Где-то Есть Ты (СИ) - Сокол Лена

- Уже уходишь? – Жалобно пищит девчонка, перекатываясь на спину.

Он старается не смотреть – знает эти уловки. Призывный взгляд, откровенная поза, выгнутая спина, живот - мягкий, но плоский, с аккуратной впадинкой пупка. Можно было бы… напоследок. Нет. Ему еще переть к Оле. Та, конечно, не упрекает и не названивает, стойко терпит все его отлучки, но тоже стала в последнее время намекать на какое-то развитие отношений.

«Каких в пизду отношений?» - так и хотелось вчера сказать ему, но мясо по-французски, ожидавшее на столе и наполняющее комнату дурманящими ароматами, призывало отложить разговор на неопределенное время.

Он отмажется, обязательно выкрутится, как уже бывало и не раз. Просто потому, что идти пока некуда. Да и с ней удобно. Минимум вопросов, завтрак, ужин, чистые носки, рубашки и секс в любое время, когда только пожелаешь. Нужно просто быть осторожным, чтобы она не имела оснований привязать его к себе навсегда.

Не то, чтобы ему не хотелось «навсегда». Просто вряд ли получится. Вряд ли он сможет прожить жизнь с одной-единственной женщиной, будет хотеть ее и через год отношений, и через два, и когда она постареет и разжиреет. Да и все эти дети, дачи по воскресеньям, ответственность – ни хера не весело. Совершенно.

- Так торопишься, что даже не поцелуешь? – Низким голосом спрашивает чертовка, оказываясь в коридоре обнаженной.

Непослушными руками он затягивает в узел шнурки, распрямляется и притягивает ее к себе. «Черт». Легкого поцелуя не выходит, ее язык бесстыдно проникает в рот, дразнит, ускоряется и двигается в унисон с его. В голове снова мелькает мысль о том, что, возможно, и не стоит ставить ее номер в черный список так рано. Горячая штучка. Ладони уже сами скользят вниз от талии к крепким ягодицам, сжимают их и приподнимают.

Сука…

Он не сдерживается, когда она издает хриплый стон. Не выдерживает и в нетерпении расстегивает натянутую до упора ширинку. Отворачивает девушку от себя, легким нажимом заставляет наклониться и ухватиться за первое попавшееся – шкафчик с обувью. Теперь можно не быть нежным и ласковым, все уже решено – это в последний раз. Можно быть самим собой, жестким, жадным и грубым, проникающим в полыхающую жаром влагу все глубже, глубже и глубже.

Держать за плечо, второй рукой бесцеремонно лапая бедра и задок. Вбивать, будто отбойный молоток, чувствуя самым-самым кончиком себя ее изнутри, упираясь в расходящиеся перед ним нежные, ласковые, податливые мускулы. Сжимающиеся, охватывающие, старающиеся коснуться всей длины напряженной мужской твердости.

И продолжать, продолжать… Быстрее, еще быстрее…

Он слышит звонкие удары своего живота о самые кончики круглых полушарий, чувствует боль внизу от напряжения, видит выгибающуюся кошкой девушку, охающую низко и ритмично, ее блестящую спину и плавную выпуклость там, где изгиб переходит в две самые прекрасные выпуклости. Смотрит на свой вздыбленный, подрагивающий член и, наконец, выпускает тонкие ниточки из раздувшейся пурпурной головки наружу, не в нее, выстреливает густой горячей жидкостью куда-то ей на бедра и, тяжело дыша, отступает назад. Еще немного, и его сердце бы не выдержало. Слишком быстрый взял темп.

Он не наклоняется, чтобы покрыть ее спину поцелуями – давно уже так не делает. Просто закрывает глаза и думает о том, что так прекрасно как с Ней, той, что запала в душу, когда-то, много лет назад, не было не с кем, и больше, наверное, не будет никогда. Так, чтобы до безумия хотеть гладить, кусать, целовать. Всю ночь напролет. Чтобы хотелось провести лицом по коже, ловить вкус, скользить языком от пупка вниз, положить ее ноги на свои плечи, нырнуть в самое-самое женское и просто любоваться увиденным.

Именно так ему когда-то желалось. Неторопливо, с большим количеством поцелуев и поглаживаний, с проведением языком везде, где позволительно и не позволительно. И дело было не в самых чудесных бедрах на свете, и не в задорной красивой груди с такими темными как в самых-самых мечтах сосками… Просто тогда он смотрел и понимал, что женщина, от которой у него буквально срывает башню, не просто прекрасна, с ней еще и легко, просто и интересно. А еще она единственная принимала его таким, каков он есть.

Выругался про себя. И что она лезет в голову вечно в самый неподходящий момент?!

Застегнул ширинку, хлопнул голую девчонку по заднице, не спрашивая, кончила ли и прочий бред, торопливо чмокнул куда-то выше губ, поблагодарил и быстро скрылся за дверью. Конечно, за эти годы он изменился, стал осторожнее, тщательно подбирал слова, чтобы ненароком ничего не наобещать очередной курице, да и выбирал объекты моложе – чтобы без претензий на его свободу и мечтаний о замужестве. Без резинки спал только с теми, кто внушал доверие и выглядел примерной папиной дочкой. И только убедившись, что та принимает таблетки. С незнакомками из клуба – исключительно с латексом, и как можно меньше поцелуев в губы.

Система была хорошо отлажена, работала безотказно. Смущенная улыбка, восхищенный взгляд, застенчивость. Стопроцентные приемы. Правда, если попадался тип женщин слишком явно говорящих глазами, что они в поиске, сразу включал режим мудака. Наглый, самоуверенный, немногословный. Телки на одну ночь всегда хорошо ведутся на плохишей. Этого ему и надо. Никаких обязательств. Для одного раза в месяц – самое то. А потом можно опять переключаться на романтику. Чтобы тебя перло от вида женщины, выкручивало от желания и отключало мозги. Хотя бы на какой-то период это всегда становилось спасением от осознания собственной никчемности.

Жаркий летний воздух ударил в ноздри сладким запахом цветов. Он сморщил нос, собрался было уже хлопнуть дверью подъезда и свалить поскорее, как вдруг застыл на месте. Такой знакомый смех, заставивший сердце забиться в груди, словно перепуганного кролика. Не сразу опомнившись, сделал шаг назад. Ему не хотелось быть замеченным - не самая лучшая идея. Много лет назад уже решил не лезть к ней, дал себе обещание держаться подальше и не напоминать о себе, и держал его по сей день.

Он прекрасно понимал: то, что их связывало когда-то, не позволило бы им троим сейчас сидеть вот так просто где-нибудь на кухне и болтать о том и о сем. Будто ничего и не было. Нет. Она счастлива. У нее семья. Он – его друг. И пусть они с ним общались в последний раз много лет назад, Митя все эти годы оставался его другом.

Поэтому он не сунется. Никогда. Даже ради того, чтобы поздороваться. Чтобы просто сказать им обоим «привет». Ради их же счастья. Только ради них. Навсегда останется в стороне. Потому что ему уже давно все равно. Что будет с ним, что будет дальше. Он живет только сегодняшним днем. И ему нормально.

Она идет по улице, не глядя в его сторону и не подозревая, что на нее смотрят. Держит за руки маленьких девочек так удивительно похожих на нее саму. Его тонкое, нежное, ладное божество с длинными волосами. Та, которой он не смог дать элементарного, хотя у него просили так мало. Та, что навсегда осталась его светом во тьме собственной души. Та, которой никогда больше не коснутся его руки и губы. Она. Его Ева.

Его друг идет рядом, толкает впереди себя коляску с большими колесами. Возмужал, стал явно крепче и сильнее. Выглядит радостным, изображая гоночный болид и умело огибая препятствия из вчерашних луж. Смеется, вторя ее звонкому хохоту. Она останавливается, чтобы дождаться его. Встает на цыпочки, чтобы поцеловать. Идиллия…

Не знал, что у них уже трое…

Он сглатывает, понимая, что у него такого не будет никогда. И, вроде, даже ничуть не жалеет. Вроде…

Когда она, словно что-то чувствуя, поворачивается в сторону подъезда, на крыльце уже никого нет. Не видно ни души. Тем более не видно его, навалившегося на дверь с обратной стороны и пытающегося унять настоящую бурю в груди, рвущуюся наружу и пожирающую сейчас его самого. Заживо. Беспощадно и нестерпимо. Буквально раздирающую на куски.

Ева