Ботаники не сдаются (СИ) - Логвин Янина

Теперь мое тело послушно мне, и я больше не стесняюсь тела Ваньки, его смелых рук и горячего тепла груди, но между нами невидимой стеной пролегла вина и всякий раз, когда Воробышек стремится навстречу, мне нужен вдох, чтобы ответить. Я не могу избавиться от мысли, что все это для меня скоро закончится.

Пожалуйста. Пожалуйста! Мне только нужно признаться ему и все рассказать. Что бы ни было я должна решиться, иначе он все равно узнает о споре от других.

— Катя, скажи мне, что случилось? Что тебя гложет? — Сестра Воробышка — Женя останавливает меня в пустом танцклассе, когда Ванька уходит в раздевалку, и поворачивает к себе лицом. — Катя, — говорит тихо, найдя мой взгляд, — я же вижу. Это Ваня ничего не замечает вокруг, но не я.

Мне вдруг становится нехорошо. Я так пугаюсь, словно девушка каким-то образом смогла заглянуть в мою душу и разглядеть ее темный секрет.

— М-меня?

— Да, тебя, Катя. Скажи, Ваня тебя чем-то обидел? Может, невольно? Все твои движения и взгляды говорят не о встрече, а о расставании. Отдаваясь рукам партнера, ты словно прощаешься, и я не могу понять почему? Почему ты не откровенна с ним до конца?

Во время репетиции в какие-то моменты я замечала, что Женя хмурилась, а ее серые глаза смотрели особенно пристально, но не ожидала, что она сможет увидеть так много.

— Нет, что ты! Конечно же, не обидел! — я пробую улыбнуться, но какой там! Уголки губ, дрогнув, выдают меня. — Он замечательный парень, самый лучший! Просто…

— Просто что?

Я так устала держать все в себе — упреки, сомнения, глупый спор! Так устала! А девушка смотрит с таким участием…

— Катя?

…и тайна бунтует во мне и вырывается наружу с громким всхлипом отчаяния и раскаяния. Я накрываю пылающие щеки ладонями и признаюсь:

— Я поступила ужасно, Женя! Все, что я сделала — большая ошибка! Я не должна была знакомиться с Ванькой! Только не так! А как теперь все исправить, не знаю!

Я выпаливаю девушке новость о споре и только к концу замечаю, что Женька стоит неподвижно. Смотрит поверх моего плеча и я, даже не оглянувшись, уже понимаю, что увижу его. Осталось стремительно обернуться.

Так и есть — он, Воробышек. Застыл в дверях высокой широкоплечей фигурой и смотрит на меня — с изумлением в синих глазах, сквозь которое уже проглянул холод.

— Ваня? — я хочу сделать шаг к нему… и не могу. — Ваня!

Дверь хлопает так оглушительно, что, кажется, обрывает во мне саму жизнь. Надежда крошится ледяными осколками и попадает в кровь. Нет!

— Ваня!

Слезы бегут по щекам, и рвется душа, когда я бросаюсь за ним — сначала в холл, затем на улицу. Но мотоцикл срывается с места еще стремительнее, сделав безумный дрифт задним колесом.

— Стой, сумасшедшая! — Женька догоняет меня и останавливает за плечи. — Отпусти его сейчас!

— Он же разобьется!

— Пусть только попробует! Я с него собственноручно три шкуры спущу!

— О Господи, Женя! — я сжимаю свои виски, глядя на девушку с ужасом. — Что же я натворила! И что теперь будет?!

Меня обнимают ладони, очень мягко, и Женька прижимает мою глупую голову к своему плечу.

— Все хорошо будет, слышишь! Ты ему очень дорога, я же вижу. Дай время, я сама с ним поговорю. Мы все совершаем ошибки, главное, хотеть их исправить.

— Нет, он меня ненавидит! А еще сказал, что не простит.

POV Воробышек

Черт! Черт! Черт! Плечи вжаты в мотоцикл, ветер рвет одежду, и дорога подо мной летит бесконечной узкой лентой, петляет зигзагами, уводя далеко за город. Никаких мыслей, никаких сожалений, все оборвалось и закончилось в один миг. Все.

Я возвращаюсь домой под утро и, если бы не обещание матери закончить этот чертов год, наплевал бы на универ и убрался из города. А так тащусь в адово пекло, не разрешая себе думать.

— …На этом прощаемся и все свободны! Воробышек, — Мерзлякин поднимает руку и наставляет на меня палец, сверля взглядом, — на зачетной неделе я жду от тебя еще один реферат! И постарайся, чтобы он впечатлил меня так же сильно, как предыдущий! На экзамене я не собираюсь никому делать поблажек. Особенно должникам! Все слышали? — философ поворачивается к аудитории. — У кого хвосты — напоминаю: у вас есть неделя, чтобы найти меня и исправить ситуацию. До свидания! И не говорите потом, что я вас не предупреждал!

Группа собирается, гремит стульями и выходит из аудитории. Несмотря на ворчание Мерзлякина, настроение у всех приподнятое и ленивое. Лето — отличный стимул почувствовать дыхание свободы. Каких-то три недели и можно будет забыть об учебе, забыть о раннем подъеме, вздохнуть и убраться к чертовой матери куда-нибудь к морю — осталось сдать сессию. Но разговоры об этом не радуют — раздражают. Все раздражает, даже воздух, который распирает грудь.

Мне не хватает Умки — ее вздернутого подбородка, голоса, улыбки. Глупых сообщений в телефоне со смайликами «Ванька, я тебя уруру!», и попробуй догадайся, что у Очкастика в голове. Кому я вру? Я запрещаю себе думать, однако, куда бы ни бежал, она стоит перед глазами — испуганная и встрепенувшаяся. Маленькая ботанша, с легкостью выбившая почву уверенности у меня из-под ног. И ведь я сам попался. Сам!

Дурак.

Меня отвлекает староста — ребята готовят общую вечеринку и нужно решить, где и как она пройдет. В прошлом году конец учебы отметили тремя группами в загородном гостиничном комплексе «Орфей». Всего было вволю — и выпивки и свободы, а после — ненужных воспоминаний. В этом году повторения никому не хочется.

— Воробышек, ты с нами? — окликают парни. — Пора обмозговать детали: где соберем толпу и по сколько скинемся. Во время сессии точно будет не до этого.

— Нет.

— Ванька, не гони! — озадачивается староста Суханов. — Как мы без тебя? Ты шутишь?

— Я же сказал «нет».

— Да ладно тебе, — ухмыляется парень. — Если ты из-за спора, то гарантию даю: неделя — и никто о нем не вспомнит. Выдохни, Птиц! Да, никто не думал, что ты окажешься по зубам этой мелкой заучке Уфимцевой. Ну так и на старуху бывает проруха. Забей!

— Что? — Я собирался было уйти, но теперь бросаю сумку на подоконник, разворачиваюсь и хватаю парня за грудки, сжимая ворот у горла. — Какого черта, Суханов? Ты о чем?!

Между нами вклиниваются Гай с Березой и расталкивают по сторонам.

— Эй-эй, Птиц! Не горячись! — тормозит меня Саня. — Прости, бро, но мы должны были сказать, тем более, что сами в лесу все видели. По универу еще со вчерашнего дня ходят слухи, и лучше бы тебе о них знать. Сегодня только ленивый не треплется.