Бывшие. Проверка на прочность (СИ) - Светлая Есения

— Господи, как же это вкусно! — я смаковала уже третий кусочек, каждый раз пытаясь разгадать, из каких ягод или фруктов он сделан. — Нина, вы просто волшебница!

Хозяйка засмущалась, в ту же секунду покраснела и махнула рукой:

— Вот и хорошо, что понравилось, с собой еще баночку дам. Мне не жалко.

Я смотрела на маленькие кусочки и вдруг откуда-то всплыло яркое воспоминание. Отец вернулся из командировки, развернул мне бумажный, слегка примятый кулек и оттуда высыпал на ладонь тонкие идеально ровные полоски пастилы. Закрути их в улитку, и получаются точно такие же рулетики. Дыхание сбилось и аппетит как-то сразу пропал. Сколько мне тогда было? Шесть, семь?

— А я помню. Я такое уже ела, да, пап?

Я украдкой взглянула на побледневшую Нину и хмурого отца.

— Было дело, — вздохнул он. — Я тогда с командировки возвращался. А поздно уже. Магазины закрыты. К Нинке заскочил сказать, что все в порядке, что сломались, да наладились и авария не такая уж страшная была. Посетовал, что дочери ничего не купил. Вот она и дала мне пригоршню, помнишь, Нин?

— Помню. Как не помнить? Связи не было. Ты три дня как уехал, а должен был в первые сутки вернуться. У вас тогда машину в кювет стащило. Лида тогда мне в первый раз позвонила, сообщила, что ты весточку с кем-то прислал. Что жив, все хорошо.

— Мама звонила вам? Сама?

Теперь я уже совсем перестала что-то понимать. Моя мать знала о любовнице мужа?

— Да. Сама. За мужа переживала, но понимала, что и я места не нахожу.

— Вы знали друг друга, были подругами? — смело предположила я.

— Нет, конечно, — Нина махнула рукой. — Сань, ну что она все клещами вытаскивает да догадки строит. Расскажи уже.

24

Отец снова крякнул, схватился за пачку сигарет, помял и бросил, так и не закурив.

— Ладно, что уж теперь. Лида знала о нас, Кать. Всю жизнь знала. Она тебя родила и что-то там не так пошло. Вырезали ей все под чистую. А потом еще раз и еще. Как жива осталась, не понятно. Мы еще первое время как-то справлялись. Но отсутствие вот ентого-самого… Тяжело, в общем. Она какие-то гормоны пила и потребности особой не ощущала. А я мужик молодой, здоровый, мне хоть на стену лезь. Лида сама предложила сыскать полюбовницу. Но с условием, что одну и на всю жизнь. Чтоб никаких побегушек. И чтоб детей на стороне не рожал. Катьку, мол, поднять еще надо. Вот и нашел я себе такую, Нина у нас на автоколонне диспетчером работала. Виделись. Знал, что муж у нее погиб, сына воспитывает одна.

— А он мне нравился всегда, — подхватила Нина, погладив меня по руке, успокаивая. — Красивый. Но женат. А я не смела даже подумать. И он как-то приходит после работы. Подвыпил, шапку снял и давай мне душу изливать. Мол так и так. Нравишься, хочешь — прогони. Или жить будем на две семьи. Я вытяну, обеспечу. Так вот и порешили.

— Мама, значит, сама одобрила? — хриплым от волнения голосом спросила я.

— Одобрила, да. Но я, видел, как ей тяжело. И Лиду я очень любил, дочь. Очень. Потом и Нину полюбил, сама понимаешь, тут само собой все. О ком заботишься, того и любишь. Потом привыкли все. Лиду я вниманием не обделил ни разу. Нина тоже не в обиде была. И так вот и жили.

— Не в обиде. Я молодая, да бедная, как церковная мышь. Саня помог сына на ноги поднять, как родного любил. И меня не обижал, хоть и видно было, что рвется и в семью больше. А я и не настаивала. Правильно отец твой говорит, привыкли. Когда сразу знаешь правила, ничего лишнего себе не придумываешь.

Я спрятала лицо в ладонях и сделала медленный вдох. Мамочка моя, бедная девочка. Столько страданий выпало на ее долю, и ушла ведь она от тяжелой болезни. И отец, он ведь жил с нами, с ней, до последнего ее вздоха. А я же его посчитала тогда предателем. Не стало матери, и он практически сразу уехал жить к любовнице.

— Прости пап, — со слезами потянулась к нему, чувствуя, как разрывает грудь от переполняющих чувств. И он понял, крепко обнял, чмокнул в висок.

— Это ты дочь прости. Жизнь она вообще не простая, все норовит нас в бараний рог согнуть. Лида она меня выгоняла, правда. Много раз, особенно в последнее время. Но я её бросить не мог. Любил я ее, Кать. Очень. И Нину люблю. И не разделишь, понимаешь?

Я шмыгнула носом, кивнула. Как не понять? Вон, на диване лежит муж, которому все пять лет почти каждый день говорила “люблю”. А сердце болит о другом. Скулит, рвется. Окажись Егор рядом и я, наверное, рванула бы к нему без оглядки.

— Ты знаешь, пап, — неожиданно призналась я. — А Егор ведь мне изменил. Поэтому я уехала тогда.

— Уверена?

— Да. С работы бабешка. Я вернулась с больницы, а она голая, в моем халате, в нашей постели. Егор на кухне спит пьяный. Можно было конечно подумать, что подставили его. Но нет. Все там было по-настоящему. Чувствовалось во всем. Не случайность, это точно.

— И ты конечно, не простила. Ну и правильно, да, Кать? В таком состоянии, как вы были тогда, какой здравый разум.

— Пап, ты о чем? — моментально взвилась я. — Ты что его жалеешь?

— Нет, не жалею. Рассуждаю.

— Пап, он же… Он предал нас, понимаешь?

— Я-то, Кать, понимаю. Но он тогда, как считаешь, о чем думал? И думал ли вообще? Вот ты говоришь, пил. Много пил, долго. Что-то мне подсказывает, невменяем он был, вот и все. А ты говоришь, измена. Измена, это когда тебя в его сердце нет, пошел и переспал, ради утехи. Я вот себя всю жизнь изменником считаю, а Лида так не думала. И всегда мне об этом твердила. Вот где правда, а?

От слов отца в груди все болезненно сжалось. Примеряя на себя ситуацию матери, ее чувства, задавала себе вопрос, смогла бы я так?

И тут наш разговор снова вмешалась Нина.

— Я так считаю, что это лишь сердце решает, простить или нет. Мать твоя, Катюша, была настоящей любящей женщиной. И отца твоего уважала, и понимала. И простить смогла, хотя я думаю, ей тоже было больно.

— Нина, причем здесь я и Егор? У нас ведь все по другому! У нас дочь погибла, я в больнице еле живая, а он…

— А он, наверное, тоже чуть не сдох от боли. Думаю так. И измена там где-то в какой-то параллели. Он думаешь, понимал, что творил?

— Да что же вы за него заступаетесь, — вскрикнула, ощущая негодование на Нину и на отца.

— Да не заступаемся мы, — ответил расстроенно родитель. — Объяснить хотим. Думаешь, считаем, что он прав? Да нет, конечно. Нет у вас правых. Никого. Ты уехала, бросила. Как пить дать, даже не объяснила. А через полгода вообще замуж выскочила за этого хлыща. Тоже, скажешь, права была?

— Пап, да я же…

— Что, чуть не сдохла? Или едва не сошла с ума? На краю бездны срабатывают только инстинкты, Катя. Их не так много. Но только они нами и управляют. Страх, страсть, желание жить, дышать, размножаться, возможно, убивать. У кого как. И разума там нет. И тем более принципов. Так что не надо, дочка, судить. Не надо.

25

Наш разговор неожиданно прервался. Жаль, я бы поспорила о том, что говорили мне Нина и отец. Но пришел Влад, заспанный и злой.

Но рассмотрев нашу компанию, слащаво улыбнулся и попросил:

— А водички мне можно?

Нина вскочила и принялась за ним ухаживать. А я, посмотрев на отца, горько вздохнула. Снова мой муж словно закрывает меня от прошлого. Не дает окунуться в него и, возможно, разобраться как оно бы того стоило.

Конечно, посидеть на кухне больше никто не захотел, и все разошлись спать. Влад поплелся за мной в спальню, не забыв захватить с дивана подушку и одеяло. Я боялась, что муж захочет внимания и ласки. Но пьяный сон сморил его быстро, давая мне возможность все еще раз хорошенько обдумать.

Вспоминая свою жизнь с Владом, я вдруг отчетливо осознала, что ни разу не чувствовала себя полной, целостной и, свободной. Раньше я бы все это списала на раны, оставшиеся в наследство от прошлой жизни. Но теперь начала понимать, что подсознательно боялась открываться полностью.