Наследник для врага брата (СИ) - Дали Мила

— У меня тоже была сестра, Росс. Айше. Помнишь такую?

Женька молчит. Молчит долго, однако, тяжкое сопение по ту сторону трубки, выдает его присутствие.

Я вспоминаю сестру и ад, через которой ей пришлось пройти. Представляю сумасбродного Росса, лишившего невинности Айше. Душу вновь охватывает черная пелена ярости.

— Не знаю я никакой Айше! Пьяный, что ли? Я говорю, Вику верни, по-хорошему.

Девушку из одного города. Института. Группы. Аудитории. Соседней парты. Сидящей за несколько метров ни один год, он не помнит. Он не помнит Айше Алиеву. Я усмехаюсь, а Росс отлично продолжает исполнять роль.

— Так, почему звонишь мне ты, Евгений Александрович?

— А кто, блять, должен? Епископ Павел?

— Хваленый муж… сожитель. Или как это у вас называется? Кто сумел укротить строптивую Кошку. Тот, что обрю…

— Какой еще муж? Алиев? Вика почти два года одна!

Росс меня перебывает, захлебывается в возмущении и матерных наречиях. Росс говорит, его сестра не подпустит к себе проходимцев. Говорит, она давно рассталась с парнем из-за измены и теперь, на дух не переносит мужчин. Вика боится предательства. Вика слишком доверяет брату и никогда не станет обманывать.

Я в состоянии ступора. Мысленный раздрай и круглый живот Виктории. Коварная девица определенно не сообщила брату о беременности. Столько месяцев. Но рядом с ней постоянно кружилась охрана Росса.

Женька что-то говорит, а я не слышу. Мне снова становится жарко. Не моргая, разжигаю глазами чертову утку в тарелке. Смахиваю со лба пот.

— Делай что хочешь, Евгений Александрович.

Сбрасываю звонок, отключаю телефон. Я все-таки разогреваю эту самую утку. Можно ли Вике соус? Мрак. Мутным взглядом нахожу зелень, овощи. Не заморачиваясь, нарезаю в компанию к утке. Бутылку воды с собой. Возвращаюсь к госпоже Росс.

— Я думал ты уснула. Зачем под одеяло с головой спряталась? Не душно?

Ставлю поднос на прикроватную тумбу, медленно огибаю кровать, наблюдаю за Викой. А она за мной, через крохотную щелку своего тряпичного убежища.

Открываю форточку, пару шагов, сажусь на край постели. Строптивая Кошка сворачивается в клубок, что есть сил сжимает покрывало.

Касаюсь ладонью сверху, и Вика вздрагивает. Аккуратно стягиваю одеяло, сморю на недовольную девичью мордашку. Раскраснелась вся. Говорю же, душно под одеялом.

— Я поклялся тебе один раз. Больше повторять не стану, можешь быть спокойна, вреда вам не будет от моих рук. Наберись терпения, женщина. Прояви почтение.

— Ты за кого меня принимаешь? Наложницу из гарема? Алиев, я лучше выпью на брудершафт с чертями, чем буду ходить перед тобой на цирлах! Ты перебил всю мою охрану. И меня хотел кокнуть.

Ладонь на Вике, мой взгляд в стороне. Пустой совсем, бездушный. Как и я сам. Много лет ношу в сердце траур, что стало камнем. Однако слова Росс заставляют гранит кровоточить.

Я хотел ее, ждал встречи и долго готовился. Я не сгораю от любви к Вике, мои чувства намного больше. Сложно объяснить словами, что-то вроде огня, что вспыхивает при каждом вздохе рядом с ней. С того дня, с нашей первой встречи. Но это не любовь.

Я не воспринимаю всерьез колкие слова Вики. Таково воспитание, среда, где росла строптивая черная Кошка. Успокоительно набираю воздуха в легкие, медленно выпускаю ртом.

— Я разговаривал с твоим братом. Ты скрыла от него положение. Скажи… — С чего бы вдруг, но госпожа дергается, будто в кипяток свалилась. Тут же сбрасывает прочь одеяло, плотно прижимается спиной к изголовью постели. Я не вижу ее лица, не вижу стен дома, только живот. Рука сама тянется, не совладаю с собой. Дотрагиваюсь ладонью и словно чувствую биение маленького сердца внутри матери. Такое ровное, быстрое как у меня. — Скажи Росс, это мой ребенок? Ты лжешь, потому что боишься? Противен тебе?

Ее холодная рука сверху моей, большим пальцем поглаживает тыльную сторону. Вика дрожит, а ей нельзя беспокоится. Теперь нельзя.

— Алиев, что с тобой? — Вторая ладонь касается щеки, приподнимает лицо. Она смотрит на меня распахнутыми, темными глазами. — Ты слишком перевозбудился. Мне страшно за тебя…

— Я должен знать, Росс. Немедленно. Прямо сейчас. Прекрати юлить!

На последней фразе срываюсь. Говорю очень громко и Вика тут же, как от огня, в сторону. Подобный огонь уничтожает мою душу, опаляет грудь.

— А что будет, если я скажу, да? Ммм?

Глава 11

Виктория.

Отстраняюсь, встаю с постели. Медленно пячусь назад, взгляда не свожу с темных глаз Фархада. Он контролирует себя, каждый жест. Он смотрит в ответ слишком холодно, немного щурится и явно подбирает слова.

— Я буду любить своего сына, он получит все самое лучшее. Он будет частью нашей семьи.

Говорит, а на лице и мускул не дрогнет. Фархад еще сильнее поднимает бровь и, снова пялится на Кармия Росса.

Давящий гул. <<Частью нашей семьи>>. Женька рассказывал, что Алиевы, хоть и живут в России, однако законы им не писаны. Фархад, как отец, заберет у меня сына. Отнимет Кармия Росса. Фархад из другого племени. Фархад не простит предательства.

Душа во власти раскаленных тисков. Они вонзаются. До боли в сердце, разрывают острыми, как и мои слова шипами:

— Я не уверена. Возможно, ребенок от другого человека. Не от тебя. Фархад.

— Змея.

У меня мороз по коже, а температура тела Алиева шкалит. Я вижу, как он напрягает свою хищную пасть, стискивает зубы. Ему не хочется сболтнуть лишнего, но мне кажется, его рубашка на груди вот-вот лопнет. Настолько глубоко дышит.

Фархад замирает лишь на мгновенье, а после, слышит мой пронзительный визг. Фархад срывается, чтобы приблизиться ко мне. Очень сложно, неимоверно, но я успеваю протиснуться в коридор.

Бегу по второму этажу, куда глаза глядят. Будто украла в соседском саду яблок, а хозяин плодов, вот-вот наградит мой зад солью, выпущенной из старенького ружья.

— Стоять!

Голос, как гром среди ясного неба, снова обдает мою спину морозной волной. Тяжелая мужская ладонь на плече, такое же тяжелое дыхание. Неистовое, бешеное, касается кожи, раздувает волосы.

Виктория Росс — почти статуя гипсовая. Ничего не слышу, кроме биения своего сердца. Замираю на месте, размытым взглядом медитирую в багровую стену напротив.

Тихие шаги позади, с боку. Перед глазами теперь белоснежная рубашка Фархада. Расстегнута почти до половины. Смуглая грудь на контрасте. Серебряная цепочка с непонятной подвеской. Оберегом. Прописной истиной, что знает только Фархад.

— Ядовитая, бессовестная девка. Почему никому не сказала? Грех на душу взять желаешь? Сына от родного отца утаить хочешь?

Говорит шепотом, а самого трясет. Раза в два сильнее чем меня. Он касается моего подбородка, чтоб в глаза ему смотрела. Но в них черная мгла. Меня корежит и, плевать на физиономию, будто лимон жую, а вовсе не пропадаю в бездонных, сияющих адским пламенем, глазах напротив.

— Один… — голос, больше похож на шипение, под стать той, кем обозвал меня Алиев, — то битый, после разборок своих явится. То ходит по дому и, голосит, как сумасшедший. Ругается, мол, осторожней будь. Жизни не дает, со своей опекой. А знаешь почему? — тычу пальцем в грудь Фархада. — Спасибо второму, со своими выходками. Под окнами с наемничками стоял, кто? Отслеживал меня, как дичь, кто? Дальше продолжать?

— Я приезжал один раз, к Женьке, когда он был еще в России.

— Конечно. Теперь, я очень жалею, что не сдержалась и ляпнула лишнего. Надежд твоих не оправдала? Не оказалась праведной, как ты, Алиев? Можешь считать меня кем угодно, испорченной, грязной, порочной. Я молчала, чтобы сохранить мир с братом. Молчала, чтобы сберечь жизнь ребенку. Я трахалась, слышишь? Трахалась после тебя с другим! Ребенок не твой, чужой. От русского парня.

Слова, ножом по сердцу, господину Надменному. Однако мне тысячекратно хуже.

Последняя фраза и хрупкий, словно хрустальная чаша, мир между нами рушится. Разбивается о преграду моего страха, лютую ярость Фархада. Вдребезги. Мельчайшие осколки, что ранят наши сердца.