда не смогу назвать безумством, просто не найду для этого силы. Не тело, которое совсем недавно хотелось полосовать алыми рубцами и пронзать до самого сердца. Она единственный человек, который может остановить эту гребаную адскую тьму одним движением своей ладони. Почему же снова включает свою стервозность в самый неподходящий момент, не желая услышать мой ментальный крик?