Отпускай (СИ) - Сурмина Ольга

Однако, идти с помощником, все же, было легче. Оттого ему становилось еще хуже.

Она оставила его у двери спальни. Неловко улыбнулась, и эту улыбку мужчина видел даже через тьму. Взволнованную, но заботливую. Сочувственную. Улыбку, от которой Штайнер ощущал только опустошение и странную, беспричинную злость. Так не смотрят на любимого мужчину. Так смотрят на того, кого хотят пожалеть.

Нейтан знал об этом как никто другой.

* * *

Шипение. Он слышал, как внизу что-то шипело, но не мог понять, что. Раскалывалась голова, сон был неплодотворным, урывками. По-прежнему тошнило, однако, Нейт сцепил зубы и поднялся с постели. Пол под ногами словно плавал, хотелось взяться за стену, или на что-нибудь опереться. Почему-то сотрясение не проходило по щелчку пальца, и это то злило, то вызывало стыд. Сунув холодные ноги в черные тапки, мужчина завернулся в халат, затем высунулся в коридор.

Никого. Штайнер удрученно выдохнул и побрел в душ. Шипение то нарастало, то стихало, но, казалось, то просто был шелест деревьев за окном. От звона в ушах Нейт не мог точно разобрать его природу.

Вода не отрезвляла, головная боль только усиливалась. Аппетит вызывали только мысли об обезболивающих таблетках. Глядя на себя в зеркало, молодой человек отшатнулся. Замученный недосыпом взгляд полуприкрытых глаз, синяки под ними. Из-за постоянного напряжения морщинка меж бровей казалась как никогда глубокой, губы — бледными, и положение не спасало даже гладко выбритое лицо. Еще пару дней без бритвы, и Штайнер начнет напоминать себе запущенного алкоголика, хотя уже очень давно даже не смотрел в сторону спиртного.

Болезнь уродует. Нейт внезапно вывалился из собственных представлений об идеальном мужчине, настолько не вовремя, насколько то было вообще возможно. Время заниматься активной саморекламой, чтобы оттеснить доктора в лесопосадки хотя бы ментально, а не вот это вот все.

Он, держась за стену, спускался вниз. Тяжело вздыхал, мельком глядя на часы — семь утра. В таком состоянии Штайнер мог предложить Эмме на завтрак пожевать герань с подоконника, не более того.

Молодой человек сцепил зубы. Ничего, что-нибудь придумает. Все уладит, как и всегда.

На кухне у плиты мелькал знакомый силуэт. Девушка что-то напевала себе под нос, пока еда на сковороде шипела. Пахло чем-то сладким.

Нейт вытаращил глаза, глядя, как Эмма что-то выкладывала на плоскую широкую тарелку. Рядом с плитой стоял табурет, и одним коленом Фастер на него опиралась. Затем разминала руки, подходила с другой стороны, и опиралась другим коленом. Она совсем не выглядела усталой, замученной, или неловкой. У нее ничего не сыпалось из рук.

— Доброе утро. — Вдруг сказала та, не оборачиваясь. — Я слышала, как ты идешь. Садись, поедим, а то мне скоро в зал, а я еще даже душ не принимала.

— Доброе. — Подавлено процедил Штайнер, шокировано глядя на спину своей сожительницы. — Что готовишь?

— Панкейки. — Довольно ответила Эмма. — С клубникой и медом, а еще я сварила брокколи. Будешь?

— А где ты взяла клубнику? — Чуть дрогнул уголок рта.

— Заказала. — Девушка лениво пожала плечами. — У нас, как выяснилось, целых три гипермаркета доставляют еду ночью.

— Что за рецепт? — С каждым вопросом голос звучал все более отчужденно.

— Нашла в интернете тот, который понравился. — Фастер с улыбкой обернулась, забрав со стола тарелку с брокколи. — Не парься. Мне теперь нормально стоять, я почти не устаю. Пакеты только роняю, но блин, это такая мелочь.

— А что это за табуретка? — Нейт мрачно усмехнулся.

— Ну долго стоять на одном месте у меня ноги затекают, а с ней нормально. — Эмма вновь пожала плечами. — Если честно, я думала, что готовить — сложнее.

Штайнер скрипнул зубами.

— Попробуй. — Продолжала Фастер, поставив двумя руками тарелку с брокколи на стол. Затем она отошла, и вернулась со стопкой из трех панкейков, вокруг которых была аккуратно выложена клубника. — Мне кажется, это должно быть съедобно.

— Спасибо. — Нейтан печально, отчужденно улыбнулся, и стал резать пухлые, воздушные блины острым ножом.

Он не любил мучные изделия. Сухие, пресно-приторные. Оставляли чувство, словно поел и не поел одновременно. Жирные. Простые углеводы — прямой путь к ожирению. Однако… это было вкусно. Мягкие, сливочные, маслянистые. Их приятно было жевать, и не хотелось запить. С цветочным медом и кислой клубникой. Вкусно. Так вкусно, что становилось обидно. Не пригорели, но пропеклись. При этом… она в первый раз их готовила.

Брокколи показалось слегка недоваренным и пресным. Чуть хрустело на зубах, оно не имело никакого вкуса, кроме травяного, словно Фастер забыла посолить воду. Правда… все равно вполне приемлемо.

— Ну? Ну? — Эмма пыталась заглянуть Нейту в лицо, пока тот сидел над тарелкой, низко склонив голову. — Ну как? Съедобно?

— Вкусно. — Тихо ответил он, с потерянной улыбкой глядя на еду. — Очень вкусно, спасибо. Ты большая молодец.

— Ну вот. А ты считал, что я безнадежна. — Она приобняла себя за плечи и прикрыла глаза. Пыталась скрыть, но ей было несравненно приятно слышать комплимент, настолько, что она едва держалась, чтобы гордо не отвести голову. Комплимент от человека, который много лет смотрел на нее сверху вниз.

— Не безнадежна. — Штайнер поднял взгляд на довольную Эмму. Лоб девушки поблескивал от пота, дыхание все еще было учащенным, и никак не приходило в норму.

Она устала. Она очень старалась. И это было вкусно. Она устала, но у неё получилось. Получилось подняться по лестнице. Получилось держать равновесие на каблуках. Приготовить нормальный завтрак, и не уничтожить при этом кухню.

На самом деле не безнадежна. И, почему-то, от этого мужчина ощущал только безысходность и печаль. Иногда даже секундную злость, которая тут же сменялась пустотой. Сегодня Эмма готовила еду своему больному другу, который еле стоял на ногах. Не наоборот, словно мир сошел с ума.

Штайнер стискивал зубы. Он не слабак. Но в какой-то момент не заметил, что она тоже больше не «безногая», хотя так её кликали в приюте. «Сестренка» может встать и пойти, и это вызывало то ужас, то безнадегу, то глубокую грусть. Теперь у неё есть выбор. Играть за окном с другими, или сидеть за книжками с одиноким отщепенцев. А кто выберет отщепенца, а не светлую поляну с друзьями?

— Нейт. — Фастер выдохнула, и легкая улыбка становилась какой-то странной. — Скажи, у тебя есть… родственники?

— Что? — Вилка вывалилась из рук. Молодой человек напряженно покосился на девушку и нервно лязгнул зубами. — Почему ты решила спросить об этом? Мы же с тобой из детского дома.

— Ну… у нас не было родителей. Но, может, там, дяди, тети… кузены. — Взгляд становился пытливым.

— Не имею понятия. — Штайнер прикрыл глаза. — У моих родителей не было ни братьев, ни сестер.

— Понятно. — Эмма кивнула, затем медленно поднялась из-за стола, забрав тарелки. — Может не пойдешь на работу сегодня? Мне кажется, тебе стоит отлежаться после всего. Полежишь немного в гостиной, или у себя, придешь в норму.

— Я и так в норме. — Нейт прищурился. — Ничего не случилось. И сегодня не выходной, так что я еду в офис, как и планировал. Все нормально.

— Ладно. Я просто за тебя переживаю.

И вновь этот взгляд. Грусть, сочувствие, «ненавязчивая» забота и подбадривание. Она его жалела, осталось только положить руку на плечо, и сказать: «все будет нормально, не переживай, ты поправишься. Булочку хочешь?» Молодой человек чувствовал, как от внезапной ярости чуть вздрагивали веки на левом глазу. Это он тут тот, кто заботится, не наоборот. Так было, до сегодняшнего дня.

Жалость далека от влюбленности, восхищения, желания. Жалеют слабых и несчастных, а любят сильных. Разве нет? Кто захочет быть со слабым мужчиной?

Она не должна была видеть его таким. Никогда.

— Эмма, я сказал, что в норме. — Процедил Штайнер. Теперь хотелось заботится чуть ли не в отместку, чтобы все встало «на свои места», но голова продолжала болеть.