Одна отвергнутая ночь (ЛП) - Малпас Джоди Эллен

— Такое приятное чувство. — Его голос звучит ласково и низко. Умиротворённо.

Я согласно мурлычу, обнимая его плечи, лишая возможности сбежать, хотя и попыток-то нет. В ответ он расслабляется, откинув голову, и поглаживает мои икры, лежащие на его животе.

— Просто не будет, — его слова выходят на грани боли. Они сбивают меня с толку. Я ведь и так это знала.

— Просто не было и вчера, и позавчера, но в тебе был огонь бороться. Что изменилось?

— Проверка на практике.

Хочу заглянуть ему в лицо, но боюсь того, что могу увидеть в его глазах.

— Что ты имеешь в виду?

— Некоторые решения я не в праве принимать, — он говорит тихо, нехотя. Напряжение в моем теле не скрыть, и я знаю, что он его почувствовал, потому что успокаивающе сжал мои икры. Не уверена, что Миллер сам покоен, поэтому его попытка с треском проваливается.

Я пытаюсь понять, что бы это значило, и прихожу к единственному очевидному ответу.

— Поясни, — командую строго, так что он поворачивает ко мне лицо и нежно кусает меня за щеку.

— Как пожелаешь.

— Желаю, — подтверждаю я.

— Я цепями прикован к этой жизни, Оливия, — он не смотрит на меня, делая это шокирующее заявление, заставляя меня ласково накрыть ладонью его щеки и приподнять его лицо так, чтобы могла его увидеть, и всё это время в голове стучат слова Тони.

Снова использую его односложный приказ:

— Поясни. — А потом ласково целую его в красивые губы, надеясь вернуть ему хоть немного силы, которой он меня наполняет. Танец наших губ медленный, и я понимаю, что он будет делать это вечно, если я не разорву поцелуй, что и делаю. Вопреки желанию. — Расскажи мне.

— Я задолжал им.

Пытаюсь сохранять смелое выражение лица, но эти слова вселили в меня страх. Есть два вопроса, которые я должна задать в ответ на его заявление, и я не могу решить, какой из них должен быть первым.

— В чём ты им задолжал?

Он, моргнув, вздыхает с некомфортным чувством. Ощущаю, как он в процессе нашего разговора всё больше и больше упрямится, это очевидно. Односложные ответы — верный тому признак. Он заставляет меня спрашивать, вместо того чтобы самому поделиться.

— Они дали мне контроль.

Еще один непонятный ответ увеличивает пустоту, провоцируя дальнейшие вопросы.

— Поясни, — мой голос становится нетерпеливым, хотя я изо всех сил стараюсь этого не допустить.

Он отстраняется от моей ладони и отворачивается:

— Помнишь, я объяснял тебе свой талант?

Я пялюсь на его затылок, желая напомнить ему о манерах:

— Да, — слово выходит медленным и настороженным, отчего его передёргивает.

— Мой талант заработал мне определённую степень свободы.

— Я не понимаю. — Запуталась еще больше.

— Я был обычным парнем-проституткой, Ливи. Я ничего не контролировал, и меня никто не уважал, — он взрывается, заставляя меня вздрогнуть. — Я сбежал из приюта в пятнадцать. Четыре года провёл на улицах. Там я и встретил Кэсси. В поисках крыши над головой вламывался в пустующие дома. Я проглатываю шок, чтобы не прерывать его, но он поворачивается и видит моё потрясённое выражение лица. — Ставлю на то, что ты бы никогда не подумала, что твой мужчина был профессиональным взломщиком.

Что он хочет мне этим сказать? Нет, не подумала бы, но я также не подумала бы, что он может быть в эскорте, наркозависимым… Я мгновенно останавливаю ход своих мыслей. Я могла бы перечислять ещё очень долгое время. А Кэсси? Она тоже была бездомной?

Миллер быстро улыбается и отворачивается от моего шокированного лица.

— Они нашли нас. Ввели в работу. Но я, ко всему прочему, был красив, я был хорош. Так что, они вытащили меня из низов и использовали самые мои ценные качества. Гламур и секс. Я делаю им баснословные деньги. Эксклюзив.

Всё во мне немеет, словно жизнь вытекает из моего тела, по мокрой коже ползут жуткие мурашки. Это происходит слишком часто. И я лишена дара речи. Вытащили из низов?

— Ты мой эксклюзив, — не могу придумать, что ещё сказать, кроме как заверить его в моих чувствах, заставить почувствовать себя больше, чем просто ходячей, разговаривающей машиной для получения удовольствий. — Ты мой особенный, но особенный, потому что красивый и любимый, а не потому что даришь мне крышесносные оргазмы. — Небрежно целую его затылок, крепче прижимая к себе.

— Но в этом тоже есть своя заслуга, так ведь?

— Ну… — я не могу этого отрицать. То, что он заставляет меня чувствовать физически, потрясающе, но это даже близко не стоит с тем, что он заставляет меня чувствовать эмоционально.

Он издает смешок, раздражая меня, не потому что здесь нет ничего смешного, а потому что я не вижу его улыбку.

— Можешь уже признать это, Ливи.

Поворачиваю его лицо к себе и вижу эту яркую мальчишескую улыбку.

— Ладно, да, но люблю я тебя по другим причинам, нежели чем за твои сексуальные способности.

— Но я хорош. — Улыбка становится еще ярче.

— Самый лучший.

Его улыбка мгновенно исчезает:

— Тони звонил мне.

Я снова напрягаюсь. Каждой клеточкой. Камеры были выключены, но Тони видел меня. Он всё рассказал Миллеру? Я не уверена, хотя то, как Миллер сорвался той ночью у «Ice», могло с легкостью заставить его молчать. Миллер изучает меня, оценивая реакцию. Я должно быть выгляжу виноватой, как последняя грешница.

— Я…

— Не говори мне, — он отворачивается от меня. — Я, вероятно, захочу убить.

Мой взгляд мечется по ванной комнате, я мысленно благодарю всех богов за решение Миллера отключить все камеры. Ненавижу себя за такую реакцию и ненавижу то, что он всё знал наперёд. В попытке отмахнуться от чувства вины и мыслей Миллера я задаю свой следующий вопрос.

— А Кэсси?

— Я убедил их взять её со мной.

Хочу обидеться на него за эту просьбу, но сожаление останавливает.

— Эксклюзивность даёт мне силу, власть. — Он вздыхает. — Я сам выбираю клиентов, назначаю устраивающие меня встречи и устанавливаю свои собственные правила. Одно из них — не прикасаться. Им не надо было трогать меня, чтобы достичь своей цели, а мне осточертело быть вещью. Поцелуи — это очень личное. — Он снимает с себя мои ноги и поворачивается, нависая надо мной. Привычным движением руки убираю с его лба непослушную прядь волос. — Ощущать чей-то вкус — это личное. — Он подтягивается повыше и языком врывается в мой рот, со стоном нежно покусывает мои губы. — В секунду, когда я впервые ощутил твой вкус, я понял, что ввязываюсь, во что не должен. Но ты так чертовски хороша.

Я ногами обвиваю его бёдра, меня пробивает острое желание, а в голове вертится вопрос, смогу ли я когда-нибудь его отпустить. Думаю, сейчас я понимаю его чуточку больше. Не считая нашей ужасной встречи в отеле, он никогда не делал ничего, кроме преклонения мне. Он позволяет мне прикасаться и целовать его. Он хочет близости со мной.

— Кто эти «они»? — спрашиваю напротив его рта. Непонятные слова Тони вдруг становятся ясными. Он знает. Знает, кто «они».

— Я скорее умру, чем представлю тебя им, — он прикусывает мою губу и пропускает между зубами. — Именно поэтому мне нужно, чтобы ты мне доверилась, пока я с этим разбираюсь. — Взгляд умоляющий. — Сможешь сделать это для меня?

— С чем разбираешься? — мне это совсем не нравится.

— Много с чем. Я прошу тебя, умоляю, не бросай меня. Я хочу быть с тобой. Всегда. Только ты и я. Мы. Теперь это всё, что я вижу, Оливия. Всё, чего я хочу. Но я знаю, что они сделают что угодно, чтобы забрать тебя у меня. — Подняв руку, он кончиками пальцев проводит по моей щеке, а подушечкой большого пальца поглаживает мою нижнюю губу. Он подотчётный кому-то — кому-то нехорошему. — Я задолжал им.

— Что задолжал? — Абсурд какой-то!

— Они забрали меня с улиц, Ливи. Им, им я обязан жизнью. Я делаю им очень большие деньги.

Не представляю, что сказать, и уж точно, не могу понять, как «они», кем бы эти они ни были, могут удерживать его в этом мире вечно. Пожизненные обязательства — это слишком высокая цена. Они не могут ожидать этого.