Музыка войны - Лазарева Ирина Александровна

Сколь иным предстал мир ее печальному взору, сколько угнетения она обнаружила в его текущем укладе, сколько безысходности, порой даже отчаяния, и все это видела она не только на оставленной ею земле, но и здесь, в жизнях островитян и приезжих, судорожно хватающихся за любую подработку, чтоб вытянуть квартплату, налоги, обучение и лечение детей. Никто не мог знать того, что каждый новый день, каждый новый восход огненного солнца над океаном нашептывал ей злорадно о том, что Карина напрасно поругалась с матерью и отвергла ее предложение уехать в Москву, напрасно оставила Парфена и разбила собственную семью, напрасно погналась за воздушными замками, которым никогда не суждено было воплотиться в настоящие, напрасно поверила лживому англичанину и Западу в целом, напрасно поверила, что сможет разучиться любить все русское.

Но дело было важнее ее чувств, ее мироощущений. В конце концов, Карина не хотела проиграть в этой гонке за состоянием мужа. Она все равно выведает причины охлаждения к ней Джона, причины его частых поездок на континент. Ведь он и сам постоянно называл ее русской, она и была русской, а русские люди были умны и изобретательны, разве нет?

Шли недели, в течение которых многое изменилось. Парфена лишили родительских прав, а Джону удалось убедить Карину подать документы на признание его отцом ее детей. Обнадеженная возможностью получить наследство после его смерти или по крайней мере алименты в случае развода, она смело подала документы вместе с ним.

Однако очень скоро ей пришлось пожалеть о столь необдуманном поступке. Угроза, риск, о которых она и не догадывалась, не думала, были очевидными, они все время были перед глазами. Как же Карина, расчетливая, хитрая, могла упустить столь важную опасность из вида?

Глаза ей раскрыла одна из подруг-россиянок, заглянувшая на утренний кофе. Карина, осчастливленная событиями последних дней, поведала ей о том, что произошло. Но Лена почему-то не обрадовалась и не поддержала ее.

– Хм. – Сказала Лена. – А ты не боишься того, что в случае развода он отберет у тебя детей?

У Карины даже раскрылся рот от изумления. Не сразу оправившись от ужаса, она все же заговорила:

– Господи, какая я дура! Какая дура! Почему я не подумала об этом раньше? Ведь об этом все знают, все постоянно говорят!

– Успокойся, Кариш, я, наверное, нагнетаю. Вы ведь хорошо живете, зачем вам разводиться? Или ты хотела уйти от него?

– Нет, я нет, не думала об этом.

– Так и он тем более от тебя не уйдет. Старик, на пенсии, ему повезло, что такая красотка согласилась выйти за него замуж, да еще и с такими чудными детьми.

– Я в этом уже не так уверена…

– Что? – Лена беззаботно рассмеялась. – Он от тебя точно никогда не уйдет.

Карина бросила на подругу раненый взгляд, какой бывает у загнанной мальчишками в угол собаки перед битьем. Зная, что побои неминуемы, и никакое гавканье и вытье не спасет ее, собака терпеливо ждет порки – так и Карина была не в силах рассказать Лене правду, потому как правда была слишком унизительна для нее, и если подозрения ее подтвердятся, то ее жизнь, жизнь детей – все будет разрушено.

Она стала выжидать, следить за Джоном, все ее чувства были обострены, самое сердце, казалось, едва шевелилось в груди, прислушиваясь к происходящему. Но долго ждать не пришлось. Вскоре Читер вновь объявил, что на следующее утро улетает по своим таинственным делам в Африку. Тогда же Карина попросила его назвать город и страну, Джон окинул ее подозрительным и недовольным взглядом, но все же нехотя ответил.

А вечером Карине повезло: Джон приготовил паспорт и билет, но забыл спрятать их в свою сумку, ей даже рыться в его вещах не пришлось, чтобы узнать, что муж солгал ей: он направлялся совсем в другое место в Африке. К чему было лгать? Что он пытался скрыть от нее? Любовницу? Вторую жену? Невесту? Не для того ли он требовал усыновить ее детей, потому что привязался к ним и намеревался после развода присвоить их себе? Разве судья встанет на сторону русской в споре с англичанином?

Карина горько рассмеялась внутренне при одной мысли о суде. Нет, англичане везде были богами, а они, русские, тем более украинцы – людьми третьего или даже пятого сорта. За несколько лет на острове она слышала о стольких несправедливых судебных делах в отношении русскоязычных, что и надеяться на что-то было глупо. Так стоило ли ей отменить присвоение ему родительских прав, пока, быть может, это еще не поздно?

Ее обуревали сомнения, в тисках между желанием сохранить детей и жаждой денег Джона, она едва могла дышать, весь вечер задыхалась, как ей казалось, от жары и зноя, что в последние месяцы все чаще случалось с ней. Карина трепетала от страха совершить чудовищную ошибку и несколько раз за вечер чуть не потеряла сознание. В таком состоянии она незаметно обыскала кошелек Джона и нашла адрес дома, который он арендовал в городе прилета: теперь все сходилось. Муж, казалось, ничего не замечал и был занят привычными делами: смотрел телевизор, пил виски, бурно ругался на русских, Северную Корею и Иран, лишь только в новостях речь заходила о них.

Если ее подозрения не оправдаются, Карина понапрасну лишит детей большого наследства. А если оправдаются – тогда и будет действовать. Что в ее замысле было неправильного? Все сходилось…

Жадность, жажда наживы возобладала над ней: в конце концов, упустить наследство Читера означало ее полное поражение, напрасно потраченные на него годы, навязанное самой себе существование со сварливым высокомерным стариком, напрасно разрушенные когда-то столь крепкие отношения с Парфеном. На следующий день Джон улетел, а Карина достала из тайника евро, припрятанные ею на черный день. Ей непременно нужно было узнать правду, узнать, что же скрывал в Африке от нее муж.

Зной испанского острова, отделенного от континента свежим проливом, показался любому бы не зноем, а истинным холодом, лишь только нога его ступила бы на африканскую землю, где жар пустынь перемежался с песочными бурями и песочным туманом – калимой, которая лишь изредка забредала на прохладные острова, напоминая о близости экватора и огромного плазменного шара, плавящего все на своем пути.

Карина с большим трудом нашла такси в аэропорту, где водитель достаточно хорошо говорил на английском и одновременно не заламывал бы цену, видя, как прилично она была одета. Она попросила подвезти ее не к дому, где должен был расположиться Читер, а чуть поодаль, чтобы нагрянуть на него как можно неожиданнее, застать врасплох, выведать все его тайны.

Лишь только они въехали в жилые благоустроенные районы, как смесь странных, противоречивых ощущений начала обуревать Карину: всюду сновали пожилые англичане, чаще мужчины, англичанки почти не встречались. С одной стороны, это было неудивительно: здания все были не дешевыми, уютными, двух или трехуровневыми, с бассейнами и чудесными садами, изумрудные лужайки которых и обильная растительность не оставляла сомнений о высоких доходах владельцев или арендаторов: сколько дорогостоящей воды уходило на одну только поливку растений!

Но с другой стороны, Карине казалось диким то, что на пути встречалось много стариков под руку с темнокожими детьми. Если бы дети были смешанными, с более светлыми оттенками кожи, она бы не усомнилась в их происхождении, однако все они: и девочки, и мальчики – были черными, как звездное небо, будто не единой капли белой крови не опустилось в их жилы при зачатии.

«Какие сильные гены!» – Подумала Карина про себя, пока не догадывавшаяся об истинной картине происходящего, потому что была задавлена гнетущим чувством собственного предстоящего разочарования. Она не сомневалась, что найдет мужа в объятиях знойной мулатки и, возможно, в том же доме будут его незаконнорождённые дети. Как он только мог променять Карину, еще совсем молодую, белокожую, светловолосую, говорящую на прекрасном английском – на африканку? Была ли это форма какого-то извращения? На ней женился, чтобы представлять друзьям и не стыдиться жены, а сюда приезжал за утехами? Но ведь он был так стар, вдвое старше Карины, зачем нужны ему были эти странные связи, зачем? Человек в таком возрасте должен осознавать близость и неминуемость конца, он должен задуматься о свершенном за жизнь, всегда недостаточно благим, недостаточным… для пропуска на небеса.