Вознесение черной орхидеи (СИ) - Тимина Светлана "Extazyflame"

Встречи с Александром продолжались. Соблюдая негласную договоренность, мы больше не возвращались к предыдущему разговору, приняв дату Х за точку отсчета. Волновалась? Еще как. Тактика одной потрясающей женщины, которая в представлении не нуждается, «подумаю об этом завтра» - работала на все сто. Сближение также набирало обороты, устремляясь к критической точке, за которой ожидало новое начало. Я по-своему наслаждалась этим предвкушением, гордо расхаживая по лабиринтам родного вуза, отшучиваясь в ответ на расспросы подруг. С легкой душой плясала в клубе на Хэллоуин в костюме Лары Крофт, холила себя в салоне красоты и изо всех сил старалась не прогнозировать, не расписывать в воображении, не рисовать пугающую картину предстоящего неоднозначного свидания. Взять себя в руки в течение недели оказалось не сложно. Сложнее оказалось удержать себя в них вечером в субботу… вернее, с самого утра наступившего дня этого мнимого ритуального жертвоприношения.

Я закончила паковать небольшую спортивную сумку еще утром. Последний раз сверяя в уме детали и решая дилемму – стоит ли мне переслать Лекси с Элей координаты загородного дома Александра вместе с номером его автомобиля - и не придумав ничего лучшего, как отправить им на почту отложенным электронным письмом, спустилась на стоянку. Серые сумерки холодного осеннего вечера резанули по панцирю отчаянной смелости острым серпом, но я гордо вскинула голову, не замечая пронизывающего ветра. Фары черного обтекаемого монстра автострады мигнули призывным маяком, и почему-то сегодня они мне показались более яркими, чем обычно.

- Привет! – сумка летит назад. Надеюсь, не повредила бутоны неизменных белых роз, которые заметны даже в полумраке салона. Теплые ладони привычной лаской оплетают мои скулы, губы накрывают подавляющим, таким желанным нажимом, разбивая на мелкую ледяную пыль вспышку пронизывающей паники, гася ее в зародыше. Он уже знает, как именно меня успокоить нежным росчерком языка, диктатом собственного афродизиака по всем нервным сплетениям. Ладонь сжимает мою дрожащую ручку, когда автомобиль уверенно трогается со стоянки.

- Дрожишь. Замерзла?

Мы оба прекрасно понимаем, что не в холоде причина. Я неуверенно киваю, сосредоточившись на дороге, убегающей из-под колес, не замечая зажигающихся огней, разорвавшейся пелены облаков с отблесками заката и блестящих луж от утреннего дождя с огненным отражением догорающего дня. Вскользь мелькает мысль о тупости выбранных стоп-слов. Если со словом «отражение» все понятно, то чем я руководствовалась, выбрав лайт-мерой пресечения слово «свобода»? Точно не здравым смыслом.

Он о чем-то говорит. О чем-то нейтральном, не имеющем отношения к объекту моих переживаний, а я просто киваю в ответ, улавливая нить разговора и избегая его взгляда. И впервые дорога, которая заняла чуть меньше часа, показалась мне стометровой спринтерской дистанцией. Пришла в себя я уже в холле роскошного коттеджа, сообразив, что даже не заметила деталей окружающего пейзажа, хотя судя по тому, как замерзли ладошки, я пробыла на улице в ожидании не менее пяти минут. Чтобы я не загорелась желанием рассмотреть ландшафт? Наверное, я все же была напугана гораздо сильнее, чем предполагала.

- Проголодалась? – вздрагиваю, напряженно наблюдая, как он снимает пальто, оставшись в деловом костюме, и вспоминаю, что с утра во рту не было ни крошки. Наверное, все это отражается в моих перепуганных глазах. За такое тоже наказывают. Испуганно киваю, оглядываясь на пакеты на барной стойке. Приготовить? Это запросто, только бы отвлечься хоть на минуту…

Мне не повезло. В пакетах оказалась заранее приготовленная и упакованная еда из ресторана, в котором мы уже несколько раз ужинали, и возможность обрести душевное равновесие за нарезкой овощей растаяла, как утренний снег. Нервная дрожь усилилась, и я забралась в кресло с ногами, поспешно сервировав журнальный столик. Меня не успокоила даже золотистая бутылка «мартини», которую обнаружила в пакете.

Я смотрю, как его руки уверенно наполняют бокал прозрачной сладостью напитка всех женщин с изысканным вкусом. Когда нервы напряжены до предела, взгляд цепляется за самые несущественные мелочи. Диск часов-скелетонов вокруг запястья. Глянцевая сталь с проблеском бордовой эмали аккуратной запонки в петлях рубашки цвета глубокого ночного неба. Пальцы с идеальным маникюром и тусклым мерцанием золотой печатки. Кто изображен на перстне, я теперь знаю наверняка. Бог Тьмы. Мои пальцы сжимают ножку бокала; на миг забыв про набирающий обороты страх, бросаю на него испуганный взгляд.

- Мне нельзя пить перед сессией, – его голос по-прежнему успокаивает, окутывая пеленой невероятной, вопреки обстоятельствам, безопасности.

- А я?

- Один бокал можно.

Мне кажется, выпей я бутылку полностью, совсем не опьянею, тревога не позволит. Его взгляд скользит по моему лицу – взгляд расслабленного Хищника, заполучившего в свои силки прелестную жертву. Но в то же время он предельно внимателен, это сканер-осциллограф, который прямо сейчас анализирует мое состояние.

- Юля, - вздрагиваю и опускаю глаза, едва не поперхнувшись глотком холодной сладковатой жидкости. – Я сейчас спрошу в очередной раз. Ты точно считаешь, что готова к этому?

Нет. Я не хочу, чтобы мне давали сейчас право выбора. Я не хочу обижать человека, который так много для меня сделал. Я не хочу потом жалеть о том, чего по своей же воле лишилась. Почему тогда мне так страшно? До этого ненормального сжатия сердечной мышцы в унисон с перетянутыми тревогой сосудами, набатом бешеного пульса, желанием сбежать… и кинуться в его объятия одновременно?

- Не бойся. Говори как есть. Я не собираюсь на тебя давить! Это твое право. В этом случае мы просто проведем вместе выходной день. Каталась когда-нибудь на квадроцикле?

На каком квадроцикле? Я, кажется, теряю связь с реальностью. Горячая спираль новой, зарождающейся галактики пронзает сердце яркой вспышкой, отозвавшись в пятках сладкой болью, первыми лучами-росчерками отчаянной решимости и предвкушения. Я сжимаюсь под его испытывающе-ласкающим взглядом всеми взбесившимися атомами лишь для того, чтобы совсем скоро взорваться, разрывая реальность и подчиняя ее только нам двоим, без остатка, до последнего полувскрика-полустона. Я не знаю, откуда берутся эти неведомые прежде эмоции; это слияние-единение, вступившее в свою завершающую фазу, взрывает мой мозг этими яркими образами и метафорами. Трясу головой, не понимая, когда страх перестроился в сексуальное желание такой потрясающей силы.

Никаких квадроциклов!

- Моя отважная девочка. – Его пальцы накрывают мои, безапелляционно отнимая наполовину пустой бокал, за миг до того, как переместиться на скулы с обеих сторон, пройтись быстрой сухой лаской по затылку, огладив чувствительную зону, откинув волосы на плечо. Я непроизвольно следую за движением этой руки, подчиняюсь ее негласному приказу, впитывая кожей такое необходимое сейчас тепло, которое в состоянии расплавить страх и придать силы выдержать все, на что я осознанно согласилась. Моя динамика в отчаянный прыжок без страховки, его – в подготовку безопасного поля для приземления, на его руки, без страха и сожаления. Все равно я инстинктивно отшатываюсь, когда ладонь перемещается на мою грудь, ощущая, как непроизвольно расширились глаза. Я действительно ко всему этому готова?

Он внимательно следит за выражением моего лица. Наверное, я напугана и смущена, но ему нравится то, что он видит. Губы Александра сжимаются в бескомпромиссную напряженную линию, и у меня сбивается дыхание. Рано. Оно должно остановиться как раз на его следующей фразе.

- Встань и опустись на колени!

Почему мое сознание не взрывается внутренним протестом? Более того, почему мне даже не страшно, и где эта неотъемлемая часть подобного действия – накрывающий купол унижения, которое способно поставить крест на любом удовольствии? Кажется, только вздрагиваю от соприкосновения колен с прохладным паркетом. Твердый. Затекут совсем скоро.