Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 99
Он видел Эмму через щелочку. С мокрыми после душа волосами она сидела за маленьким туалетным столиком 1950-х годов. На ней было старомодное черное шелковое платье до колен, расстегнутое сзади до поясницы; спинка расходилась достаточно широко, чтобы увидеть тень под лопатками. Поза Эммы была не изящной, а неподвижной, скованной, словно она ждала, пока кто-нибудь подойдет и застегнет ей платье, и ему вдруг захотелось это сделать, а этот простой жест, такой знакомый и новый, вдруг показался ему столь интимным и приятным, что он чуть было не зашел в комнату. Сейчас он застегнет на ней платье, потом коснется губами углубления в том месте, где линия шеи переходит в линию плеча, и во всем ей признается.
Но он лишь молча смотрел, как она берет с туалетного столика книгу — большой и зачитанный французско-английский словарь. Она начала пролистывать книгу, а потом вдруг резко остановилась, наклонила голову и отбросила челку, проведя обеими руками по лбу и сердито выдохнув. Декстер засмеялся, как ему показалось, тихо; однако Эмма посмотрела на дверь, и он торопливо отступил. Доски пола под его ногами заскрипели, и он, как дурак, на цыпочках побежал в кухню, отвернул оба крана и принялся намеренно греметь чашками под струей воды, создавая себе алиби. Спустя некоторое время он услышал, как в спальне с характерным звуком Эмма сняла трубку старого телефона. Декстер завернул краны, надеясь подслушать разговор с этим Жан-Пьером. Эмма говорила приглушенным голосом, проникновенно мурлыча по-французски. Он напряг слух, но так и не понял ни единого слова.
Потом он снова услышал «дзинь»: она повесила трубку. Прошло некоторое время; он обернулся и увидел Эмму в дверном проеме за своей спиной.
— С кем разговаривала? — спросил он через плечо безразличным тоном.
— С Жан-Пьером.
— И как у него дела?
— Прекрасно. Просто прекрасно.
— Отлично. Ну что ж. Я пошел переодеваться. Напомни, когда он придет?
— Он не придет.
Декстер обернулся:
— Что?
— Я сказала ему, чтобы не приходил.
— Серьезно? Так и сказала?
Декстеру хотелось засмеяться.
— Сказала, что у меня тонзиллит.
Ему очень хотелось смеяться, но разве можно… не сейчас, потом. Он вытер руки:
— И как это будет? По-французски. Тонзиллит.
Она сжала рукой горло и жалобно прохрипела:
— Je suis tres desole, mais mes glandes sont gonflee. Je pense que je peux avoir I'amygdalite. [57]
— L'amy?..
— L'amygdalite.
— Я поражен твоим словарным запасом.
Она скромно пожала плечами:
— Ну, вообще-то я в словаре посмотрела.
Они улыбнулись друг другу. И вдруг, точно по наитию, Эмма, сделав три быстрых длинных шага, пересекла кухню, прижала ладони к лицу Декстера и поцеловала его. Он обнял ее, обнаружив, что платье еще расстегнуто, а кожа под ним прохладная и еще влажная после душа. Так они целовались еще некоторое время. После чего, по-прежнему сжимая его лицо ладонями, она пристально на него посмотрела:
— Только попробуй дурить мне голову, Декстер…
— Не буду…
— Если ты меня обманываешь, или подведешь, или будешь водить интрижки за моей спиной, клянусь, я тебя убью. Клянусь Богом, я вырву у тебя сердце и съем его.
— Я ничего такого не сделаю.
— Не сделаешь?
— Клянусь.
И тут она нахмурилась, тряхнула головой и снова обняла его, уткнувшись лицом ему в плечо и издав звук, напоминающий яростное рычание.
— Что с тобой? — спросил Декстер.
— Ничего. Ничего. Просто… — Эмма подняла голову и посмотрела на него. — Я-то думала, что наконец от тебя избавилась.
— Это вряд ли, — проговорил он.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
2002–2005
35–40
«О чувствах они говорили мало: красивые фразы и нежные знаки внимания ни к чему таким давним друзьям».
Томас Гарди, «Вдали от обезумевшей толпы»
Глава 16
Утром в понедельник
Понедельник, 15 июля 2002 года
Белсайз-Парк, Лондон
Радиобудильник звонит, как всегда, в 7.05. На улице уже солнечно и ясно, но ни он, ни она не спешат вставать. Он лежит, обняв ее за талию; их ноги сплелись. Они лежат на двуспальной кровати Декстера в квартире в Белсайз-Парк, которая когда-то, много лет назад, была его холостяцким логовом.
Он не спит уже некоторое время, репетируя мысленно тон голоса и слова, которые казались бы одновременно торжественными и спонтанными, а когда чувствует, что она пошевелилась, говорит:
— Могу я кое-что сказать? — Он прижимается губами к ее затылку, глаза его закрыты.
— Скажи, — отвечает она немного настороженно.
— По-моему, это просто бред, что у тебя своя квартира.
Лежа к нему спиной, она почти незаметно улыбается:
— Та-ак…
— Ты же всё равно всё время ночуешь у меня.
Она открывает глаза:
— Могу и не ночевать.
— Нет. Я хочу, чтобы ты ночевала.
Она поворачивается на кровати к нему лицом и видит, что глаза его по-прежнему закрыты.
— Декс, неужели…
— Что?
— Неужели ты просишь меня к тебе переехать?
Он улыбается и, не открывая глаз, берет ее руку под простыней и сжимает в ладони:
— Эмма, не согласитесь ли вы ко мне переехать?
— Ну наконец-то! — восклицает она. — Декс, ради этого момента я и жила.
— Это значит «да»?
— Мне надо подумать.
— Тогда сообщи мне о своем решении, ладно? Потому что, если тебя мое предложение не заинтересует, найду кого-нибудь еще.
— Я же сказала: мне надо подумать.
Он открывает глаза. Вообще-то он рассчитывал услышать «да».
— А о чем тут думать-то?
— Ну, даже не знаю. Совместная жизнь…
— Мы жили вместе в Париже.
— Знаю, но то было в Париже.
— Да и сейчас, можно сказать, тоже вместе живем.
— Знаю, но…
— И снимать квартиру просто глупо, все равно что деньги на ветер выбрасывать, учитывая нынешнюю ситуацию на рынке недвижимости…
— Ты говоришь, прямо как мой независимый финансовый консультант. Очень романтично. — Она вытягивает губы немного вперед и целует его: осторожный утренний поцелуй. — Дело ведь не только в финансовом планировании, верно?
— Ну, главная причина в том, что, как мне кажется, это будет… здорово.
— Здорово, значит.
— Если ты поселишься у меня.
— А как же Жасмин?
— Ничего, привыкнет. А потом, ей всего два года, не ей решать, верно? И уж тем более не ее матери.
— А нам не будет немного…
— Что?
— Тесновато. Втроем по выходным.
— Придумаем что-нибудь.
— И где я буду работать?
— Здесь, пока меня нет дома.
— А куда же ты будешь приводить своих любовниц?
Он вздыхает; после года почти маниакальной верности шутки на эту тему представляются ему неуместными.
— Будем снимать номер в гостинице после обеда.
Они некоторое время молчат под звук бубнящего радио, и Эмма опять закрывает глаза и пытается представить, как разбирает картонные коробки, освобождает место в шкафу, чтобы положить одежду, книги… По правде говоря, она предпочитает обстановку своей нынешней квартиры — уютную, можно даже сказать, богемную мансарду на Хорнси-роуд. Белсайз-Парк слишком шикарен и моден; к тому же, несмотря на все ее усилия и постепенное переселение к Декстеру ее книг и вещей, из квартиры его никуда не делись атрибуты холостяцких лет: игровая приставка, невероятных размеров телевизор, огромная кровать. Эмма даже в шутку призналась: «Боюсь, что если открою шкаф, то на меня посыплются женские трусики или что похуже». Но Декстер высказал предложение, и она чувствует, что должна предложить что-то взамен.
— Может, нам вместе купить квартиру? — говорит она. — Побольше, чем эта. — И снова она затронула важную тему, о которой раньше они не говорили, хотя и думали постоянно. Ответа нет довольно долго, и она уже решает, что Декстер уснул, но вдруг слышит:
