Слепая злость сменилась растерянностью. Что же он натворил? Зачем нагрубил Аньке? Она, ведь, перед ним ни в чем не виновата. Наоборот, помогла, выслушала, когда ему было плохо. Плохо... А сейчас, разве хорошо? Сейчас еще хуже, чем было. Родители явились к бабушке прямо в пятницу вечером. Надо же, и время сразу нашлось. Орали на весь дом. Обзывали неблагодарным сыном (ничего оригинального), говорили, что он хочет их смерти, что они обзвонили все больницы и морги, что хотели подавать в розыск... Надо же! Оказывается, за него волнуются: приятно. Он молча выслушал все упреки, однако возвращаться домой наотрез отказался. А смысл? Теперь пилеж удвоится, и ему при каждом удобном случае будет припоминаться его отвратительное поведение. И это сакральное: «Мы тебе не чужие люди, и, между прочим, волнуемся». Волнуются... Они его отсутствие, судя по пропущенным, обнаружили не раньше 7 вечера, да и звонили всего-то 6 раз. Если учесть, какой кипиш они однажды подняли, когда Пашка, никого не предупредив, остался на весь день в гостях у друга, то, можно сказать, что почти никаких телодвижений не предприняли.
Хорошо, что бабушка прекратила перепалку, сказав, что сама его никуда с родителями в таком состоянии не отпустит, и что разговаривать надо позже, когда все остынут, а то еще не известно, чем бы это все кончилось. Предки уехали ни с чем, но порядком разозленные, да и бабка на него рассердилась «за неподобающий тон разговора со старшими», как она выразилась. Так что в «черную пятницу» Антону пришлось выслушать еще и ее нотации с периодически повторяющимся припевом: «Мы все за тебя волнуемся», что приводило его в молчаливое бешенство (высказывать недовольство еще и бабушке он не решился). Пришлось изобразить на лице раскаяние- а что еще оставалось?- и отправится к себе в комнату. В довершение всех бед, как только он лег спать, в голову сразу полезли мысли об Ане. Так и лежал, пялясь в потолок и улыбаясь, как последний идиот. Она-необычная девушка. С виду –хрупкий подросток с внешностью эльфа, а на деле-сильный человек. Пережила такое горе и не замкнулась, не ушла в себя, не начала набрасываться на окружающих. В отличие о некоторых. И родители живы, и бабки, слава Богу, даже брат есть, а если верить отцу, то «неблагодарный, эгоистичный, злой мальчишка, ни черта об окружающих не думающий». А может, они все правы? Может, Антон- действительно горе семьи?
Ну не бывает же так, что одного сына любят, а другого нет, безо всякой видимой причины? Все-таки получалось, что не заслужил он любви родителей. И выходка его эта с уходом из дома... А может, и правда волновались? Так и не определившись, Антон уснул.
На следующий день он встал поздно. Лариса Ивановна уже хотела идти будить внука, когда тот, наконец-то, появился на кухне.
- Доброе утро, соня - улыбнулась бабушка.-Как спалось?
-Крепко – улыбнулся Тоха. – Но маловато.
-Садись завтракать, спящая красавица. – Бабка положила ему каши и налила чаю, а потом села рядом и не без удовольствия смотрела, как внук уплетает завтрак за обе щеки.
-Подумать только, давно ли ты был маленьким вредным нехочухой? Плевался пюре и наотрез отказывался от молока, потому, что там пенки. А теперь вон, какой большой...
-И такой же вредный. –добавил Антон. – Скажи, ба, – после минутной заминки поинтересовался он- а я действительно такой злобный эгоист, как думают родители?
-Господь с тобой, милый. Они сказали это в запальчивости. На самом деле они за тебя сильно переживают – покачала головой Лариса Ивановна.
-Я, вот, подумал вчера. Наверное, им со мной действительно сложно. Иначе почему у них со мной одни проблемы, а с Пашкой-нет?
-Нет, родной, они просто больше с тебя требуют потому, что ты старший – бабка покривила душой. Порой, ей и самой казалось, что Тося своим родителям не нужен. Особенно сильно это было заметно, когда Вера с чистой совестью оставила ей на попечение полугодовалого малыша и уехала в Рязань вслед за сыном. Они с мужем тогда ночей не спали, когда у Тоси зубки резались или он болел, растили его, как собственного ребенка, а родители бывали наездами, и даже после долгой разлуки не то, чтобы стремились им заниматься, хотя природу не обманешь, и сколько бы бабка с дедом с ребенком не занимались, но мать он все равно помнил и к ней тянулся. А Вера-да что с нее взять, с непутевой мамаши? Погладит его, бывало по голове, и отвернется. Лариса Ивановна тогда думала, ну молодые они, глупые, со временем привяжутся к сыну. Ан нет... Когда Пашка родился, Веру как подменили. Куда девалась та рассеянная мамаша, которая к сыну лишний раз не подойдет? Кудахтала над младшим, как наседка, а на старшего по-прежнему ноль внимания. Лариса Ивановна это видела, и обида брала за мальчишку. Несколько раз пыталась поговорить с сыном, но тот только огрызался: «Не ваше дело», а один раз, по пьяному делу, даже признался, что не хотел этого ребенка, мол, не вовремя родился. Она тогда его хорошенько пропесочила, но, видно,не в прок.
И, ведь, нельзя сказать, что родители Антона совсем не любили. Но любили, будто собачку комнатную: на задних лапках походит – молодец, нагадит-пшел вон. Разве ж это нормальная любовь?
-Я, вот, думаю, что погощу у тебя с недельку, а потом домой вернусь. И правда получается, что повел себя, как эгоист...
-Хорошо, милый – вздохнула бабушка. –Ты ешь, ешь больше, не стесняйся.
-Да нет, спасибо, я уже сыт – он встал из-за стола...
Все выходные Антон думал над своим поведением, и чем дальше думал, тем больше убеждал себя, что именно его свинское поведение не позволяет родителям относиться к нему так же, как к Пашке. Додумался до того, что такого как он, любить почти и не за что, и любят его, великодушно прощая все недостатки. И мысль эта его порядком злила. Злило великодушие окружающих и собственная никчемность. А еще было очень стыдно перед Аней. Поплакался перед ней, жертва семейных разборок, стеснил, а оказалось, что зря плакался и сам виноват. Она-то, вон не жалуется на жизнь, хотя имеет на это куда больше прав.
В результате сегодня ему стыдно было посмотреть Ане в глаза, а она его расспрашивала о ссоре с родителями, заставляя чувствовать себя сволочью. Последней каплей стали ее глаза, полные тревоги, и слова «Я за тебя волнуюсь,все-таки не чужой человек». И он взорвался. Невыносимо было чувствовать, как девчонка, которая ему очень нравится, жалеет его, и при том незаслуженно...
7
Дневник Ани
25. 09.2005
Не писала в дневнике. Не было настроения. Даже на пары не хочется ходить. Думала позвонить Светке, и сказать, что я заболела, но побоялась, что Китаев зарубит на экзамене. Он хоть и «свой парень» с виду, но, оказывается, жесткий преподаватель и на первой же паре предупредил, что любой пропуск его практических занятий карается завалом на сессии, и только смерть может быть уважительной причиной не прийти. Пришлось выкинуть соблазнительную мысль из головы. Антона я все эти дни избегаю, да он, если честно, и не жаждет общения. Так и сидит на задней парте один, как сыч. Чувствую себя последней дурой. Стыдно, противно и досадно...
Антон твердо решил извиниться перед Аней, но она, будто специально, его избегала. Отсела подальше на другой ряд и все пары на пролет усердно записывала конспект, даже не поднимая голову, а чуть звенел звонок на перемену - исчезала из аудитории, и появлялась только перед парой,и, что самое обидное, постоянно была не одна: тусовалась в компании девчонок. Так что подходящего момента воплотить свое намерение в жизнь Тохе не выпадало вот уже неделю. Наконец, его терпение лопнуло и он просто поймал ее после занятий около самой общаги.
